На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
Алька замолчала и вновь посмотрела на невидимое, бушующее за окном море. Там грохотало и ревело. И даже пластиковые окна не заглушали безумия бури. В душе тоже поднималась буря. Злость, настоянная на боли, словно ветер, усиливалась, превращаясь в тайфун.
Славка уловил это.
— Аль, — позвал он осторожно.
— Тебе придется выслушать, Слав. Я взорвусь! Я сойду с ума, если кому-нибудь не скажу об этом! — тихо и жестко проговорила девочка и опрокинула в себя содержимое фужера.
Славка поднялся и подошел к ней, стоящей у окна. Она повернулась к нему, посмотрела снизу вверх:
— Ты помнишь? Помнишь, как мы встретились с тобой, когда ты вернулся из Армии? А я никогда не забуду…
…Душный апрельский день. В комнате тоже душно, ведь еще работает отопление. Белые стены. Решетки на окнах. Одиночество. Бабушка приходит редко. И совсем не приходит дедушка. На вопросы о нем, бабушка начинает вздыхать и гладить Алю по волосам. Алиса не любит, когда ее гладят по волосам. Она одергивает руку женщины и смотрит на ладонь. Каждый раз удивляется, почему нет крови. Ведь она точно помнит: на волосах было много крови. Та кровь принадлежала брату. Аля не верит, что он выжил. Она просит бабушку отвести ее к нему. Но бабушка вздыхает и уходит. И Алиса остается наедине со своими кошмарами. Больше всего она боится спать. Ночь — это кошмары, терзающие ее искалеченную душу. В этих снах лишь чужие руки на ней и умирающий в крови брат. Спать страшно. Она не позволяет мыть голову и просит ножницы. Но ножницы не дают. Однажды она незаметно стащила их. Стала срезать волосы, разодрала кожу на макушке. Увидев руки в крови, потеряла сознание… потом молчала неделю.
Но в тот день открылась дверь, и вошел он, Славка. Смуглый, как гречишный мед, с выгоревшими волосами. Он вошел и посмотрел на нее. Она глядела, глядела на него, а потом вдруг подскочила на кровати и бросилась ему на шею. Он подхватил ее на руки, маленькую, беззащитную. Алиса стискивала его мощную загоревшую шею и вздыхала. Потом отодвинулась и, заглянув в глаза, сказала:
— Мне нужны ножницы!
— Ножницы?
— Да! Мне надо их состричь, — ответила девочка и потрогала прядь волос. — Хочу прическу, как у тебя.
Славка усмехнулся:
— Нравится?
— Очень, — бесхитростно ответил ребенок.
Славка на следующий день отвел ее в парикмахерскую. Мастер вздыхала, но состригала роскошные локоны. Алиса же сидела с закрытыми глазами и улыбалась. Невесомая. Хрупкая. С руками, как птичьи лапки. Славка с легкостью мог взять ее на руки. Он ни за что бы ее не узнал, встреться они на улице! Та Алиса, которую он знает, миленькая пампушечка с кукольными кудряшками и кукольными глазами. Сейчас от нее ничего не осталось: ни смеха, ни искры в глазах, ни жизни в теле. Полутруп. И физически, и психически.
Прогнозы врачей были неутешительные. Казенные слова били наотмашь: «расстройство личности», «паранойя», «суицидальные наклонности», «социофобия» и еще с полдесятка страшных фраз. Бабушка хваталась за сердце. А Славка не верил… Какого черта? Всё было хорошо! Всё было спокойно. Как там говорят: «ничто не предвещало беды»? И тут такое, что не во всякой криминальной программе увидишь.
От Димки тоже осталась только половина. Здоровяк его видел. В палату не пустили. Видел через стеклянную дверь. Друг лежал спиной вверх, накрытый одеялом. Здоровяк тогда не понял причину. Спросил. Врач усомнилась в родственных связях, на которых так настаивал Славка. Пришлось объяснять.
— Четырнадцать проникающих ранений, — ответила молоденькая доктор…
…Славка только вернулся оттуда. Ее называли Вторая Чеченская, хотя его рота дислоцировалась в Дагестане… Он всякое видел. И бывало разное. Но там понятно — война: банды, наемники… А здесь-то? Слава Богу, мирная жизнь. И вот так, да еще и от родных…
Здоровяк и к матери в СИЗО ездил. У бабушки прихватило сердце, пришлось ехать самому. Мать узнала друга сына. И руки заламывала, и плакала, и просила… Но всё это касалось лишь одного — наркотиков. Она и полусловом не обмолвилась о своих детях. Совсем не вспомнила. Славка смотрел на нее, а видел собственную мать, когда та с пьяными слезами просила его принести бутылку… Больше Славка не приезжал.
Он быстрее врачей понял, что так гложет маленькую девочку. И смог донести это до остальных. И им разрешили.
Славка стоял перед палатой друга с Алисой на руках. От дыхания девочки запотевало стекло, она вытирала его ладошкой и с жадностью смотрела на брата. К нему вели бесконечные трубки, но дышал уже сам. Только две недели назад он вышел из комы, в которой пролежал почти месяц. Славка знал: Димка сидит и даже потихоньку ходит, но сейчас спал, и Алиса смотрела на спящего брата, вытирая окошко. Она молчала и вздыхала и лишь на обратной дороге спросила:
— Как думаешь, брат злится на меня?
Славка твердо заявил:
— Нет, конечно! Он скоро вернется домой. Не думай об этом!..
— Я знаю, что он никогда не злился, но не переставала себя винить, — призналась Алька и посмотрела на Славку, стоящего рядом. — Я знаю: во всём виноваты те двое, но больше всех от этого потерял брат.
Она тяжело вздохнула и поднесла к губам бокал, однако тот был пуст. Пошла к ведерку с шампанским, но покачнулась на шпильках. Славка подхватил, не дал упасть. Она инстинктивно вцепилась в его халат, случайно оголив правое плечо, и увидела шрам от пули. Парень одернул одежду и, отобрав у нее бокал, поставил его на стол.
— Тебе хватит, — сказал он.
— Откуда у тебя этот шрам?
— Ему много лет.
— Это ведь оттуда?
Славка посмотрел на нее. Она стояла полубоком. И черный стеклярус переливался. И
