Виктор Шкловский - Друзья и встречи
Но мир, который хочет таким образом выразить художник, сообщает о себе только поразительное.
Он становится молчаливым, когда ему надо говорить о своем обычном. Возникает также необходимость выделения, необходимость создания замены слова в кино. Эйзенштейн полагал, что такая замена - кадр в его смысловой законченности, и придавал особое значение "крупному кадру".
Крупный план у Эйзенштейна - это не только деталь, выделенная приближением киноаппарата, но и вообще художественно выделенная смысловая главная деталь.
Здесь не только осознанность техники кино, но и перевоплощение этой техники.
Крупный план технически родился в американской кинематографии, но там это был не "крупный" план, а "близкий". Аппарат приближался близко к предмету. Термин определялся технологически. Крупный план в советской кинематографии - это не приближение к предмету или не только приближение к предмету: это сопоставление прямо выделенных предметов. Термин определялся отношением.
Предметы, противопоставленные друг другу, или сцены, противопоставленные друг другу в своем монтаже, рождают новые эмоции, которые заново подчиняются художнику, неся новое смысловое выражение.
Поэтому монтаж аттракционов опасен. Он может обратиться в "ревю" сопоставлением разнохарактерного. При таком сопоставлении не будет понята истинность предмета. Будут сопоставляться не предметы, а различность их подачи.
Будет использовал так называемый бурлеск - пародированное переодевание.
Посыпанное стеклянными блестками ревю, женское тело, маскированное в обнаженные стоногие роты, - это не эротичность ощущения, а массированность потерянного ощущения.
Будем говорить о великих людях, перечисляя не столько то, чего они не сделали, сколько то, что они сделали. Ведь мы не упрекаем путешественников за то, что они не увидели весь мир, не стерли с карт все белые пятна и не заметит их точным рисунком гор и рек.
"Вещь" у Эйзенштейна преобладала над "соотношением".
У Сергея Михайловича были разные увлечения; сильно увлекался он великим писателем Золя. Золя вещен, он любит перечислять предметы.
Я бы сказал, что он их не сопоставляет и как будто намеренно пренебрегает связями. В его творчестве мы попадаем на великий рынок, на котором продаются продукты неосвобожденного человеческого труда.
Вот рыбный ряд, вот ряд мясной, вот сырный ряд,- предметы разделены на утеху потребителю. Великий писатель расширил представление о красивом и вообще о том, что поддается изображению в искусство. Но он завалил мир своих романов предметами. Он не всегда мог монтировать свои вещные "аттракционы", сопоставлять их, показывая через отношение вещей человека.
Связи были нужны художнику. Он голодал без них, как горожанин без кислорода. Ища связи, и связи не традиционные, а реальные, Золя увлекся законами наследственности, показывая их в романах как фатум, тяготеющий над человеческими отношениями. Таблица родства, клавиатура генов позволяли ему разыгрывать роман, связывая сцены в систему. Золя не пошел дальше. Он как бы создал для нового искусства только чрево.
История одной майолики
Эйзенштейн жил в мире большом, но замкнутом. Не сразу он нашел выход в общий изменяющийся мир.
Между тем мир вокруг стремительно обогащался. Количество воспринятого изменялось. Изменение шло не через иронию, а путем узнавания.
Когда брали Зимний дворец, то один из бойцов вырезал из майоликовой картины изразец. Ничего ценного - ни картины, ни золота, ни статуй - не пропало, но человек взял на память кусок изразца, не зная, что это часть произведения.
Прошли годы. Зимний дворец весь наполнился вещами, отобранными у богачей, присланными из разных мест; появились залы с фарфором, с коваными изделиями, с мебелью. По воскресеньям в чисто натертые комнаты бывшего дворца стали приходить старые женщины; они садились на стулья, сидели прямо, положивши на чисто выстиранные платья руки с надутыми, выпуклыми венами. Они смотрели на прозрачные шкафы с фарфором, на хитро выкованные латы, на чисто вымытые дворцовые стекла и на Неву, которая не спеша проходила мимо дворца, тоже осматривая прекрасный город перед спокойной смертью в заливе.
Волны не умирают, они превращаются. Прошлогодний снег тоже не умирает - он течет к Неве, он бежит через пустыни, клубясь под жарким солнцем.
Женщины, не торопясь, как будто временем им отпущена целая вечность, сидели на высоких стульях своего дворца.
