От кочевья к оседлости - Лодонгийн Тудэв
У Бадам идет последняя перегонка, когда появляется сосед. Она сидит у порога спиной к нему, и тем не менее узнает его по шагам.
— Надеешься на рюмочку? — с иронией интересуется она, не оглядываясь.
— Ха-ха-ха! — смеется Загд. — Уважаемая хозяюшка, вы узнали меня по шагам, а я вашу водочку по сладкому аромату, так что мы квиты. — С этими словами он направляется в юрту с явным намерением водвориться на самое почетное место — напротив входа.
— Сколько лет водку при тебе гонят, а ты все никак обычай не усвоишь, странный ты человек, — взъерепенилась Бадам, сердито поправляя прядь выбившихся из-под ситцевого платка непокорных волос — Кто это без приглашения на почетное место усаживается, а?
Загд — человек не гордый, он может сесть и снаружи — возле перегоночной трубки, в которой так заманчиво булькает прозрачная жидкость.
— Очень нужны мне тут посторонние, — ворчит Бадам. — Нет, рано ты сюда заявился, слишком рано, Загд. Надо бы повременить, сейчас еще не водка идет, а первая очистка.
Но попробуйте обмануть Загда! Он уверен — идет водка. Недаром же он следил за всеми операциями и ошибиться не мог. Заметив, как дрожат у него руки, хозяйка говорит:
— Хорошо ли, когда мужчина на спиртное так падок? Боюсь, Загд, что скоро у тебя снова поменяется прозвище, люди станут звать тебя трясогузкой. Одумался бы ты, пока не поздно.
Но Загд не слушает добрых наставлений, он выкладывает свое благопожелание:
Напиток богов
Прекрасен на вкус,
Силой льва обладает,
Водкой зовется…
— Э-э, перестань гундеть у меня под ухом! — обрывает Бадам непрошеного краснобая. — Надоело!
Дело кончается тем, что хозяйка все-таки наливает ему водки. Выпив, Загд убирается восвояси. Между тем к Бадам начинается настоящее паломничество. Приходящих интересует одно — где теперь Дамбий?
— Отправился искать подводы, — мы откочевываем. А вы?
— Раз вы, значит, и мы.
— Так, так…
— А мы хотели просить его о помощи, сами знаете, рабочих рук при перекочевке всегда не хватает.
Бадам согласно кивает головой, но о том, что Дамбий собирается определить день отъезда по гороскопу — ни гу-гу. И люди расходятся, так и не выяснив, могут ли они рассчитывать на помощь Дамбия.
Дамбий возвращается домой под вечер. При нем ездовые лошади и подводы. И, конечно, Жаал тут как тут. Преисполненный чувства собственной значимости, старикашка ведет себя как знатный гость: велит сварить ему самого жирного мяса, насытившись, расстегивает дэл и устраивается отдыхать, потребовав для себя массу услуг. Наконец Дамбий робко осведомляется, когда же гость примется за дело. Старик приподнимается на подушке.
— День, когда вы задумали кочевать, для вас неблагоприятен. Вы же выбрали по незнанию день черной овцы, который считается днем небесных дев и сулит беду — можно в течение года лишиться всего скота.
— Вот как! — восклицает Дамбий и многозначительно грозит пальцем жене. — Послушайся я тебя, как прошлый год, мы бы разорились.
Вообще-то Дамбий почти никогда не грозил людям пальцем, однако сейчас он очень взволнован. Но Бадам нет дела до настроения мужа, и она не желает скрывать свое возмущение, обратя его на гостя:
— Хороший ли день, плохой ли, вы-то откуда знаете, Жаал-гуай? Ведь вам столько лет, что вы, пожалуй, все давным-давно перезабыли.
Ну и дерзкая же супруга у Дамбия! Он с опаской косится на старика и говорит жене грозным шепотом:
— Думай, прежде чем зря языком болтать. Уж не хочешь ли ты сказать, что Жаал-гуай все это придумал сам? Ему это было бы не под силу.
— А чьи же это выдумки? — громко спрашивает Бадам. Дамбий чуть не стонет от досады.
— Он говорит то, что написано в книгах, — бросает он и оборачивается к старику: — Не обращайте на нее внимания. Как говорится, волос долог, да ум короток.
— В каких таких книгах? — не унимается Бадам.
— Дамбий, есть у тебя священная книга? — слабым голосом спрашивает Жаал.
— Как не быть! — Дамбий извлекает со дна сундука старую замусоленную книгу и подает старику.
— Книга Луйшадзы. Ею даже ученые интересуются, — наставительно произносит тот. — Держи, женщина, и читай сама, вот здесь, — и он наугад отчеркивает пальцем место на засаленной странице, испещренной старым монгольским шрифтом.
Дамбий сует нос в книгу.
— Тут ничего не разберешь, все слилось.
— Разобрать можно.
— Не стану я себе голову ломать, — упрямится Бадам. — Я училась новой письменности, значит, ваши поучения, написанные старым шрифтом, не для меня вовсе.
— Ладно, я сам прочту, коли вы не можете, — говорит Жаал и торжественно произносит, уставившись к книгу: «День черной овцы — день небесных дев. Рискнувший предпринять откочевку в такой день, за один год лишится всего скота».
— Слышала? — сердито спрашивает Дамбий жену. — Ты хочешь, чтобы нас постигло несчастье?
— Какой же день тогда выбрать? — сдается Бадам.
«Наиболее благоприятный, — день быка, когда на землю спускается посланник благодати, — снова читает старик. — В такой день кочевка пройдет благополучно».
Дамбий тут же принимает решение — они снимутся с места в день быка и ни минутой раньше. Правда, до него остается еще шесть суток, и погода за это время может испортиться, но глава семейства стоит на своем, несмотря на заявление Бадам в случае ненастья пожаловаться на мужа и Жаала председателю бага.
— Вот неудача! Вечно я опаздываю! — воскликнул Магнай, застав на месте оживленного хотона Цамбы опустевшее стойбище. — Куда ни приедешь, всюду одна и та же картина. Теперь придется ехать к кочевникам в горы. Вот и семейство Дамбия откочевало.
Баговый агитатор осмотрелся по сторонам. Грустную картину являл собой бывший хотон. На месте разбросанных юрт остались огромные круглые отпечатки, отчетливые, как следы на снегу. Трава в этих местах жухлая и почти вытоптана. Подле кругов оставлены большие плоские камни. По их виду можно судить, кто прожил это лето в довольстве, а кто впроголодь. Одни камни лоснятся от жира — на них хозяева держали кишки, наполненные маслом. А вот камни, покрытые не жиром, а плесенью. На краю хотона свалка, которую объели вороны. К югу от каждого круга виднеется ямка с золой — место, где кухарничали хозяйки.
Магнай на
