Влас Дорошевич - Безвременье
Голова пылала, на груди горели какие-то звёзды.
Перед глазами носились какой-то Поль де Кок, Лекок.
Чёрт знает, что такое.
— Дединьки мои! Доживу ли я до утра-то!
И утром, чуть свет, ещё подозреваемая учительша спала, Иван Антонович Расплюев созвал всех своих урядников, Шатал, Качал, сотских, понятых и летел в школу:
— Схватить. Связать. Раскрыть. Разоблачить.
Он грозил и умолял:
— Слышь? Хватай, держи его изо всей мочи, дуй, бей, ломай в мою голову!
Шаталы и Качалы, «радые стараться», только с удивлением смотрели:
— Да кого же?
— Его! Его — то есть учительшу. Потому что она есть не кто иная, как мужчина! Поняли? Оборотень! Государственное дело: «Дело по обвинению учительши в тайной принадлежности к вредному обществу мужчин». Поняли?
Даже на Качал и Шатал столбняк нашёл:
— Да какая же она мужчина, когда она женщина.
— А ты почём знаешь? Ты почём знаешь?
— Восемь годов живёт и всё была женщина, а тут вдруг мужчиной исделалась! Иван Антонович, не быть бы в беде!
— Молчать! Не пикнуть! Не возражать, чёрт побери! А ты знаешь доподлинно, что она женщина? Он знает? Кто знает? Женщина, — так ты мне покажи любовника, который бы удостоверил. Любовника имеешь? Нет? А почему ты, в противность законам природы, любовника не имеешь? А?
— Оно действительно.
— То-то. Хватай оборотня!
Учительница Лавровская лежала в постели, когда к ней в спальню постучал сотский и сказал:
— Мне надо передать вам письмо. Непременно лично.
Это был тонкий план, созревший в расплюевской голове.
Девушка отперла дверь спальни и протянула руку.
Тогда сотский и урядник кинулись в спальню с такою силой, что сорвали с петель дверь.
Несчастная, на смерть перепуганная, девушка кинулась от них в постель.
Урядник и сотский сволокли её с постели в одной рубашке.
Несчастная сопротивлялась, — они хватали её так, что тело их жертвы было покрыто тёмно-багровыми кровоподтёками.
— Которые могли произойти от ударом палки или только очень сильных нажимов руки, — говорит протокол медицинского осмотра.
Шатала и Качала, исполняя в точности приказание Расплюева, колотили и ломали в борьбе мебель.
Скрутили, наконец, свою жертву одеялом и торжественно, как трофей, принесли в школьный зал.
Расплюев с понятыми был там.
— Что со мной делают? За что? — рыдала девушка.
Но Расплюев был величествен.
Он не удостаивал даже ответом.
— Одеть её!
Тут уж было ясно, что это, несомненно, «она».
Узнали это, — и отвратительно узнали, — урядник и сотский во время борьбы.
Знали это, — и отвратительно знали, — и все присутствующие, видя девушку в разодранной рубашке.
Но Иван Антонович Расплюев был в восторженном умопомрачении.
— Ничему не верю. Себе не верю. Глазам не верю. Одевать! Волоки к доктору! Пусть смотрит!
Напрасно девушка умоляла:
— Так дайте мне пойти в спальню одеться.
— Нет! При нас одевайтесь! При всех! Все смотреть будем! Не рассуждать! Не я смотрю. Закон смотрит!
Сгорая от стыда, девушка начала одеваться под любопытствующими взглядами понятых, урядников, Расплюева.
— Одета? Шатала, волоки её к доктору!
Шатала силой усадил девушку в экипаж и по селу, на потеху толпы, повёз рыдавшую, растерзанную девушку к доктору.
— Смотреть везут! Смотреть везут!
За Шаталой и ополоумевшей от стыда и ужаса девушкой с победоносным видом «следовал» Иван Антонович Расплюев.
— Потрудитесь сейчас освидетельствовать сие существо неизвестного мне пола. Ибо сомневаюсь!
Доктор наотрез отказался.
— Именем закона!
Расплюев в эту минуту был торжествен и величествен.
— Требую именем закона!
Доктор Салтыков уступил этому величию.
— Хорошо! Освидетельствую пол!
Несчастная сопротивлялась, защищаясь от этого нового поругания,
В борьбе на ней изорвали платье и силой её осмотрели.
— Женского пола! — объявил доктор.
Расплюев извинился перед девушкой.
— Сейчас же извинился! — как свидетельствовал Расплюев перед судом.
Извинился!
Расплюев бывает даже мил!
Несчастная девушка вернулась домой истерзанная, избитая, опозоренная и разорённая ещё, вдобавок.
Раньше у Лавровской было 14 учеников. К «опозоренной» учительше перестали посылать детей. Осталось 4 ученика.
Но и Расплюев был невесел.