Одна из них увидала на майоликовом панно закрашенный, кажется желтой краской, квадрат. Она приходила много раз, а потом принесла майоликовый изразец и передала его хранителю музея, улыбаясь.
- Он лежал у нас на кухне,- сказала она,- перевернутым, и на него ставили утюги. О нем забыли. Я вспомнила и перевернула.
Это был изразец, тридцать лет тому назад унесенный из дворца во время революции.
Революция начинает сразу посев многих лесов, и смешивает посадки, и восстанавливает потери, и находит, переосмысливая, новые решения. Нет в мире ничего более быстрого, чем неторопливость революции, подымающей весь океан человечества.
Революционный народ с такой широтой, с такой всеобщностью создавал новую действительность, воспринимая искусство, что ирония ему чужда, бесполезна.
Ирония и вдохновение
Пафос не всегда подчинял себе иронию.
Вдохновение людей по характеру своему различно, но, может быть, это различие - только разделение одного потока, или, может быть, эти потоки сливаются.
Может быть, страна искусства лежит в двуречье.
Гегель говорил о значении иронии в искусстве, но он спорил с Шлегелем, для которого ирония - высший принцип искусства.
Ирония не всегда заключает в себе самоуничтожение, она близка к комическому. Ирония, не будучи основным в искусстве, течет параллельно к главным явлениям нового взгляда художника на предмет.
Она связана с новым сопоставлением. Мир пророка до прихода вдохновения отвергнут творцом. Но "Пророк" Пушкина не ироническое произведение; мир становится для поэта прозрачным, прозрачна глубина моря, и звук прорастающей лозы внятен для уха художника. В "Евгении Онегине" есть ирония: это ирония поэта, знающего другой путь, кроме пути, по которому вынужден идти герой.
Гоголь писал о грозной вьюге вдохновения, но и Гоголь не ироничен. Он побеждает свою иронию высоким пафосом, мечтой о будущем, по отношению к которому сегодняшний день - только скучная ночевка на почтовой станции, где нет лошадей и слышен звук струящеюся за окном дождя.
Ирония не должна быть самоутверждением, она не должна быть иронией для себя - своей иронией. Нельзя создать художественное произведение великого плана на том, что ты будешь смеяться, а другие растрогаются.
Данте иронизирует над папством, но не иронизирует над любовью людей, которые в огне ада продолжают любить друг друга и видеть друг друга.
В раннем советском искусстве у многих художников были элементы иронии; ирония выражалась и в нарушении пропорций элементов произведения.
"Октябрь"
Эйзенштейн снимал. Он плыл, окруженный славой, под красным флагом, поднятым на броненосце "Потемкине". Он считал себя победителем и был победителем.
Я не буду писать его историю - у меня на это нет сил. Когда-то просили Сергея Михайловича ученики, чтобы он их научил тому, "как становиться Эйзенштейном". Он не дал ответа. Научить можно одному: не повторять старый путь, или, по крайней мере, старых ошибок.
"Октябрь" был лентой перегруженной. Содержание ленты - взятие Зимнего дворца, но по ошибке сам Зимний дворец и его вещи стали героями ленты. Статуи, посуда, бесчисленное количество часов, боги самых разнообразных видов, статуи на крыше, драгоценности, вещи дворца, пародийно взятые, стали героями картины. Вещи обращались в символы не побежденной до конца чужой культуры.
Эйзенштейн шел своим прежним путем, а между тем в искусстве нет прямой дороги: есть арки мостов, которые переброшены с одной опоры на другую. Сергей Михайлович хотел снимать, как развели Дворцовый мост. Дворцовый мост развели для того, чтобы не могли прийти рабочие дружины на помощь штурмующим, но Зимний дворец берут люди и с этого берега: существуют пушки Петропавловской крепости, и орудия "Авроры", и Шлиссельбургское шоссе. Мост не лежит на пути сюжета, его роль скорее цитатна. Мастер цитирует самого себя, свою "лестницу".
Как был снят этот утренний подъем? На мосту при перестрелке убивают женщину, она лежит - белокурые волосы ее раскинуты. На мосту убита извозчичья лошадь, запряженная в пролетку. Пролет моста начинает подниматься, шевелятся волосы убитой, рождается движение: мост поднимается, показывает свою грудь, свои железные ребра.
Пролетка повисает, с другой стороны повисает в хомуте белая лошадь: они подняты ребром ладони моста. Потом лошадь срывается в воду, а коляска катится с крутого откоса.