Афанасий Фет - Соловей и роза
«Следить твои шаги, молиться и любить…»
Следить твои шаги, молиться и любить —Не прихоть у меня и не порыв случайный:Мой друг, мое дитя, поверь, – тебя хранитьЯ в сердце увлечен какой-то силой тайной.
Постигнув чудную гармонию твою —И нежной слабости и силы сочетанье,Я что-то грустное душой предузнаю,И жалко мне тебя, прекрасное созданье!
Вот почему порой заглядываюсь я,Когда над книгою иль пестрою канвоюТы наклоняешься пугливой головою,А черный локон твой сбегает как змея,
Прозрачность бледную обрезавши ланиты,И стрелы черные ресниц твоих густыхСияющего дня отливами покрытыИ око светлое чернеет из-под них.
«Заревая вьюга…»
Заревая вьюгаВсё позамела,А ревнивый месяцСмотрит вдоль села.
Подойти к окошку —Долго ль до беды?А проснутся завтра —Разберут следы.
В огород – собакиИзорвут, гляди.«Приходи сегодня» —И нельзя нейти!
По плетню простенкомПроберусь как раз, —Ни свекровь, ни месяцНе увидят нас!
Ошибка
Не ведал жизни он и не растратил силВ тоске бездействия, в чаду бесплодныхбредней;Дикарь с младенчества, ее он полюбилЛюбовью первой и последней.
Он не сводил очей с прекрасного чела;Тоскливый взор его светился укоризной;Он на нее смотрел: она ему былаСвободой, честию, отчизной.
Любимой песнию, улыбкой на устахНапрасно скрыть она старалася страданья:Он нежности любви искал в ее глазах —И встретил нежность состраданья…
Расстались наконец. О, как порой легкоПрервать смущение бестрепетной разлуки!Но в сердце у него запали глубокоПорывы затаенной муки.
Ушел он на Восток. В горах, в развале битв,Который год уже война его стихия.Но имя он одно твердит среди молитвИ чует сердцем, где Россия…
Давно настала ночь, давно угас костер, —Лишь два штыка вдали встречаются, сверкая,Да там, на севере, над самой высью горЗвезда сияет золотая.
Сонет
Угрюм и празден часто я брожу:Напрасно веру светлую лелею, —На славный подвиг силы не имею,Для песни сердца слов не нахожу.
Но за тобой ревниво я слежу,Тебя понять и оценить умею;Вот отчего я дружбой горд твоеюИ близостью твоею дорожу.
Спасибо жизни! Пусть по воле рокаИстерзана, обижена глубоко,Душа порою в сон погружена, —
Но лишь краса душевная коснетсяУсталых глаз – бессмертная проснетсяИ звучно затрепещет, как струна.
Шиллеру
Орел могучих, светлых песен!С зарей открыл твой вещий взор,Как бледен, как тоскливо тесенЗемного ока кругозор!
Впервой ширяясь, мир ты мерилОтважным взмахом юных крыл…Никто так гордо в свет не верил,Никто так страстно не любил.
И, веселясь над темной бездной,Сокрывшей светлый идеал.Никто земной в предел надзвездныйПарить так смело не дерзал.
Один ты океан эфираКрылом надежным облетелИ в сердце огненное мираОчами светлыми глядел.
С тех пор у моря света вечноТвой голос всё к себе зовет,Что в человеке человечноИ что в бессмертном не умрет.
«Какая ночь! Как воздух чист…»
Какая ночь! Как воздух чист,Как серебристый дремлет лист,Как тень черна прибрежных ив,Как безмятежно спит залив,
Как не вздохнет нигде волна,Как тишиною грудь полна!Полночный свет, ты тот же день:Белей лишь блеск, чернее тень,
Лишь тоньше запах сочных трав,Лишь ум светлей, мирнее нрав,Да вместо страсти хочет грудьВот этим воздухом вздохнуть.
«Я целый день изнемогаю…»
Я целый день изнемогаюВ живом огне твоих лучейИ, утомленный, не дерзаюК ним возводить моих очей;
Но без тебя, сознавши смутноВсю безотрадность темноты,Я жду зари ежеминутноИ всё твержу: взойдешь ли ты?
