Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
Тим пообещал оплатить Мартте полет во Флориду, когда только она пожелает. Он сказал, что все же знает бабушку довольно хорошо, чтобы не поверить в ее желание отправиться путешествовать, она нарочно заводит речь о поездке во Флориду, поскольку это дает ей основание упрекать родственников всякий раз, как они заскакивают навестить ее. Тим утверждал, что уже обещал Мартте путешествие во Флориду бог знает сколько раз. Мартта сказала, что Тим так редко навещает ее, что так много раз пообещать ей эту поездку просто не мог. Тим подсчитал, что только в этом году он уже побывал у Мартты не меньше пяти раз. Мартта эти визиты не запомнила.
Она, правда, признала, что Тим все же навещает ее чаще, чем его отец, которого она после его отъезда в Хемлоу ни разу не видела. Он забыл свою мать и, пожалуй, весь Садбери; если он и приезжал в город, то вряд ли бывал дальше «Террасы», утверждала Мартта. Тим сказал, что видел своего отца две недели назад, когда тот ехал через Садбери к себе на дачу на озеро Леди Эвелин ловить тайменя. Мартта сказала, что уж она-то знает обычай своего сына Ильмари ездить на озеро. Тим утверждал, что был вместе с ним и они наловили много рыбы, и велел мне рассказать, какого тайменя мы ели у них дома. Я подтвердил, но сказал, что на рыбе не было написано, в каком озере ее поймали.
Мартта спросила еще, по каким делам я сюда приехал, и я рассказал, что жду одного финна, который со дня на день должен приехать из Флориды. Мартта расспрашивала также о жизни в Финляндии и о том, чем я там зарабатывал себе на хлеб и собираюсь ли теперь остаться жить навсегда в Канаде, как некогда остался мой дедушка. Я рассказал. Мартта спросила, жива ли еще бабушка. Сказал, что она умерла. Мартта считала, что бабушка была злой на язык старухой. Я сказал, что у меня всегда были хорошие, теплые отношения с бабушкой. Тим запретил Мартте ругать первую жену ее мужа.
Мартта хотела также услышать, теплая ли была у меня в Финляндии квартира, и вспоминала свой родной дом в общине Кортесъярви, в Южной Похьянмаа, где зимой через щели между нижними бревнами наметало снежные сугробы, и вода замерзала в ведре, стоящем на полу. Я уверял, что моя квартира в Финляндии была теплой и что все квартиры в Финляндии теперь хорошие и теплые. По мнению Мартты, дровяное отопление было все-таки неудобным и требовало много возни. Она не поверила, когда я сказал, что даже в большинстве деревенских домов в Финляндии теперь электрообогрев или центральное нефтяное отопление, а продолжала твердить свое, спорила. Она спросила, откуда взяться нефти в Финляндии, ведь не на деревьях же она растет.
Я налил себе еще кофе, когда Мартта принесла его с плиты из кухни.
6
Мартта принесла из шкафа еще альбомы с фотографиями: здесь были снимки деда, Мартты и их сыновей. Она рассказывала об Ильмари, отце Тима, который копал золото в Хемлоу, о Грегори, который работал на нефтяных вышках в Эдмонтоне, о его семье и своих внуках, и о Юсси, то бишь Йоханнесе, который, как и отец, тоже называл себя Джоном и торговал автомобилями в Калгари, д Мартта рассказала и о Дорис, умершей в тридцатых годы от дифтерита. Она достала откуда-то из ящика маленькие туфельки из лайковой кожи, которые принадлежали дочурке и которые Мартта сохраняла все эти годы. Она вспоминала, как одевала девочку и как подействовала на нее смерть дочки. Тим подсчитал, что Дорис было бы теперь пятьдесят три года, и она была бы много раз в жизни обманувшим и обманутым человеком, если бы осталась жить. И Мартта тоже благодарила бога за то, что девочка покинула этот мир малюткой.
Я спросил, а как сама Мартта попала в Канаду. Она рассказала, что приехала сюда, спасаясь от голода в 1915 году, будучи тогда трех лет от роду, приехала с отцом, матерью, братьями и сестрами. Отец тотчас же получил работу на никелевом руднике ИНКО, несколько лет колол руду и заработал себе такую жуткую шахтерскую болезнь легких, что вынужден был подняться на поверхность. Это случилось, как раз когда кончилась первая мировая война. Мартта называла ее великой. Ее отец получил возможность купить в Бивер-Лейке участок земли, гомстед, и раскорчевал под поле землю, на которой никелевая компания спилила деревья для плавки руды и кислота сожгла растительность, и возвел там постройки, он умер в начале двадцатых годов, оставив мать Мартты с пятью детьми в Бивер-Лейке самих добывать себе на пропитание. Они возделывали свой участок и ездили продавать куриные яйца в Коппер-Клифе и Садбери, а осенью гнули спину, собирая в лесу ягоды. Так и жили.
В двадцатых годах Мартта поехала в город нанимать-, ся в прислуги, ей было тогда пятнадцать лет, да так и не вернулась из этой поездки. Младший брат начал вести хозяйство на их хуторе в тридцатых годах и до сих пор еще жил все там же, хотя земледелием больше не занимался, потому что кислоты все равно сжигали весь урожай. Тим сказал, что племянник Мартты только совсем недавно закрыл свою «собачью будку».
Мартта рассердилась на это, сказала, что Тим не знает, как тяжко было добывать хлеб в этой стране в прежнее время, да еще и в пятидесятые годы, и если ее брат пытался сделать этот хлеб более легким, продавая водку жаждущим, это не делало его хуже, скорее наоборот. Тим засмеялся, спросил, знала бы Мартта, если бы у ее брата все еще был тайный кабак. Мартта утверждала, что «собачьих будок» больше нет, с водки сняли запрет и с тех пор, как алкоголь стали продавать законно по всей Канаде даже по воскресеньям и праздникам, никому больше не требовалось ради этого добра искать «собачьи будки». Тим утверждал, что сидеть в «собачьей будке» стало для многих финнов здесь такой неискоренимой привычкой, что они не ходят выпивать в ресторан или в бар, а сохраняют несколько «собачьих будок» в Садбери, которых в
