Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
А уж когда она произнесла «сэксии», да она так нежно это слово выговаривала – «сэксии» – «путбольная» и «общей пизической подготовки», мне пришлось ребят из зала в коридор выволакивать. Потому что из-под стульев стали доноситься сдавленные крики:
– Сэкси-и-и… меня возьмите…
– И меня тоже… нас… умоляем…
– Пизическая подготовка… Ох… мне… умру…
– Пизика… В сэксиях… Дайте только…
Скандал был – на весь остаток учебного года. И меня таскали, и завуча по внеклассной работе…
Детям? Да нет, ничего не было – потому как – не они дураки. Ничего не попишешь.
Думать надо было. Головой. Взрослой.
Про букет
Ох, как я долго этот цветок по садовым центрам искала, не представляете! Высмотрела в специализированном журнале – «алиссум скальный», и прямо спать не могла – вот надо мне его, и всё! Это не всем знакомый однолетний алиссум, тот, с медовым запахом, а действительно горная особь, многолетник, с жёлтыми цветками, серебристо-зелёной листвой и тоже очень душистый…
Нашла не враз, года два охотилась. Дорогой, собака, но стоит того. Высадила под зиму в альпинарии – там, где у меня подпорная стенка.
Выжили оба куста, зацвели весной – загляденье! Узкий серебряный лист, солнечные цветы. Оберегала его, любовалась. Витальке запретила на участке собаку выпускать. Чтобы эта чума, не дай бог, моё чудо не поломала.
Виталька тогда в нашем дачном домике жил, жена из квартиры выгнала за пьянку. Жилище тёплое, хоть и небольшое: если хорошо топить, то и зимой вполне можно.
С алкоголем вопрос решился как-то сам собой. Выпивать, может, он и выпивал бы, но не на что. А еду мы привозили. Ничего, не скучал – телевизор в доме есть, занятие – тоже: снег чистить, с собакой гулять. Перекантовался вполне себе, а там и весна пришла.
Ну, весной жизнь – совсем другое дело! Снег сошёл, крокусы зацвели. Скворцы прилетели. Мы с Виталькой как раз наблюдали, как они селились. Сначала с соседями дрались и ругались – скворечник делили. Потом начали в доме уборку. С высоты на землю было выброшено: крошечный птичий скелетик, старые пух-перья, клочки пакли, из пазов нашей же бани выдернутые, обрывок фантика от конфетки «Барбарис» и почему-то колечко-открывалка от жестяной консервной банки.
Птенцов выводить скворчиха села, когда уже полная благодать была. Трава зеленела, первоцветы вовсю солнцу улыбались.
Зацвёл и мой чудо-алиссум, распустил лимонные цветки. В точности так, как на журнальной картинке. Компактные серебристо-зелёные кустики в окружении серых камней. Восхитительно! Я на них просто надышаться не могла. Соседки ходили на экскурсии.
Целую неделю в городе томлюсь, а в пятницу вечером – фьюить! И уже с мужем на даче. Дождалась утра – и в свои цветники. Гляжу как-то – ба-а-атюшки!.. У любимых кустиков моих верхние веточки обломаны, цветки сорваны…
Ах, думаю, паразит, собаку во дворе выпускал всё-таки! А она ж у нас такая… Бегает, как лошадь, ввалится в любой куст, хоть в колючий барбарис, и не заметит! А тут – цветок, хрупкий, нежный.
На мой злобный крик Виталька прибежал немедленно. Понимал, зачем зову, потому что сразу, не спрашивая, запричитал:
– Я так и знал, Лариса, так и знал, что ты на нас с Серым подумаешь!.. Не выпускал я! Не он это! Честное слово, не он!..
Ну, понесло меня, конечно. Все свои предположения вылепила: как он бутылку достал и пьяный валялся, как за собакой по причине невменяемости не уследил…
– Да Лариса… Не пил… Не он это… Не я это… – лепетал Виталька.
Будто подтверждая его слова, отчаянно брехал Серый. Из своей будки.
– А кто? Я, что ли?
– Я б тебе сказал кто, да ты всё равно не поверишь…
– Ну. Попробуй.
– Это, Лариса, хоть верь, хоть не верь… Птицы это, птицы оборвали…
– Ври, да не завирайся! – крикнула я, и, раздосадованная, отправила Витальку белить яблони.
Потом осторожно осмотрела алиссум. Странно, конечно, насколько аккуратно оборваны цветы. По идее, если Серый тут протопал, от цветка вряд ли бы что осталось… Но кто же, кроме него-то? Некому. Птицы? На фига им алиссум? Не червяк ведь…
Постепенно я успокоилась, пощипала робкие весенние сорняки, а потом присела на тёплый, нагретый солнцем камушек. Лицом к любимому растению, конечно.
Громкий птичий щебет заставил вздрогнуть. Над альпинарием пронёсся невесть откуда взявшийся скворец. Один раз, второй…
На третий, пролетая над моим любимчиком, вдруг совершил неожиданный резкий нырок вниз, не замедляя хода, моментально сорвал жёлтый цветок, ушёл на вираж и, сделав круг, скрылся в скворечнике.
Я оцепенела. Зрелище было настолько необычным, что я отказывалась верить собственным глазам… Но ясная картинка прочно впечаталась в голову и никак не исчезала: птичье пике, клюв скворца, в долю секунды склюнувший тоненький стебелёк, и пышное соцветие, собранное из мелких цветочков, размерами превосходящее голову сорвавшего, колышущееся-кружащееся в весенней синеве, перед тем как исчезнуть в круглом лётке…
А через газон уже нёсся Виталька:
– Лариса!.. Я говорил… это не Серый! Это он – как вот тогда! Жжик – и схватил! И – туда!.. к бабе своей!.. Букет…
И стоим мы с ним, под майским солнышком. И смотрим на птичий домик. А там, внутри, скворец с цветами. Для любимой подруги, в момент краткой передышки. Пока не закричат птенцы и надо будет добывать еду…
Извиняться пришлось.
Про симпатичных
Сонечка, она такая. Хрупкая, нежная, девочка московская. Из прекрасной интеллигентной семьи. К ней – представляете – даже в метро никто никогда не клеится. Как увидят распахнутые глаза, улыбку наивную… Стыдно становится банальности и глупости говорить.
Но, видимо, не всем. Такие есть мастера… Есть.
В то утро – лица на ней не было. Прибежала в универ расхристанная вся какая-то: шарф набок съехал, пальто не на те пуговицы застёгнуто, рюкзачок в руках – замок заело…
Как? Где? Что случилось?
Мы с Полиной даже на первую пару не пошли – в туалете её успокаивали, обнимали, ждали, пока в себя придёт и заикаться перестанет.
А произошло вот что. Шла себе Сонечка ранним утречком на лекции, потом в метро ехала, мыслям своим улыбалась. А на выходе из метро – парень ей навстречу, смеётся. Симпатичный такой:
– Ой, девушка, девушка! У вас рукав в чём-то испачкан!
– Смотрю, – говорит Сонечка, – а рукав и правда в какой-то гадости.
Тут симпатичный – шасть! Прямо к ней, и давай рукав отряхивать, заботливо так, прямо отец родной. Вертит её туда-сюда, приговаривает что-то ласково…
Вдруг – откуда
