Федор Кнорре - Ложь

Кнорре Федор

Ложь

Федор Федорович Кнорре

Ложь

Юный партизанский разведчик Лева Подрезов, взорвав мчавшиеся на фронт машины с боеприпасами, умело петляя, кинулся к роще и уже добежал до оврага, когда, поскользнувшись на самом дне его, упал и был схвачен фашистами.

Теперь он стоял на опушке рощи, нетерпеливо подергивая связанными руками, весь переполненный возбуждением борьбы, тяжело дыша после бега, и презрительно повторял:

- Чем хочешь мне угрожай, все равно не боюсь тебя!

Допрашивавший, усмехаясь, стоял в двух шагах, слегка покачиваясь на каблуках, широко раздвинув ноги, и зловеще подбрасывал на ладони пистолет самого крупного калибра. При последних словах Левы он иронически сдвинул свои бесцветные брови:

- Ах, вот как? Не боисси? Посмотрим, что ты запоешь, когда я с тобой заговорю по-другому.

- Можешь меня убить, раз я попался в твои лапы, - крикнул Лева Подрезов. - Все равно я не сдамся тебе, паршивый фашист!

- Ах, ты еще ругаисси? - Дуло громадного пистолета угрожающе стало подниматься. - Сам ты фашист паршивый, вот я сию минуту прикажу, тебе зададут перцу!

Лева Подрезов был готов ко всяким неожиданностям. Возможные едкие и бесстрашные ответы сами собой складывались в его уме, но тут на лице у него появилось выражение растерянности и разочарования.

- Ты опомнись. Что ты говоришь? Кто ты такой есть?

Тот, кто его допрашивал, видимо действительно опоминаясь, виновато засопел носом и, помолчав, угрюмо буркнул:

- Ну ладно, знаю не хуже тебя. Спутался маленько. Я крупный фашистский гад. Вечно и обязательно я! - И вдруг, взбодрившись, заорал: - Эй, сообщники, хватай его за что попало!

Стоявший позади него мальчик Юрка с размаху плюхнулся в шуршащую мягкую кучу осенних листьев и в голос захохотал:

- Ой, ну с ним просто лопнешь, честное слово. "Сообщники", дуралей, ведь это вроде жулика. Понял?

Самый маленький из всех принимавших участие в игре мальчиков, Сенька, обиженно сопя курносым носом, смущенно почесал стволом своего громадного пистолета между лопаток.

- Потому что нечестно поступаете. Я тоже партизаном хочу.

Лева, распутавший тем временем свои связанные руки, легонько стегнул по заду Сеньку веревкой и снисходительно сказал:

- Ладно, будешь партизаном в другой раз.

- Каждый раз в другой раз, - обиженно бурчал Сенька, складывая домиком свои бесцветные брови.

- Сказали тебе, в другой раз, значит, не хнычь! - отряхиваясь от листьев, сказал Юрка. - Теперь уж все равно не получится хорошего, всегда этот Сенька испортит.

Районный городок, видневшийся внизу под горкой, на которой стояла роща, быстро покрывался вечерней сумеречной тенью. Пора было по домам. Сенькин пистолет, сделанный из газовой трубы, прикрученной к рогульке сосновой ветки, было тяжело тащить в город, и его спрятали до следующего раза в дупло вместе с четырьмя крокетными шарами - противотанковыми гранатами, которыми Лева недавно взрывал боеприпасы.

Заключительная часть игры, когда Лева должен был совершенно неожиданно швырнуть гранату под ноги крупному эсэсовскому начальнику - Сеньке - и, взорвав весь его штаб, благополучно скрыться, так и осталась недоигранной.

Поэтому домой к обеду Лева не только не опоздал, как это часто случалось, но явился раньше обыкновенного.

Когда Ефим Ефимович вошел в столовую, Лева уже сидел на своем месте и, слегка склонив голову набок, задумчиво любовался собственными чисто вымытыми руками, нарочно выложенными поверх скатерти на видное место.

Конечно, как оно всегда бывает, отец даже и не вспомнил про его руки. Были бы грязные, он от самой двери, наверное, закричал: "А что это за землекоп у нас сидит за столом?"

На всякий случай Лева слегка пошевелил пальцами, потом даже нахмурился, будто заметив какое-то пятнышко. Пристально осмотрел мизинец, повертев его перед самыми глазами, и покосился на отца: заметил ли?

Но отец, низко нагнувшись над столом, медленно ел суп, внимательно глядя в тарелку, точно газету читал. Даже когда ему нужно было взять хлеба, он, не глядя, только протягивал руку и отламывал на ощупь от разрезанной не до конца стопки ломоть.

То же было и когда подали второе. Ефим Ефимович, молча и ни на кого не глядя, придвинул тарелку и начал резать вареную говядину. Только накладывая на второй или третий кусок горку ядовитого хрена, от которого у него краснели глаза, он вдруг опустил вилку и нож в тарелку и, стукнув локтями об стол, выпрямился.