Он производил обыск, но уже без увлечения.
Извиняющийся Расплюев был похож на свежевысеченного щенка.
У Расплюева тряслись поджилки.
И Расплюевская мысль родилась в голове:
— Сибирь!
Вы знаете, как Расплюев всегда боялся Сибири. Только Сибири он и боится.
— Сибирь! Конечно, Сибирь!
Когда он очухался после всего происшествия, он схватился за голову:
— Дединьки мои! Что я наделал!.. И тележку уж приготовили, чтоб везти… Сибирь… Сибирь… Батюшки, и прокурора уж вижу! И прокурора!
И поднимается перед ним страшный прокурор и, указуя перстом, говорит:
— Сей Иван, Антонов сын, Расплюев…
И рыдает Иван Антонович.
— Ваше превосходительство… Ваше… за что же? Ей Богу-с… по долгу службы… об отечестве заботился…
И вдруг ему приходит в голову гениально-расплюевская мысль:
— Учительша! А что, если насчёт благонадёжности?
И он уж смелее говорит:
— Отечество спасал! Подозревал, не укрывается ли важный преступник!
И вдруг Иван Антонович снова хватается за голову:
— Батюшки! Мелю-то что, мелю-то! Ну, какой прокурор мне поверит, что я отечество спасал. А основания-то к подозрению какие же были? Нельзя же, скажут, чёрт знает что делать, — а потом всё на спасение отечества сваливать! А синяки? Тоже из усердия к отечеству?
И новая расплюевская клевета просыпается в расплюевской голове, и снова ему кажется:
— Вывернуся!
— Ваше превосходительство! Ваше… револьвер у неё был! Ей Богу, револьвер! Револьвер, который стреляет. Потому единственно и подверг истязанию чрез Качалу и Шаталу, что сам револьвера боялся. Всякая тварь жить хочет. Что ж, мне на револьвер, что ли, лезть!
И снова ужас охватывает подбадрившегося было Расплюева.
— Что мелю! Что мелю! Да мне всякий прокурор скажет: «Да был найден какой-нибудь револьвер?» Никакого револьвера не было! Кто мне поверит? Кто?
И перед глазами у Ивана Антоновича статья 341 уложения о наказаниях:
И заключительные её слова:
— Ссылка в Сибирь…
Прямо огненными буквами.
— Словно «мани, факел, фарес». Бррр! И напишут же люди такую книгу, в которой ничего утешительного нет! Дединьки мои, дединьки!
И вот настал страшный день.
День суда.
И настал самый страшный момент.
Поднялся прокурор.
Съёжился Расплюев:
— Погиб… Солдаты… Тележка…
Но что это?
Расплюев не верит своим ушам.
Это прокурор говорит?
«Товарищ прокурора г. Шариков просил суд отнестись к подсудимому снисходительно, потому что он действовал в убеждении, что Лавровская действительно мужчина, и под её именем скрывается важный уголовный или даже государственный преступник. Превышение обвиняемым власти не имело, по словам товарища прокурора, важных последствий. Почему представитель обвинения предлагал применить 343 статью вместо 341, под которую было подведено преступление в обвинительном акте».
После такой речи обвинителя, защитнику, присяжному поверенному Ивинскому, только и оставалось сказать. что подсудимый действовал вполне нравственно и законно, что никакого преступления нет, что если б он поступал иначе, — вот было бы преступление!
Защитник это и сказал.
И Расплюев даже ущипнул себя, — не спит ли он? — когда услышал приговор:
— Вычесть шесть месяцев из времени его службы…
— Только?
Нет ещё!
— Гражданский иск Лавровской за сломанную мебель, за изодранное платье — оставить без удовлетворения.
— И это даже?
Когда Расплюев выходил из суда, он встретил Оха.
— Что, брат, прошло наше время? — спросил Ох.
— Нет, брат! Врёшь! Не прошло ещё наше время! — радостно ответил Расплюев. — Не кончились наши «весёлые дни!»
Таково происшествие с «оборотнем» в Тамбовской губернии.
Во всей этой истории, надо сознаться, оборотень-то всё-таки есть.
Оборотень не умирающий, вечно живущий.
И этот оборотень — сам искавший оборотня становой.
Он зовётся Алексеем Михайловичем Крюковским.
Нет. Это не кто иной, как наш старый знакомый — Иван Антонович Расплюев.
Только под другим именем.
Дворянское гнездо
«Сдаётся на лето барская усадьба. Чудное местоположение. Перед усадьбой луг, позади усадьбы поле. Все удобства. Лес. Парк. Роща. Болото. Цветник. Фруктовый сад. Дичь. Коровы. Пруд. Река. Озеро. Ключевая вода. Молоко. Яблоки. Груши. Сливы. Малина. Земляника. Лошади. Клубника. Об условиях узнать там-то».