«Твоя старушка мать могла…»
Твоя старушка мать моглаБыть нашим вечером довольна:Давно она уж не былаТак зло-умно-многоглагольна.
Когда же взор ее сверкал,Скользя по нас среди рассказа,Он с каждой стороны встречалДва к ней лишь обращенных глаза.
Ковра большого по угламСидели мы друг к другу боком,Внемля насмешливым речам, —А речи те лились потоком.
Восторгом полные живым,Мы непритворно улыбалисьИ над чепцом ее большимГлазами в зеркале встречались.
«Как ярко полная луна…»
Как ярко полная лунаПосеребрила эту крышу!Мы здесь под тенью полотна,Твое дыхание я слышу.
У неостывшего гнездаНочная песнь гремит и тает.О, погляди, как та звездаГорит, горит и потухает.
Понятен блеск ее лучейИ полночь с песнию своею,Но что горит в груди моей —Тебе сказать я не умею.
Вся эта ночь у ног твоихВоскреснет в звуках песнопенья,Но тайну счастья в этот мигЯ унесу без выраженья.
«Влачась в бездействии ленивом…»
Влачась в бездействии ленивомНавстречу осени своей,Нам с каждым молодым порывом,Что день, встречаться веселей.
Так в летний зной, когда в долиныСъезжают бережно снопыИ в зрелых жатвах круговиныГлубоко врезали серпы,
Прорвешь случайно повиликуНетерпеливою ногой —И вдруг откроешь землянику,Красней и слаще, чем весной.
«Я повторял: Когда я буду…»
Я повторял: «Когда я будуБогат, богат!К твоим серьгам по изумруду —Какой наряд!»
Тобой любуясь ежедневно,Я ждал, – но ты —Всю зиму ты встречала гневноМои мечты.
И только этот вечер майскийЯ так живу,Как будто сон овеял райскийНас наяву.
В моей руке – какое чудо! —Твоя рука,И на траве два изумруда —Два светляка.
«Заиграли на рояле…»
Заиграли на рояле,И под звон чужих напевовЗавертелись, заплясалиИзумительные куклы.
Блеск нарядов их чудесен —Шелк и звезды золотые.Что за чуткость к ритму песен:Там играют – здесь трепещут.
Вид приличен и неробок,А наряды – загляденье;Только жаль, у милых пробокТак тела прямолинейны!
Но красой сияют вящейИх роскошные одежды…Что б такой убор блестящийНастоящему поэту!
Романс
Угадал – и я взволнован,Ты вошла – и я смущен,Говоришь – я очарован.Ты ли, я ли, или сон?
Тонкий запах, шелест платья, —В голове и свет и мгла.Глаз не смею приподнять я,Чтобы в них ты не прочла.
Лжет лицо, а речь двояко;Или мальчик я какой?Боже, Боже, как, однако,Мне завиден жребий мой!
«Погляди мне в глаза хоть на миг…»
Погляди мне в глаза хоть на миг,Не таись, будь душой откровенней:Чем яснее безумство в твоих,Тем блаженство мое несомненней.
Не дано мне витийство: не мнеСвязных слов преднамеренный лепет! —А больного безумца вдвойнеВыдают не реченья, а трепет.
Не стыжусь заиканий своих:Что доступнее, то многоценней.Погляди ж мне в глаза хоть на миг,Не таись, будь душой откровенней.
«Что молчишь? Иль не видишь – горю…»
Что молчишь? Иль не видишь – горю,Всё равно – отстрани хоть, приветь ли.Я тебе о любви говорю,А вязанья считаешь ты петли.
Отчего же сомненье своеНе гасить мне в неведеньи этом?Отчего же молчанье твоеНе наполнить мне радужным светом?
Может быть, я при нем рассмотрю,В нем отрадного, робкого нет ли…Хоть тебе о любви говорю,А вязанья считаешь ты петли.
Примечания
1
И я был рожден в Аркадии. Шиллер (нем.).
