Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт
Лето таит больше неприятностей. Три месяца – это немало, если тебе предстоит просидеть их дома в компании родителей и сестры. После первого курса она проводит две недели у Анны в Корнуолле, после чего возвращается в Лондон и до начала семестра работает в пабе. Родителям Селия говорит, что ей надо часто ходить в столичную библиотеку, и те возражать не пытаются. Затея удается, вот только на работе она не сказать чтобы преуспевает.
– Ты помрешь, что ли, если улыбнешься? – распекает ее начальник. – Сдачу отдаешь с таким видом, будто тебе не терпится зарыть клиента где-нибудь под крыльцом.
Селия награждает его взглядом, в котором читается, что если уж ей выпало общаться с хамами и придурками, то, по крайней мере, выражение лица ей никто не навяжет. Бармен качает головой и выходит. На следующий год летом ей отвечают, что в сотрудниках бар не нуждается (а точнее, не нуждается в ней). Селия пробует устроиться официанткой, но тщетно, и в конце концов ей ничего не остается, как поехать домой.
Лето выдается непростое. Селия пишет Анне длинные письма. Подруга работает летом в кафе в Корнуолле. В этих письмах Селия выворачивает наизнанку душу и делится даже самыми незначительными мыслями.
«Сегодня утром я сидела у окна и читала, – пишет она, – и тут на подоконник села сорока. Сороки же обычно парами летают, да? А одна сорока – это к слезам. Я увидела эту одну и расстроилась – подумала, что вид у нее какой-то мрачный».
Селия с удовлетворением перечитывает написанное – ей кажется, что получилось очень проникновенно. Потом задумывается: поймет ли Анна, что сорока – это метафора? Немного поразмыслив, она приписывает: «Сорока – это довольно символично, правда?»
Она снова перечитывает последний абзац. Очень хорошо получилось. Но догадается ли Анна, что именно символизирует сорока? Иногда Анна воспринимает все очень буквально. Селия взвешивает все и наконец добавляет последнее предложение: «Прямо как я, верно?»
Этого должно хватить.
Анна на ее письма отвечает, но лишь спустя неделю, не раньше, и ответы написаны будто в спешке. «На выходных приезжал Пол, – пишет она, – и мы все время провалялись на пляже! В этом году такое солнце, что главное – не обгореть! Для таких рыжиков, как я, это настоящая беда! Мама с папой слегка поднадоели, но ради домашней еды и потерпеть можно! Не понимаю, с чего ты решила, что похожа на сороку. По-моему, совсем не похожа, не волнуйся. Целую, Анна».
Письма Анны намного короче, чем у Селии, поэтому Селия старается писать меньше, чтобы не было перекоса, но у нее всегда накапливается столько всего, о чем рассказать, и рассказать больше некому. Она отвечает на письма Анны, едва получив их, и потом, в ожидании следующего, с трудом сдерживается, чтобы не написать еще одно, чувствуя, как рвутся наружу слова, которые ей не терпится сказать Анне. Каждый раз, читая ответы Анны, Селия ощущает недовольство. Их живость отчасти разочаровывает. Какая это мука – любить больше, чем любят тебя!
Как назло, как раз тем летом поведение Кэти меняется. Первые несколько недель Селия прожила в родительском доме спокойно, но в июле что-то пошло не так. В этом месяце Ирландская республиканская армия подорвала бомбу в лондонском Тауэре. Один человек погиб, многие пострадали, и Кэти это событие пробуждает, хотя такой же теракт в британском парламенте месяцем ранее она словно не заметила. Возможно, это совпадение, просто Кэти не приняла таблетки или они перестали действовать. Она часами просматривает газеты, выискивая статьи о бомбе в Тауэре, или сидит, прижавшись ухом к радиоприемнику. Она утверждает, что погибшая женщина – это приманка, но почему она так говорит, никто не понимает. К концу месяца мир населяют враги Кэти. Они подслушивают через стены и следят за ней, когда Кэти с матерью отправляются на ежедневную прогулку.
– Она была моя дублерша, – повторяет Кэти, – на самом деле им нужна я.
Селия видит, что сестра в ужасе, но сколько бы ее ни успокаивали, ничего не помогает. Учитывая взрывы, Селия думает, что родители, наверное, побоятся отпускать ее в сентябре в Лондон.
– Не бойся, со мной ничего не случится, – говорит она однажды вечером матери.
– Ты о чем? – спрашивает мать, не отрываясь от очередной вышивки с нарциссами.
– Когда я в Лондон вернусь. Ничего со мной не случится.
На миг мать раздраженно поднимает голову:
– А с чего оно должно случиться?
Селия, хоть и обескураженная, вида не подает.
– Просто чтоб ты знала: я не боюсь.
– А чего тебе бояться-то?
– Ирландской республиканской армии, – объясняет Селия.
– Ой, я тебя умоляю, – отмахивается мать, – не начинай, Селия. Мне есть о чем подумать, помимо твоих театральных представлений. – И она, покачав головой, возвращается к вышивке.
Наступает август, а Кэти так и не становится лучше. Однажды за ужином она зловеще произносит:
– Когда-то мир был един. Потом был знак, и земля раскололась, и появились различные континенты. А между ними – море. Это дело рук древних богов.
Селия вскидывает брови.
– Вообще-то это называется континентальный дрейф, – говорит она.
– Не выпендривайся, Селия, – одергивает ее мать.
– Я ключ, – говорит Кэти, – вот в чем дело. Запри, поверни.
Она выбирается из-за стола и, оставив нетронутой еду на своей тарелке, берет тарелку Селии и выходит из комнаты.
Как только она скрывается за дверью, мать придвигает тарелку Кэти Селии, и Селия вновь принимается за еду.
– Кэти всегда была творческой натурой, – говорит наконец отец, – с самого раннего детства. И сейчас мы просто имеем дело с необычным проявлением этой ее стороны.
– Нет тут ничего творческого, – возражает Селия, набив рот картошкой, – она чокнутая, вот и все.
Отец вскакивает и отвешивает ей оплеуху.
Все ошеломлены. Селия медленно подносит руку к щеке и ощущает, как кожа горит. На глаза наворачиваются слезы, но плакать сейчас она себе запрещает. Селия осторожно дожевывает картошку и смотрит на мать, однако та молча отводит глаза и глядит в тарелку. Отец, не сказав ни слова, удаляется из комнаты.
– Недолго осталось, – загадочно говорит Кэти, вновь появившись на пороге.
За несколько дней Кэти расколотила все бьющиеся предметы. Она ищет «жучки».
– Поверьте мне! – выкрикивает она, когда родители пытаются остановить ее. – Я пытаюсь вас спасти! Пытаюсь спасти! Поверьте мне!
Прежде Селия еще не видела, чтобы отец плакал, но теперь он всхлипывает, и Селии делается неловко за него.
После того как Кэти разбивает окно на кухне и ранит себе руку, ее снова отвозят в лечебницу.
Селию тянет написать обо всем Анне, но лежащее на столе письмо от подруги напрочь
