Виктор Ревунов - Холмы России
Вернулся к умывальнику. На кране, как с раздавленной клюковки, пятнышко. Замыл. В ванную заглянул.
Влажным платком вытер флакон с одеколоном. Пальцы тряслись.
За раскрытой дверью кабинета, у полок с книгами, стоял Николай Ильич.
- Вы здесь! - удивился Стройков.
- Жду, когда придете в себя. Что произошло?
- Что у вас лежало под половицей?
- Ничего.
- Не пропало что-либо?
Николай Ильич раскрыл шкатулку на столике трюмо.
- Кажется, все на месте. Вы скрывали следы происшедшего. Зачем? Чтоб потом ошарашить вопросом о половице? Что же выходит? Не доверяете. Вот посмотрите.
Под вешалкой лежал топор с коротким отпиленным топорищем.
- Этим предметом была вскрыта половица. Скажите спасибо, не ударили. Вам следовало бы выспаться. Метания бесполезны. Если что и было, испортили все своей беготней.
Стройков распластался на тахте в комнате Лии. Николай Ильич подошел к окну и задернул штору.
- Откуда она свалилась к вам? - спросил Стройков.
- Серафима? Еще девочкой стирала и убиралась в доме моей будущей жены. Ухаживала за свиньями в трактире. Пасла и кормила помоями и то же ела сама, и там же спала. Вот немногое, что могу сказать. Под порогом, видимо, прятала что-то. Привычка прятать от бедного детства. Чем беднее, тем сильнее мыслимое отчаяние потерять последнее.
В окно постучали.
Стройков вскочил и отбросил штору. Темно за стеклом.
- Стойте! Куда вы! - пытался остановить его Николай Ильич.
Стройков бежал через двор к калитке в воротах...
В голове зазвенело и поплыло от удара.
Пальцы надавили на глаза лежавшего и подняли веки.
Приблизилась свисавшая из-под кепки холстинка на лице.
В глаза хлестнуло землей...
Николай Ильич втащил Стройкова в квартиру. Завалил на тахту.
- Скорую помощь!
- Не надо.
Стройков поднялся, наткнулся на стену и упал. Снова поднялся. Тронулся к умывальнику на кухне. Снял гимнастерку и бросил ее в раковину. Месил и отжимал в потоке тяжелое, измазанное.
- Идите. Ложитесь,- сказал Николай Ильич.- Я тут сам все сделаю.
Стройков подошел к тахте и будто провалился.
Темнота обжигала лицо, знобило.
Раскрыл глаза. Николай Ильич подносил чашку.
- Медовая водичка. Согреет, успокоит, и уснете.
- Что же это было? Кто?
- Рано. Дайте всему естественный ход. Когда выхода нет, лезут в подполье, роют тайно под стену, и выползает остервенелое неизвестно где.
- Но что же все-таки? - настойчив был Стройков.
Николай Ильич присел рядом на стул.
- Неспокойный ваш участок. Реализм, Алексей Иванович,-это лишь одна сторона жизни, что и как вам представляется, но как представляется другому, вы не знаете. Как же быть? Зовите на помощь воображение.
Вообразился же храм в мираже. Да как! Вообразите эту женщину, что она красива. Глаза тьмущие ведь разгораются. Не совсем одинока, есть любовник, которого не любит, но вынуждена встречаться с ним, возможно даже уединение среди скал на берегу моря, некий рай, предел счастья, но сбивает запах багульника, другое совсем чувство. Дает ли вам что-либо такая степень воображения или нет? Может же быть у нее знакомый? И она для него красива. И какое вам дело до них. В бесчисленных столбцах один-Желавин. Вот кто вам нужен.
Стройков выпил медовой воды. Николай Ильич накрыл пледом.
Сон находил, зыбкий, тревожный, мучил какой-то погоней во дворе, и будто в своей избе сидел на диване.
"Надень простую рубашку па меня",- просил Глафиру перед смертью своей.
"Надену, дорогой ты мой".
Скорбью поразило все его тело, безысходно и горько еще потому, что было все просто.
- Елагин, к тебе пришли!
Сергей вышел во двор.
На скамейке у забора сидел Николай Ильич. Сергей остановился перед ним, сказал:
- Я хотел позвонить вам.
- Что-нибудь есть от дочери?
- Нет, ничего.
Николаи Ильич поднялся.
- Если что будет, сообщи.
- Простите меня.
Николай Ильич посмотрел на конец трости; как продолжение перста своего поднял и опустил.
- Хорошо, хорошо. В обоюдном желании приблизить доброе.
С Хавской Николай Ильич свернул в переулок. Было, как в оранжерее, тепло и влажно. Мостовая вдали рябила, будто течение на перекате речном.
"Сильные нравственные начала очищают от озлобления, стыдят, поднимая к возвышенному",- думал Николай Ильич. Вспомнил поверженного у кустов сирени вчерашнего, утром уехавшего гостя.- Сотворенное над ним вне совести и оправдания".
