Господи, напугай, но не наказывай! - Леонид Семенович Махлис
— Не кот, а кошка.
Но он все равно продолжал считать это добрейшее творение природы однополым существом.
Контракт включал также декретный отпуск и усиленное питание в случае беременности. Своими социальными правами Мурка не только не пренебрегала, но и злоупотребляла без зазрения совести. Все тяготы жизни она компенсировала любовными приключениями. Она исчезала надолго, манкируя своими прямыми обязанностями и напоминая о себе лишь уличными серенадами. Вскоре тетушка начинала устраивать для Мурки гнездышко — в углу за диваном появлялась то картонная коробка, заботливо выстланная тряпками, то старый фибровый чемодан, то экстренно оборудовался нижний обувной ящик платяного шкафа. Рождение котят было важным событием, о котором оповещались все соседи и знакомые. Котят раздавали, но вскоре все начиналось сначала.
Впрочем, полного доверия к Мурке не питали. Кто знает, не войдет ли избалованный сытной жизнью охотник в преступный сговор с врагом. Поэтому в действие время от времени вводился неконвенциональный вид оружия — мышеловки. От него, правда, пришлось отказаться после того, как Мурка однажды допустила служебную халатность и попыталась зацепить лапой приманку. Тетя Маня признала, что в такой войне победителя не будет, и приняла мудрое решение перековать мечи на орала.
На этом, собственно, мое близкое знакомство с природой и кончалось. Но это не означало, что мир природы пробивался ко мне только в виде паразитов, микробов, мышей или, в лучшем случае, засушенным в «Родной речи» листом пирамидальной туи и зарослями алоэ в неподъемных глиняных горшках, культивируемого тетушкой за чудодейственные целебные свойства. Да еще подаренным мне однажды Юркой Кочетовым стеблем камыша, который я долго считал искусственным изделием, потому что так никогда и не довелось увидеть его растущим. Известная заслуга в богоугодном деле сближения с природой принадлежала моим первым школьным наставникам. При школе был крохотный садовый участок, на котором нас эксплуатировали, как рабов из «Хижины дяди Тома», повелевая любить природу. Иногда нас вывозили за город собирать желуди для нужд народного хозяйства. Едва мы выползали из автобуса на маслянистую обочину, учительница разгоняла нас, как кур, энергичными хлопками:
— А ну-ка, дети, побыли с природой!
Попробуй тут «не побыть» с этой самой природой, когда назавтра наверняка зададут изложение на тему «Что я видел в лесу». И я уныло чавкал галошами по жирному суглинку и брезгливо вытирал липкие коченевшие пальцы, испачканные березовым соком.
Лет до 12 я не видел рек — знал о них по стихам и песням, лившимся из радиоточки. Природой я считал все то, что успевал разглядеть из окна поезда, включая киевские перроны и донецкие терриконы. Я находил утешение в других окружавших меня предметах и их деталях, которые, хоть и не чирикали, но влияли на мое воображение вполне продуктивно. Трафаретные рисунки на крашеной стене, тени, подтек на стенке стакана, сосульки под крышей, дырка в заборе, нависшее облако, обглоданная арбузная корка — все это превращалось в сказочных персонажей или космических чудовищ. Но я не был еретиком и не сообщал никому о моих открытиях, подозревая, что это не найдет понимания и будет истолковано не в мою пользу.
Говорят, в Америке бытует давняя традиция — каждую весну дети горожан пишут письма своему конгрессмену с просьбой прислать бесплатно цветочную рассаду, и через несколько дней американские юннаты высевают у себя на подоконниках любимые растения. Наверное, у них тоже рассада была дефицитом, если доставать ее приходилось таким способом. К счастью, с рассадой у нас перебоев еще не было, а чернозем мы сами накапывали детскими лопатками в Стрыйском парке и в кошелках волокли в дом.
Кажется, первое настоящее изумление от чудес природы настигнет меня в 20 лет на Колыме, когда в моих руках заблагоухает кривоногий подберезовик ростом выше березки, «под» которой я его срезал.
ГДЕ ВЫХОД ИЗ ЭТОГО ИСХОДА?
Приближаются праздники.
Это когда начинается хаос предпраздничной уборки. Когда женщины, гремя скарбом и переругиваясь, моют балконные ящики с анютиными глазками, надраивают печной кафель до первозданного блеска, дышат на оконные стекла, полируют мастикой полы, выбивают ковры, ворочают мебель, и гоняют меня из комнаты в комнату.
Это когда тетя Маня приступает к деловым переговорам с тетей Розой и тетей Женей по поводу условий складчины.
Это когда по квартире разливается ванильный дурман от заварного крема к будущему «наполеону». Это когда все остальные запахи смешиваются с густым ароматом хвои. Хвойный дух — король запахов. Мы — евреи, но елка — это святое, это лучшее, что мы урвали для себя в рассеянии. Наша елка всегда самая большая и нарядная. Этого не отдадим.
Пока взрослые бесились, я прикипал к чуду техники — патефону. В отличие от современной электроники, патефоны никогда не ломались. Тетя Маня зорко следила, чтобы я не глотал корундовые иголки. Взрослые беззаботно танцевали под Утесова, Александровича, Поля Робсона и рассказывали бесконечные небылицы про Бернеса, Русланову, Лялю Черную. Был и свой патефонный самиздат «на костях»: «У самовара я и моя Маша» Они травили анекдоты, которые я не понимал. Сапожник дядя Бузя Карась, подвыпив, наряжался, гримировался, изображая Ленина, Сталина, Гитлера, черта, дьявола. Гости смеялись до слез, говорили, что он плохо кончит, при этом с опаской, сквозь слезы смеха поглядывали на детей. Народ не расставался с политическим кукишем в пустом кармане. Не помню, чтобы меня кто-либо инструктировал по части конспирации и партизанщины. В этом не было нужды. Должно быть, действительно существовала некая генная память, инстинкт «преджизни», который управлял моим поведением. Я просто знал, догадывался, что всюду опасность, и мне следует немедленно забыть и никогда не повторять все, что доносилось до моих ушей от взрослых. И Павлика Морозова (вопреки стараниям учителей) из меня не вышло.
О приближении еврейских праздников можно догадаться только по содержимому кошелок, которые я помогал таскать с Галицкого базара. Тетя и бабушка за неделю начинали суетиться, доставая живого карпа, копченую скумбрию, бланшированную горбушу, паюсную икру, консервированные крабы, рижские шпроты и прочие дары моря.
Приготовление гефилте фиш тетя Маня никому не доверяет: она — признанный авторитет.
— Карпа я уже купила — так это же кабан. — Отчитывалась она по телефону. Я готов был бесконечно долго простаивать возле таза, в котором «кабану» разрешали поплавать до наступления часа «Х» (рыба должна быть свежей!). Тетя Маня собственноручно умерщвляла рыбину скалкой. Обливаясь слезами, она натирает для рыбы и заливного поросенка (бабушка пассивно сопротивляется такой комбинации) хрен, который мог
