Федор Кнорре - Орехов
После этого он разглядел все: бедно накрытый стол с остатками угощения, однобокую елку, украшенную бумажными цепями, со звездочкой наверху, сияющего, гладко выбритого, важного отца Вали, двух баб-соседок за столом, одну с ребенком на руках, и счастливо-испуганного маленького старика с растрепанной бородой, которую он стеснительно придерживал ладонью, чтобы не лезла на стол.
Отец Вали сейчас же вскочил и бросился к нему навстречу, протягивая старую шляпу, в которой лежало несколько неровно склеенных коробочек.
- Вам сюрприз!.. У нас всем сюрпризы, - смеясь от удовольствия, кричал отец. - Выбирайте любую! Попугайная судьба, предсказание на Новый год!
Орехов, хмурясь, спросил:
- Выбирать?
- Любую, любую! Теперь потяните за хвостик! Тяните, не бойтесь, сейчас узнаете, что вас ожидает в новом году! Ну? Что?
Орехов потянул, в коробочке что-то щелкнуло, оттуда брызнуло несколько кружочков самодельного конфетти, коробочка развалилась, и там оказался вырезанный из раскрашенного картона розовый поросенок.
Женщины сдержанно засмеялись, та, что с ребенком, при этом неодобрительно покачала головой, а старичок, заметив, что все смеются, тоже радостно рассмеялся.
- Эмблема изобилия! - кричал отец. - Вас ожидает изобилие и счастье! Присаживайтесь к столу!
- Больше похоже, мне кто-нибудь должен свинью подложить.
Орехов сел рядом с Валей. Картонный репродуктор шумел и стрекотал, передавая музыку, ребенок хныкал, а отец, чуть захмелев, изо всех сил поддерживал праздничное настроение, произносил тосты за победу, за присутствующих воинов и, протягивая всем по очереди блюдо с маленьким пирогом, уговаривал брать побольше и потом в разговоре рассеянно подбирал щепоткой высыпавшуюся начинку и, улыбаясь среди оживленного разговора, отправлял ее в рот.
Валя, привстав, потянулась через стол, чтоб подать женщине с ребенком тарелку с капустой, и, опустившись на свое место, по-прежнему глядя не на Орехова, а куда-то в пространство, поверх стола, усмехаясь, сказала:
- Чему это приписать, что вы вдруг явились? Как это вы адрес запомнили? Удивительно!
Он не отвечал, и она обернулась наконец и посмотрела, чего это он молчит. И именно в эту минуту, когда он увидел опять ее глаза, ее длинную, мягко повернутую шею и подбородок, ее неприязненно сжатый рот, он разом вспомнил ее всю, со звуком ее голоса, стремительной походкой, с теплом ее дыхания около своего рта, с шершавой штопкой на локте кофточки, что была на ней и сейчас, и тогда, когда она, высоко сидя на выкрашенной белой краской табуретке посреди палаты, читала вот этим своим милым голосом, когда-то последним отзвуком ускользающего мира замиравшим в пустоте наркоза перед операцией. И вот теперь он с изумлением, точно ему кто-то дал прочесть то, что с полной ясностью сложилось в мозгу, начал понимать: "Я люблю ее, что же это такое? Я люблю ее, совершенно не знаю, что это значит, и все-таки я ее люблю".
- Что с вами? - вдруг внимательно спросила Валя, пристально вглядываясь.
- Вы сказали, что я вас позабыл...
- Не говорила.
- Я ничего не позабыл. Никогда этого не было, чтоб забыл.
- А что же тогда!
- Я откладывал, - сказал он убитым голосом. - Почему-то я все откладывал.
- А теперь уезжать?
- Теперь уезжать. Я никак не могу объяснить, как я это мог. Я сейчас сам этого совершенно понять не могу.
Валя быстро встала и подняла стакан.
- За благополучный отъезд! - крикнула она и чокнулась с Ореховым. - За отъезжающих! Ура!
Женщина с ребенком выпила и сказала старику:
- Вы, папа, рот призакройте, молчите и кушайте, - и положила ему немножко пирога.
Старик радостно посмотрел на пирог, прибрал со стола бороду и закрыл рот, продолжая сиять: ему, кажется, больше всех сегодня был праздник.
В сенях тяжело затопали, дверь отворилась, пахнуло морозным дымом, в комнату ввалилось двое. Мясистый, коротконогий Валуев и другой, тощий и белесый, какого-то постного вида.
- Гостечка вам привел, принимайте! - пропуская тощего впереди себя, возглашал Валуев, оживленно потирая замерзшие руки. - Любите, жалуйте, Васильвасилич!
Оба они были выпивши, но не сильно.
- Милости просим! - раскланиваясь с вошедшими, веселился отец и тотчас же подставил им шляпу со своими клееными коробочками.
- Пожалуйте! Сюрприз на выбор!
- Постой, погоди! - отстранил его Валуев. Вытащив из кармана шубы и оборвав приставшую бумагу, обнажил бутылку коньяку и поставил посреди стола.
