Карта Анны - Марек Шинделка
Андреа покачала головой. Едва заметно улыбнулась. Матей оживился.
— Я тебя люблю, — быстро проговорил он, карабкаясь по улыбке, как по канату, исчезающему прямо у него в руках. Шум и треск.
— Слышишь? — произнес Матей больше для себя. Он уже ни на чем не настаивал, только старался выиграть время.
Андреа шла молча, опустив глаза.
— Но ты меня не любишь, — подытожил Матей и снова склонил голову по-собачьи, чтобы не пропустить ответ.
Только Андреа молчала. Она знала, как будет проходить их свидание. Знала, что будет непросто. Мысленно вычеркивала те обязательные состояния и позиции, которые занимал их угасающий роман, будто чудаковатый танцовщик, медленно и судорожно выводящий па под царапанье граммофона.
— Андреа, я готов измениться, — выдавил Матей. — Если я в чем-то виноват, скажи мне. Я умею меняться. Вот увидишь!
— Я знаю, — ответила Андреа. — Знаю, что умеешь, — повторила она, и в ее голосе прозвучала ирония, которую Матей сразу же уловил на своих радарах.
— Не все же такие идеальные, как ты, — сказал он быстро, пытаясь вскарабкаться по иронии, но тут же понял, что лезет не в ту сторону.
Андреа тихо фыркнула, Матей испустил безмолвный растерянный вопль. Он запаниковал: реакция Андреа была непонятной и обидной.
— Прости, — произнес Матей, совсем отчаявшись.
Андреа ничего не ответила. Она раздумывала, как бы поскорее с этим покончить. Трудно было еще и оттого, что Матей до сих пор считал, будто умеет говорить с людьми, умеет говорить с женщинами. Это Андреа учитывала. Большинство женщин быстро начинали испытывать к Матею симпатию — что правда, то правда. Большинство женщин любят смотреться в зеркало. Его успех не был связан ни с его личными качествами, ни с его взглядами, ни с его жизненными ценностями. В Матее не было ничего мужского. В нем не было ничего женственного. В нем не было ничего. Его любили, потому что он мог приспособиться к кому угодно. Мог быстро настроить ход своих мыслей, речь, выражения, жесты, интонацию, остроумие на любой лад. Он суетился, точно прислужник из какого-то мультфильма, где вдруг начались нелады с гравитацией. Догонял свой поднос, все время что-то подавал, кланялся, вытирал лоб, стриг ушами, чтобы не прослушать заказ.
Поначалу с Матеем всем было хорошо. Он не возражал, не сопротивлялся, был открытый, веселый и, в общем, довольно привлекательный. Хотя редко кто это замечал. Все были слишком заняты собственным отражением на поверхности его личности. К сожалению, Андреа быстро раскрыла его тактику. Несколько счастливых недель она радовалась, что нашла мужчину, которого ждала всю жизнь, с кем обрела взаимопонимание. Но потом с изумлением обнаружила, что встречается сама с собой. Матей вдруг стал смешон, как плохой мим, пародирующий гуляющую в парке публику.
Сгущались сумерки. Вокруг — жуткий городишко, от которого невозможно пробудиться. Они шли молча к автовокзалу.
— Андреа, останься хотя бы еще ненадолго, — просил Матей изменившимся голосом. — Последний автобус уходит в полпервого, у тебя еще есть время… — говорил он, как будто задыхаясь.
Они проходили сквозь черный лес фонарей. Неработающее уличное освещение, торчащее прямо в поле. Строящаяся линия электропередач. Голые опоры. Дорога, тротуары, дорожные знаки. Но никаких домов нет. Кошмар девелопера. Неликвидные участки, несуществующие новостройки. Сплошные скидки. Все заросло щавелем, будто раковыми клетками.
Матей схватил Андреа за локоть, но она высвободилась и пошла дальше.
Он снова остановил ее неуверенным движением.
— Отпусти меня, — резко одернула его Андреа, потому что все это ей уже надоело. И сразу поняла, что допустила ошибку. Матей почувствовал в ее голосе нотку агрессии, тут же ухватился за нее и стал отчаянно по ней карабкаться.
Силой он прижал Андреа к себе. «Это тоже надо было учесть», — пришло ей в голову. Когда слова перестают действовать, остается последнее оружие — тело. Матей вдруг сделался грубым. Они опустились на колени, стали целоваться, но было слышно, как за кулисами скрипят и трещат веревки и плохо смазанные блоки. Во время поцелуев их зубы, соприкасаясь, издавали скрежет. Отчаяние Матея обратилось в ярость, и в неведомых алхимических ретортах и трубках своего тела он попытался переплавить ее в страсть. Но вместо философского камня получил ступор. Каждое его движение было неверным. Тесемки, пуговицы, пряжки и ремешки, которые удерживали ткань, прикрывавшую их тела, словно сговорились против него, не поддавались ему, а он трясущимися пальцами тянул за них, дергал, делая только хуже, В конце концов в зарослях щавеля разыгралось что-то скоропалительное и истеричное. То, о чем оба они постарались забыть, еще не успев полностью одеться.
И хотя Матей в этом участвовал, хотя чувствовал, что последние минуты останутся в них, как в эпилептике — воспоминание о приступе, он посчитал произошедшее доказательством. Доказательством тела. Еще не все потеряно: он смахивал со спины Андреа травинки, гладил ее по плечам, попытался поцеловать, но совершенно напрасно, Андреа вычеркнула последний пункт в своем мысленном списке и направилась в сторону города. Матей побледнел и внутренне изогнулся дугой, словно задохнувшаяся на воздухе рыба. Испуганный, не говоря ни слова, с потухшими глазами он шел немного позади Андреа, которая, не замедляя шага, поправляла волосы и выдергивала из одежды колючки репейника.
Они вышли на освещенные улицы. Пластиковые плафоны фонарей, полные изжаренных насекомых. И люди, последние прохожие. Матей и Андреа поравнялись с серым бетонным зданием. Вдруг Андреа остановилась. Большие окна, внутри толпа, какой-то концерт, веселье. И девушка. Семнадцатилетняя анархистка, рыдая (черная тушь ручьями), хватала за руку молодого человека из кофейни. Тот безжалостно высвободил руку и исчез в толпе. Анархистка стояла, пытаясь проглотить слезы, но сотни рентгеновских глаз, слетевшихся сюда, точно светляки в ночь на Ивана Купала, видели все.
— Давай зайдем, — вдруг решительно заявила Андреа.
— Ты хочешь на концерт?
Внутри Матея словно отвалился кусок айсберга.
— Я хочу чего-нибудь выпить, — отозвалась Андреа.
Матей от удивления улыбнулся — абсолютно искренне, безо всякой лебедки. Он уже наклонялся к кассе, просовывал через окошко купюры и забирал из морщинистой руки с золотым перстнем и длинными искусственными ногтями два билета. Внутри Матей отстоял очередь к барной стойке, а потом еще одну — по явно выраженному желанию Андреа. Он пил, смутно чувствуя, что именно этого Андреа и хочет, ждет, когда он наберется смелости, пил одну стопку водки за другой. И вскоре ощутил, как алкоголь разливается внутри, как ветвится в ладонях, в висках и коленях. Вскоре Матей уже был счастлив.
Они стояли в толпе, та несмело колыхалась. На сцене зажигала какая-то группа. Четверо потрепанных парней старательно имитировали что-то такое, что