- Откуда говядина? - спросил он тем тоном терпеливого мученика, который мама не выносила хуже всякого крика. - На рынке брали?

- В ювелирном магазине, - тихо сказала мама, продолжая есть.

- Почему мы кур не едим? - с плаксивой настойчивостью продолжал отец. - Я ведь, кажется, просил. Умолял. Почему?

Мама, не поднимая глаз, тихо сказала:

- Завтра на обед будет курица.

- Не "завтра будет", а нужно, чтобы была вчера, и сегодня и завтра, вот чего я добиваюсь.

- И вчера была курица, - сказала мать еще тише, стараясь не рассердиться.

Отец вздохнул и вдруг, видимо совершенно позабыв, о чем только что спорил, наложил опять высокую кучку хрена на кусочек мяса и, подправляя с боков, чтоб она не осыпалась, задумался опять так, будто вовсе из-за стола ушел.

Лева слушал во все уши, стараясь понять, что тут к чему. Он давно уже чувствовал: что-то назревает, какая-то перемена в жизни семьи, но никто ничего вслух не говорил, да похоже было, что отец с матерью сами чего-то ждали, не зная еще ничего толком...

После обеда Лева вышел во двор покормить Полкашку и сидел на корточках около его миски, теребя и поглаживая его мягкие уши, пока тот, виляя хвостом, чавкал, выхватывая из похлебки кусочки повкусней.

Мама, стоя у открытого окна на кухне, говорила Агриппине Петровне, домработнице:

- ...раз он хочет, пускай. Пускай хоть всех перережем, ни одной не останется. И то люди смеются: живем в городе, а кур развели, как на птицеферме...

"Что бы это могло значить? - соображал Лева. - Почему кур?.."

А несколько дней тому назад было тоже странное дело: приходил лучший в городе печник Савелий Георгиевич, которого отец долго заманивал и уговаривал переложить печь в столовой. А когда Савелий наконец пришел и Лева успел радостно сообщить приятелям, что научится сам класть печки, отец вдруг объявил, что ничего еще не решено с печкой, надо подумать, торопиться некуда, и Савелий, своенравный и гордый, как все отличные мастера, обидевшись, ушел.

А вот теперь вторую неделю идет резня хороших племенных кур, которых отец в свое время собирал по штуке и по паре в разных местах и резать ни за что не позволял...

Кур во дворе заведующего райфинотделом Ефима Ефимовича Подрезова было уже больше тридцати штук и все прибавлялось. Только за последнее время, когда началось на них непонятное гонение, число их стало быстро убывать.

Правда, судьба кур Леву не очень волновала. Другое дело петух Кузька.

Кузька был безобразник в вечный преступник среди молодых петушков и то и дело попадал под угрозу смертной казни. Был он задористый петушонка, голенастый, тощий и совершенно бесстрашный.

Не кто иной, как Кузька, вскочил однажды через окно на висячую лампу и, вцепившись в шелковый абажур, раскачивался по всей столовой, хлопая крыльями. Он любил вскакивать на стол и мог прямо из-под рук выклевать печенье или, стуча клювом, начать нахально прибирать прямо с тарелки зеленый горошек, а когда его выгоняли, кудахтал не с глупым куриным испугом, а с громким возмущением и через минуту возвращался, полный энергии и самонадеянности, на прежнее место, откуда его только что прогнали.

Вот и теперь Кузька вертелся около самой Полкашкиной миски, ловчась выхватить из-под носа кусочек. Отчаянный, задиристый, никому, кроме Левы, не дающийся в руки. Как можно допустить, чтоб приятель Кузька угодил в куриную лапшу наравне с безмозглыми толстухами молодками?.. Нет, надо что-нибудь сообразить, размышлял Лева...

Каждый понимает, что сбегать в лавку купить, скажем, спички, коробку синьки или пачку стирального порошка - не слишком привлекательное поручение. Но когда посылают бегом принести две банки крабов, две банки судака в томате, и еще чего-нибудь по собственному выбору, и каких-нибудь конфет, и печенья получше - это другое дело.

Лева вприпрыжку выскочил на улицу. Две головы - Сеньки и Юрки - разом, как два петрушки, возникли над забором соседнего двора, едва раздался знакомый скрип Левиной калитки.

- Лева, куда? - окликнул Юрка.

- В "Гастроном".

- А за чем послали? - с интересом осведомился Сенька.

- Вы меня не сбивайте, в голове во какой список... - озабоченно сказал Лева и показал руками "список" в полметра длиной.

- И мы с тобой! - закричали оба мальчика и, для скорости свалившись с перекладины забора, торопясь и толкаясь, помчались вслед за Левой.

- Сколько тебе денег дали? - спросил Юрка, запыхавшись, догоняя Леву. Лева наполовину разжал кулак, где была зажата сторублевка.