Изгой - Сэди Джонс
Вернувшись с работы на следующий день, он обнаружил, что пол чист, и консьерж выполнил просьбу.
Гилберт остался в лондонской квартире переночевать, затем еще и еще раз, и в конце концов перестал думать о возвращении в Уотерфорд. Спустя неделю-другую на этот адрес начали приходить приглашения. Он принимал их все, не пропуская ни одного коктейля или ужина, и неожиданно обнаружил, что стал популярным и как будто открыл для себя новый мир.
Глава пятая
Однажды в четверг, примерно в середине декабря, Гилберту в контору позвонила Джейн и напомнила, что у Льюиса скоро начнутся рождественские каникулы. Нужды напоминать не было: в школе мальчикам велели раз в неделю писать домой, и в последнем письме Льюис сообщил, что с нетерпением ждет каникул. В пятницу Гилберт ушел с работы пораньше и поехал на вокзал Виктория.
Он никогда раньше не встречал школьный поезд и, чтобы не чувствовать себя странно в толпе женщин, зашел выпить чаю в привокзальное кафе. Вернулся он только тогда, когда матери уже увели своих сыновей и, кроме Льюиса, школьников на платформе не осталось.
Рядом стоял портье с сундуком и человек, которого Гилберт вначале принял за учителя. Завидев отца, мальчик бросился к нему в объятия. Маленькие, но крепкие руки обхватили шею, жар от разгоряченного, натянутого, как струна, тела передавался даже через пальто. Гилберт твердо взял сына за запястья и отстранил.
– Не надо нежностей, – бросил он, глядя в сторону. – Нам пора.
До Уотерфорда было полтора часа езды, и Льюис в дороге задремал, прислонившись щекой к пассажирской двери. Вечер дышал ледяной прохладой.
Притормозив у дома, Гилберт заглушил мотор и взял сына за руку.
– Эй, приятель, просыпайся.
Льюис открыл глаза и сонным взглядом посмотрел на отца и на дом. Гилберт молча наблюдал за его пробуждением и точно уловил тот миг, когда сын обо всем вспомнил. Он и сам каждое утро так просыпался. Ему хотелось стереть все из памяти. Хотелось сжать голову сына в ладонях и выдавить из нее это чувство. Хотелось обнять его как можно крепче и поцеловать, чтобы приманить Лиззи своей неуклюжей отцовской любовью. А еще хотелось спрятаться под землю и больше никогда не вспоминать о ней.
– Вот мы и дома. Вылезай, Джейн сейчас подаст ужин.
Во время каникул Гилберт ездил на работу поездом, как раньше, и чаще ночевал дома, чтобы жизнь казалась более привычной. Он не заговаривал об Элизабет, и Льюис, повинуясь инстинкту, тоже молчал о ней. Воздух был словно наэлектризован от невысказанных слов, но никто не решался поднять запретную тему. С одной стороны, так было легче, а с другой – Льюис острее чувствовал одиночество. В школе о маме тем более не с кем было поговорить. Днем он отвлекался на всевозможные занятия, а для ночи изобрел прием, помогающий уснуть даже после привычного кошмара. Для этого требовалось представить себя в мамином платяном шкафу, как в детстве. Чем сильнее он уставал, тем проще возникал образ: обувь под ногами, запах лаванды и древесины, мягкие платья, в которые так приятно зарыться лицом. Тогда ощущение, что в голове шумит вода, уходило, и Льюис погружался в сон. В первый вечер по возвращении из школы, готовясь лечь спать у себя наверху, он заглянул в родительскую спальню, не заходя внутрь. На месте, где когда-то стоял шкаф, осталась голая стена.
После маминой смерти Льюис инстинктивно искал родную душу. Детеныш животного, лишившись матери, цепляется за любого, кто окажется рядом. Точно так же и Льюис привязался к Джейн и отцу.
Днями напролет он таскался за Джейн по всему дому: порывался помочь на кухне или просто сидел и наблюдал, как она хлопочет. А в полседьмого садился у дороги и выглядывал отца. Повернув к дому, Гилберт притормаживал и командовал: «Запрыгивай», и к порогу они подъезжали вдвоем.
Гилберт постепенно стал бояться такой безграничной преданности. Уже отъезжая от станции, он начинал нервничать, представляя одинокую фигурку у ворот. В дождь и холод Гилберт надеялся, что хотя бы сегодня Льюис останется дома, однако мальчик неизменно оказывался на том же месте, ковыряя носком гравий и выглядывая отца. Так случилось и в тот раз.
Остановившись, Гилберт не стал тянуться к пассажирской двери, а замахал сыну рукой, чтобы тот вернулся в дом. Тот только растерянно таращился в ответ. Гилберт открыл окно.
– Господи, ты же совсем раздет! Живо домой!
Льюис бросился вслед за машиной и нагнал отца, когда тот открывал входную дверь. Гилберт даже не обернулся в его сторону.
– Заходи давай.
В холле Льюис дождался, куда пойдет отец, и поплелся следом. Гилберт изо всех сил старался не сердиться – сегодня ему хотелось быть добрым к сыну. В багажнике лежали подарки на Рождество, которые он купил в Лондоне.
Льюис топтался на пороге, наблюдая, как отец разбавляет виски водой.
– Ты мог бы присесть? Мне нужно с тобой поговорить.
Льюис сел напротив, как школьник перед экзаменатором.
– У меня для тебя хорошие новости. Я нашел тебе новую маму – то есть мачеху. Очаровательную юную леди, с которой мы познакомились некоторое время назад. Уверен, она тебе очень понравится. Мы планируем пожениться весной.
Льюис смотрел на него не моргая.
– Ее зовут Элис. Элис Фэншо. Пожалуй, лучше всего вам познакомиться на твой день рождения. Устроим обед в городе, правда, здорово? Льюис?
– Да, сэр.
– Пожалуйста, будь благоразумен. Увидишь, это всем пойдет на пользу. Вот и молодец. Можешь идти к себе.
Гилберт допил виски и пошел переодеться к ужину у Дики и Клэр. Он переодевался в гостевой, как и при Элизабет. Он приучил себя не замечать, что спальня пуста – ни звука, ни запаха духов, ни щетки для волос на туалетном столике.
Гилберт причесывался, когда раздался грохот и звон стекла. Пол задрожал, как будто на него опрокинули что-то тяжелое. Выронив расческу, Гилберт бросился на лестницу. Джейн стояла внизу, задрав голову.
Он открыл дверь в комнату Льюиса, и на него пахнуло ледяным ветром. В окне зияла дыра, в комнате – никого. Гилберт подскочил к окну и высунулся наружу.
Заиндевелую землю усыпали осколки стекла. Рядом лежал ящик от комода с вываленной одеждой. Из угла послышались рыдания – оказалось, Льюис спрятался за дверью.
Наступая на осколки, Гилберт подошел ближе. Льюис странно кривил рот, как будто не мог закрыть, и буравил отца взглядом. Гилберт схватил его за руки, однако Льюис с неожиданной силой принялся вырываться, дергая ногами и целясь головой в грудь. Его лицо блестело от слез.
– Прекрати! – закричал
