Забег на невидимые дистанции. Том 1 - Марьяна Куприянова
Нину не интересовало, что сделало его таким. Копаться в корнях зла не хотелось совершенно. Удовольствие ей приносило лишь наблюдение за тем, чем он стал. Без попыток анализа. А еще ей ужасно нравилось выигрывать, ущемляя самоуверенность Клиффорда, который бесился, злился, нервничал и психовал, но не мог от нее отвязаться, требовал новой и новой игры, словно дозы.
Что-то бурлило в его крови, гораздо более горячей, чем кусок мрамора, каким он выглядел снаружи.
Да, как это ни странно, но офицер полиции представлял собой не благородного рыцаря, а страстного игрока, нарцисса и циника. Нина практически сразу это поняла и снизила планку ожиданий. Если бы обстоятельства не столкнули их так плотно, сама бы она с подобным человеком, скорее всего, не стала даже здороваться. Но приходилось быть снисходительной к собственному наставнику. Ведь он, как мог, заботился о ней.
Еще с первого попадания в участок ей отчетливо запомнилось, что Клиффорд сурово обходится с подчиненными. По какой-то причине они постоянно забывались и не соблюдали субординацию. Офицера это выводило из себя. Его, оказывается, многое могло заставить вспылить, серьезное и несерьезное. Любые ошибки, просчеты и неточности. Любые несовершенства, коих всегда было в изобилии не только в работе участка, но и в обычной жизни.
Когда он кричал на стажеров, те прямо-таки приседали перед ним, замирая. Нина видела одного человека, а слышала другого. Сорокалетнего мужика с насмерть прокуренными легкими, который проработал двадцать лет на шахте под Массачусетсом и забыл, что такое нормальный социум.
О да, Клиффорд обожал устраивать взбучку провинившимся, причем не только своим стажерам. Особенно в присутствии Нины ему нравилось показывать, кто здесь главный. При этом сам он хорошо делал свою работу, всегда стремился к правде, справедливости и соблюдении буквы закона (если это не ущемляло слишком личные интересы). И хотя внешними проявлениями зрелого мужчины полицейский не обладал, все больше Нина убеждалась – внутри он именно такой.
От этого становилось еще интереснее наблюдать за ним.
Однако было кое-что в Клиффорде, глубоко спрятанное, чего Нина (да и каждый, кто знал его) не могла заметить. Например, она не догадывалась, что у красивого молодого офицера нет постоянной девушки, что у него атрофированная эмпатия и латентные наклонности, которые он тщательно скрывает, что у него вызывают интерес девочки вроде нее, а, по правде говоря, с некоторых пор только одна конкретная девочка.
Что вся эта затея с программой, в общем-то, глобально нацелена не на то, чтобы исправить хулиганку, а на то, чтобы проводить время в ее компании в качестве надсмотрщика с определенными полномочиями. И ждать подходящего случая.
Наделенная странной способностью видеть идеальные образы некоторых личностей, Нина с прохладцей относилась к симпатичным людям. Точнее, не к самим людям, а к тому, что делало их симпатичными и как они этим пользовались.
Бесспорная привлекательность надзирателя не влекла ее и не подчиняла, как других девушек, хотя интриговала, как может интриговать талантливая картина, от которой захватывает дух. Человек так устроен, что удачный набор внешних признаков без шансов вызывает любопытство.
Сам Клиффорд не обращал внимания на то, как выглядит (и это в нем безотчетно подкупало), а от недвусмысленного женского внимания к своей персоне, коему Нина не раз становилась свидетелем, отмахивался, как от чего-то надоедливого и даже, как ей показалось, постыдного, изобличающего какие-то внутренние недостатки, а может, и комплексы. С трудом верилось, что у такого, как он, могут быть комплексы, но в жизни бывает все.
Нина всегда испытывала раздражение от мысли, что перед красивыми людьми открываются все двери, им все прощают, им позволяют ошибки, к ним проявляют больше понимания и снисхождения. Хотя внешняя привлекательность – не более чем генетическая уловка для активации размножения. Многие люди, осознавая это, все же не находят в себе сил сопротивляться механизму эволюции, который диктует, что им будет нравиться, а что нет. Эволюция решает, какие особи выживут, оставив более красивое, сильное потомство, а какие нет. В зависимости от этого формируются человеческие вкусы, имеющие общий знаменатель, как ни крути.
Рассуждения о том, что все люди прекрасны, а каждый по-своему красив, казались Нине утешительным лицемерием. Почему-то его можно было услышать только от привлекательных и популярных людей, но никогда – от тех, кто не укладывается в стандарты. Непопулярный, непривлекательный человек всю жизнь испытывает на себе лживость высказывания, что внешность – не главное.
Лоуренс Клиффорд не привлекал ее как мужчина, и, пожалуй, он это понимал. Ему ли не знать, как ведут себя заинтересованные женщины? Сравнить с поведением Нины и сделать выводы труда не составляло. Возможно, дело было в неприятных ассоциациях, которыми пропиталось за первые несколько встреч все связанное с этим человеком. Или дело в том, что она видела его насквозь?
Что же касается вкусов Нины… Всего раз она видела комиссара полиции, когда офицер оформлял ее под надзор и обязан был показать начальнику ради соблюдения прописанных формальностей.
Клиффорд мало говорил о вышестоящих, словно их для него не существовало. А может, так оно и было. Но, судя по манере общения между ними, а Лоуренс держал себя крайне свободно, можно было сделать вывод, что его отношения с начальником регламентируются чем-то еще помимо рабочей субординации.
Заметив девочку в своем кабинете и выслушав от офицера причину ее появления, Лиотта лишь лениво кивнул. Видно было, что мысли его заняты более насущными вещами, а программа социального надзора, как и попавший под нее подросток, на данный момент не занимают оперативную память мозга. Он задумчиво попросил Клиффорда зайти через полчаса. Вид у него был отрешенный, но Лоуренса это не беспокоило.
Джеффри Лиотта был брюнетом с седеющей щетиной, тонкими, почти отсутствующими губами и благородными залысинами. Высокий и дородный, даже немного грузный, он раскинулся в своем кресле, словно царь зверей, изучал документы, погрузившись в них хищным носом, и курил, прищуриваясь время от времени и выпуская клубы сизого дыма.
Форма у него была болотного цвета, как и глаза.
В восприятии Нины комиссар полиции Мидлбери выглядел так, будто термин «мужественность» обрел тело и личность. Все в нем было усредненно-мужским, даже стереотипно мужским – от роста бровей на выступающих надбровных дугах до размера ладоней и волос на руках. И почему-то эта подчеркнутая маскулинность в каждой черте странно трогала
