Роман Шебалин - Дневник ангела
Но я пpосто хотел поговоpить с людьми о том, что меня порой сейчас тpевожит. Лишившись "Александрины" я судорожно пытался найти верную ритмическую опору в новом для меня мире. Я представил: пусть мир - это сцена, а люди - актеры из "Парадокса об актере" Д.Дидро; тогда удостоверившись в том, что полученный реальный мир и в самом деле - нелеп и безобразен - населил его своими тенями и тенями близких мне людей и стал наблюдать, - как там они живут?
Настоящее доказало мне: играя, - тогда - мы были живыми, нормальными людьми. Или теми, кого я в силу своего неумения разбираться в людях до сих пор считаю "нормальными". Другие люди мне, увы, неинтересны. Они порой весьма полезны, даже милы, но - к чему излишества? Даже когда я тусовался, я слыл аскетом и трезвенником (я и был, и с радостью остаюсь таким), а теперь уж - и подавно.
Люди, современные, настоящие люди с их проблемами, задачами и всеми мыслимыми и немыслимыми геморроями - к чему они мне? Что, я не проживу полной жизнью, если не полезу на какую-то очередную вонючую баррикаду? Проживу, и ещё как.
Играю и до сих пор. Может, просто потому, что не умею иначе? Не научили, не научился. До сих пор делю мир на "взрослый" и - мой. "Взрослого" мира - боюсь. Раньше - хотел играть с ним: политика, религия, искусство... Теперь - только боюсь. Ведь он делает мне больно.
Но почему?
Лет десять назад многие твердили мне: ты ещё мал, вот повзрослеешь, прочтешь Достоевского, Ницше, Библию, наконец!.. вот тогда и будешь судить: что хорошо - что плохо. А я смеялся им, - я читал "Винни-Пуха" и мне хватало.
Прошло десять лет, однако. Я прочел и Достоевского, и ещё черт знает кого: и этих, и тех - классику и не-классику, модернизм и постмодернизм, реализм и романтизм... да мало ли! И - ничего. Почти ноль эмоций. Никак. Скучно.
Недавно почти насильно меня заставили познакомиться с творчеством Пелевина, Ерофеева, Мамлеева... Джойса, Кафки, Камю, Барта... Какое удивительное соцветие глупостей и гадостей! Неужели - люди читают все эти книги просто так, для себя, "для души"? Никогда не поверю. "Взрослые", видимо, - читают. Я - нет.
А ещё недавно мне сказали: инфантилизм.
Ну и ладно. Сколько там мне лет? Одиннадцать? Двенадцать? Сколько часов в день я "гроблю" на "Тетрис"?
Смешно? А то, что этот "Тетрис" - не дает мне расслабится и сойти ума, - как быть с таким положением вещей? Достоевский мне поможет? Или Пушкин? А... должно быть, Джойс или Барт. На худой конец - Фолкнер.
Не смешите меня. Мне поможет прожить ещё один день - то, что мне поможет прожить ещё один день. Прочее - идет к черту. Устал.
...Да, очень хочу стать вегетаpианцем. Просто так, безо всяких на то высоких соображений. Во-первых, потому, что - ангел, а во-вторых - к чему делать то, что можно не делать?
Должен упроститься.
*
/апрель 1997г./
Весна.
"Я сильно изменился за последние полгода. Стал безpазличнее, что ли, ко всему. Я скатываюсь. Я сознательно загоняю себя в какую-то могилу, но ведь иначе я пpосто с ума сойду! Если б ты знала, как мне надоел этот компьютерный экpан, эти вонючие видаки, эта пpивычная пошлая обстановка. Сегодня, когда вышел на улицу понял: весна. Понял по запаху. Ветеp пахнет весной."
"Вивисекция" завершена.
Что-то иное должно начаться.
Да, несколько дней назад, в дни перехода от "рыб" к "овну" в издательстве "Современный Писатель" (бывший - "Советский...") вышла моя книга "Пустой Город".
ББК 84 (2Рос-Рус)6; Ш 36; ISBN 5-265-03393-9. В общем, смешно и странно. Цикл "ранних", почти ещё "тусовочных" рассказов, поэма "Никуда", написанная летом 1991 года в подарок талантливой поэтессе и просто милой девушке Ренате Розовской и, наконец, - повесть "Александрина", которую я создавал для себя, и только: у стен Новодевичьего и на Крылатских холмах. Слушал, смотpел и записывал.
Но у меня никогда не было знакомой с таким красивым именем. Только однажды - давно уже - была просто Саша, Шура.
Она погибла в горах.
Глава 8.
"Искусство свиньи быть в апельсинах".
Где мы, "радость моя", где мы?
Ах, мы заблудились? Мы ведь нарочно заблудились, да? иначе бы мы никогда не встретились, так ведь, правда?
Иногда мне кажется, что я должен снова и снова объяснять себе - себя, смысл своих поступков, веpность своих чувств. Более унизительного занятия представить невозможно. Навязчивый кошмар. Каких чувств?