- Ну, знаете! - всплеснул руками отец. - Это что-то невероятное! В наше время - и армянский коньяк! Чудо!
- Это от Васильвасилича! Садись за это с барышней, Васильвасилич, рядом! - Валуев, закусив губу, с сосредоточенным видом, точно при химическом опыте, раскупорил бутылку и налил тощему, потом себе, потом Вале и Орехову, нерешительно потянулся к бородатому старику, но старикова дочка отодвинула из деликатности стакан в сторону.
- А папаше? - голосом расслабленного больного сказал Васильвасилич. Валуев, спохватившись, бросился наливать Валиному отцу.
Все, кому налили, выпили. Проснулся и заплакал ребенок на руках одной из женщин.
- Теперь вам сюрприз! - опять подхватив шляпу с коробочками, закричал отец.
- Ну чего тебе еще? Потянуть? Васильвасилич, как? Потянуть мы можем? кричал Валуев и уступил ему очередь тянуть первому.
- Потянуть? Это мы можем! - расслабленным голосом согласился Васильвасилич, сильно дернул за язычок коробочки, язычок оборвался так, что ничего не получилось, и затем уже не обращал внимания на болтовню отца и подставленную шляпу.
Валуев разломал коробочку руками, там оказалась вырезанная из игральной карты дама бубей.
- Тебе дамочка выходит! А, Васильвасилич! Дамочка!
Ребенок заплакал громче, Валуев досадливо сморщился, обернувшись:
- Ну это еще чего?
Но тотчас лицо у него прояснилось: Васильвасилич тихо засмеялся.
- Это напоминает, слышишь, Валуев?..
- Ну, ну, слушаю, - с готовностью улыбаясь, придвинулся Валуев.
- ...Ну там у одного... ну, с одной... эти, шуры-муры... Понимаешь? Все у них шито-крыто... Жена не подозревает, все вроде обошлось, и вдруг ему на квартиру телефон звонит. Он снимает: "Але, слушаю?" - ему оттудова пишшит: "Папоцка, я уже родился!" Это я анекдот говорю!
Валуев громко расхохотался, а Васильвасилич почти беззвучно рассмеялся, но как-то внутрь себя, а не наружу, как все люди, и при этом лицо у него только еще больше вытянулось.
Васильвасилич молча налил Вале и себе коньяку и отдал бутылку Валуеву, чтоб наливал дальше.
Тот, зайдя с другой стороны, постукал Валю толстым пальцем, нагнувшись к самому уху, сделал страшные глаза и, как о вещи настолько значительной, что о ней не говорится вслух, просипел ей в самое ухо:
- Это знаешь кто? Директор спирто-водочного! Ясно? Понятно? Вот кто.
- Коньячькю, - предложил довольно бойко Васильвасилич Вале, - у нас, знаете, этого добра... Вы себя не стесняйте.
Валя отметила, что его расслабленный, затухающий голос происходил вовсе не от немощи, но исключительно только от сознания своей значительности.
Двери опять хлопнули одна за другой, и в комнату ворвалась красная с мороза Сима, приятельница Вали, секретарша из исполкома.
- С Новым годом, привет собравшимся, с новым счастьем! - скороговоркой закричала она с самого порога. - Валя, я за тобой, скорей одевайся, тебя ждут!
- Но-но-но! - загрозился толстым пальцем Валуев. - Ты, Симочка, того! Мы тут в гостях!
- Вот и гостите, а Валю утащу, сидите, сидите, я ненадолго!
- Виола, это же неудобно!.. - обиженно заговорил отец, но она вдруг, точно ждала Симу, вскочила и бросилась к двери.
- Постой, ты постой! Это вдруг как же? Куда, куда?.. - привскакивая со стула, всполошился, точно в погоню готовясь кинуться, по-гусиному встревоженно загоготал Валуев. - Это куда?
- Ну, провожу подругу! - отмахнулась от него Валя, туго затягивая на голове шарфик и уже на ходу подсовывая концы под воротник своего легкого пальто, и вместе с Симой выскочила на улицу.
Валуев подумал и потянулся снова разливать коньяк.
- Нет, - угрюмо сказал Орехов, прикрывая рюмку ладонью и уже раздумывая, как бы самому уйти.
Старик сосед, все сидевший в блаженном оцепенении, держась за края тарелки, когда ему хотел было налить Валуев, от восторга так ужаснулся и размахался руками, что тот даже отпрянул.
- Руки приберите, папа, - чопорно заметила женщина, - не мелькайте у людей перед глазами, когда вас за стол посадили.
Сима и Валя в это время, выскочив с разбегу, вприпрыжку бежали по белой пустынной улице среди сугробов.
- К свиньям собачьим таких кавалерчиков! - прикрывая рот варежкой от мороза, весело болтала Сима. - Тоже мне компания! А уж этот спирто-водочный, прямо как... осклизлый какой-то, а все перед ним преклоняются, всем нужно!
- Постник какой-то. Постник-пакостник!
Сима громко фыркнула:
- Ой, Валька скажет - ну точно!