Часть IV
ГЛАВА I
Никанор налил в чашку щей, "Серые" щи, из проквашенных, еще зеленых капустных листьев. Горячо, вкусно варево, с сальцем, лучком и мучицей, топленное в глиняном горшке.
Не спеша почерпывал ложкой.
"Хоть бы погодой его погноило, а болотами потопило.
Да, пока не свяжут, по шее не звезданут, не угомонится.
На такую войну крепко собрался. Решил хозяином стать.
Свое тогда не вернешь, кончится. Хлёбово будет, а слова - нет, и ум отойдет".
Сел па скамейку. Раскрыл 'створку окна для прохлады. Только что отшумел дождь. Промыл воздух, и от леса парило грибной прелью и черничниками. Сильнее и выше раздавался орудийный гул.
В избу зашел Никита. Положил тетрадку на стол и что-то записал.
- Задание, Матвеич, тебе с хозяйкой. В ночь, у дальней луни, ленок потоптанный уберете. Раненым на подстилку. А то с земли простужаются. Распишись. С меня спросят - изволь, записано. И тебе когда пригодится.
Документ. Представил - проходи. А пет - в сторонку.
Чем занимался в этот период? Не хотел, а чего хотел?..
Здесь,- показал Никита на линейку в тетрадке.
Никанор расписался. Никита сложил тетрадь, завернул и брезент и впихнул за голенище; сапоги, как кряжи, смазэпы дегтем на все напасти-на дождь, жару и болота.
- Погоди, Никита Васильевич, сомнение тут у меня.
Какую-то сегодня подозрительную жидкость нашел. Иду и гляжу: возле самой стежки, под кустиком, в посудине и стоит. Прямо как специально.
- А пу-ка покажи.
Нкканор достал из-за сундука бутылку. Никита взял, посмотрел на свет. Жидкость желтоватая. Отвернул пробку. Понюхал.
- Спиртное. Аж в голову, как печатью, стукнуло.
- Не с отравой ли какая? Чего сомневаюсь.
- Так определим. Петушок у тебя во дворе бегает.
Поглядим, как повлияет.
- А вдруг что? Жаль петушка-то.
- А как безвредная? Что же ее чистую выбрасывать?
Или держать незнамо чего в доме? Оно и пожар может быть. Петушка пожалел, а сам без двора кукарекай потом. Дай-ка корочку или сухарик. Сейчас произведем.
Во дворе Никита полил из бутылки в мисочку, корку намочил.
- Ко-ко-ко,- позвал ходившего по двору петушка.- Ишь ты, бегом.
Петушок живо склевал хлеб. Взлетел на плетень. Голова словно в зеркальцах отражалась. Коротким голоском кукарекнул.
- Видишь, песни запел.
- Погодить надо. А жаль будет. Молоденек, а умница. Самолет немецкий летит-он бегом в свой окопчик в крапиве,-похвалил петушка Никанор.
Петушок расхаживал по мураве, что-то склевывал.
- Ты другое скажи. Потопчет курочку, яичко снесется. А из яичка новый петушок или курочка. Как устроено,- поразмышлял Никита.- Из ничего прибавок берется... Не помер. А ты горевал.
Еще обождали и пошли в избу.
- Это никакая там отрава, а зубровка,- за столом, сразу же, с глотка, определил Никита и еще налил: хозяину в чашку, а себе, как из насоса, качнул в окованную железом кружку.
- Не спеши. Пусть по организму пройдет. И поглядим, как подействует.
- На дураков действует. А у умных она мыслями воспаряется,- ответил Никита.
- Все ж таки. Не спеши,- дал совет Никанор.
- Ты погоди рассуждать. Меня послушай. Кому отравленным вредить, спрашивается? Бабам, чтоб без них прибавок населения укротился? Не укротится. Бабы у нас любую отраву выдерживают. Или нам с тобой? Мы что с тобой, генералы, ордена какие у нас?
- Так без нас как же, земля олешником зарастет.
- А вред какой? Кабаны и волки разведутся? Опять же польза: с кабана сало, а с волка и шуба хороша.
Была бы земля, а у нас на ней само все нарастает и множится. Лось! Сколько в нем пудов мяса? Тот же тетерев, намедни сам в печку залетел.
Никита вылил из бутылки остальное в свою кружку.
- Ты уж, Матвеич, не возражай, раз у тебя страх такой, а я еще и бригадир, командир бригады, комбриг,- Никита выпил, затряс плечами.- Что бы догадался и другую оставить. Нет такой догадки, чтоб свое оставить, а другой бы с удовольствием взял.
- Ты забыл, как взял, мое растирание выпил? Вот тут за цветочком стояло,- показал Никанор на железную банку с геранькой,- в посуде. И как ты побег в больницу прочищение делать.
- Негодное прочистили, а годное в жилочки пошло.
Я еще и песни пел обратной дорогой. Ах, не одна, не одна...-затянул было Никита.