Я привык боятся людей. Это так удобно. Что-то вроде самогипноза. Нет, не потому, что меня они могут обидеть, просто я им, как правило, не очень-то и интересен. Мой страх - прямое следствием их знаний, их грубости, их ничтожности. Опять игра? Возможно. В последнее время почти единственным моим собеседником является компьютер. Я хотел поставить себе модем вовремя одумался, - мне самому заниматься установкой всей этой связи значило бы - признать свое одиночество, но так невыносимо, в конце концов я ведь научился врать себе, а модем, - он мне нужен был только для создания иллюзии какой-то своей необходимости.
С ужасом понимаю: ведь у меня было все: любовь, друзья, дела, тусовки... Такой великолепный миp куда-то сгинул - я даже не успел понять: как и почему я остался один. Словно я пережил свое время.
Неудачник?
Самоанализ. Доскональное исследование такой проблемы - не лучший ли способ бегства от нее? Не потому ли считаю себя фаталистом? Не потому ли мне нравится писанина Майкла Муркока, какая бы она ни была убогая. О том, как Корум почувствовал, что значит быть "ариохом"...
Так я совершенно сознательно поставил однажды себя выше тех людей, которых принято называть "тусовкой", не имея на то собственно никаких веских причин. Впрочем, одна причина все же была: тусовка меня не принимала, вот я и решил обернуть свое бессилие высокомерием и "загадочностью", думая, что хоть так буду кому-то интересен. Но я опять просчитался. Оказалось, что они тоже обыкновенные люди, и если сначала они меня не принимали потому, что я "простой", то после меня не приняли из-за моей "сложности".
Когда я заводил компьютер, у меня, помимо всего прочего, была цель попасть в некое информационное поле, где - круговая порука, и люди нужны друг другу. Что ж, мне до сих пор доставляет радость - если у меня на винте оказывается некий файл, который кто-то разыскивает. Его ищут, а тут - вот он, пожалуйста! Приходится быть колдуном, дедом Морозом, чтобы они относились ко мне, как к человеку.
Найти в себе не-человека, что бы стать человеком, ха.
Одиночество избавляет от принципов, но создает дикое количество долгов. Или я просто люблю быть кому-то должен, ведь те, кто должен мне пропадают, уходят, а мои долги крепко держат вокруг меня людей. Вряд ли к своим долгам я умею относиться серьезно, к сожалению, я, о том, что кому-то нужен, узнаю, что называется, "в последний момент".
Так в конце 1991 года я совершенно случайно (или не-случайно, что, в сущности - одно и тоже) стал толкинистом.
Меня пригласил один мой старый тусовочный знакомый к одной барышне, барышня оказалась эльфом или кем-то в этом роде, она умела вязать теплые свитера, петь песни и собирать вокруг себя приятные компании. Тусовочного знакомого звали Мумрик, а барышню - Сэнта.
Что до первого, то сейчас он, кажется, в тюрьме. Он зарубил топором по голове какого-то лоха, который то ли изнасиловал, то ли хотел изнасиловать его, ну, скажем так, подругу. Впрочем, Мумрик был постоянной темой для вполне веселых разговоров между мной и этой его подругой. Звали её Оля. Когда (от Оли) я узнал подробности этой детективной истории я минут пятнадцать валялся на полу в приступе гомерического хохота - тишайший собиратель хипповских архивов, путешественник и поэт, и вдруг - топор! Естественно, Мумрик имел и свои маленькие личные приколы. Он любил резать себе вены в присутствии Оли. Большой был оригинал. Но, бог с ним. Он все сделал правильно. Главное: он познакомил меня с Сэнтой.
Впрочем, не только с ней.
Я попал в удивительно славную компанию. На какое-то время мне даже показалось, что я нашел в них себя. За моей спиной были уже годы хипповских тусовок, были художественные выставки и рок-концерты, хеппенниги и акции, все прелести тусовочной жизни. Нет, ни Гоголя, ни "Турист", ни Пентагон и ни Яшка - мне не надоели, просто на тот период времени они уже почти почили в бозе. Не стало ни "Бисквита", ни "Этажерки", да и на Гоголях все меньше и меньше можно было встретить хиппи. Мне предстояло найти ни много ни мало новое поле для жизнедеятельности и буквально - новую любовь, новый миф.
В чем я и преуспел.
...Толкин никогда не был моим любимым современным писателем; как фэнтезист, скажем, Муркок мне нравится много больше; дело было не в Толкине. Вернее, в нем, но... Толкин стал для меня шифром, паролем, при помощи которого я быстро нашел общий язык с новыми для меня людьми. А потом, спустя полгода, летом 1992, я встретил Астэ.
Может быть, потому что я всегда верил некой "любви с первого взгляда" - не знаю (а, может, уже и не помню), но так - я уже совершенно серьезно захотел стать толкинистом, чтобы говорить с ней на одном языке, чтобы находить все новые и новые поводы для встреч, разговоров; мне тогда казалось, что мир остановился.
