Повелитель - Светлана Хромова
Идея Наде, разумеется, понравилась, хотя, если честно, она не восприняла ее серьезно – не очень-то верилось в создание собственного издательства. Но выпустить свою книгу, взять в руки точно так, как сейчас держишь в руках том автора, которого знает весь мир… Надя взяла с полки синюю книгу с золотыми буквами «Иван Бунин. Стихотворения». Она наугад открыла страницы и прочитала:
Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре мартовского дня
Пустая наша речь терялась…
Надя любила такие гадания, впрочем, обычно она тут же забывала о послании классика. Вот и сейчас Надя пожала плечами, не понимая, какое отношение это стихотворение имеет к ней. Но книгу купила.
Выйдя на улицу, она прищурилась от заходящего солнца, к вечеру освободившегося от облаков. По двору по-прежнему прогуливались студенты. Она дошла до главного здания и спустилась в библиотеку. Там Надя попросила «Анализ поэтического текста» Лотмана, пьесы Толстого и стихи Пастернака. Тут же, пока библиотекарь Инга, белокурая длинноволосая женщина средних лет, заполняла ее формуляр, она открыла книгу со стихами и наугад приложила палец к странице:
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд…
Вот что сказал ей Борис Леонидович. «С поэтами сегодня творится что-то странное», – вполголоса пробормотала она.
– Да-да, вы тоже заметили? – услышала ее Инга. – Весна, наверное.
– Да, весна. Совсем уже весна, – согласилась Надя.
7. Личные заграницы
Вадим позвал Надю сходить вместе с ним на семинар Борисова на обсуждение Веры Мартыновой, поэтессы, которая ему нравилась. «Пойду под твоим прикрытием, – полушутя-полусерьезно сообщил он Наде, – чтобы никто не догадался, почему на самом деле я пришел». Однако маневр Вадима не удался: стоило ему только поздороваться с Верой, Эмиль Викторович тут же произнес: «Прощай, поэзия, да здравствует любовь!» Студенты сдержанно захихикали, а Вера, к радости Вадима, улыбнулась скорее счастливо, чем смущенно.
О мастере Борисове говорили разное. Кто-то считал его странным буддистом, кто-то – лучшим преподавателем, но в целом ученики рано или поздно сходились в одном: все, что мастер говорил об их творчестве или жизни – верно. Причем Эмиль Викторович никогда не давал прямых советов, как поступить, что сделать, каким образом исправить ту или иную строчку. Казалось, этот человек говорит загадками, но на самом деле его слова были ясными и простыми. «Искренность – причина мастерства», – любил повторять Борисов на своих семинарах.
Надя села рядом с Барсуковым – они столкнулись в коридоре и тот увязался за ней и Вадимом. Сегодня Толя ее особенно раздражал. Наде было с ним скучно. А женщина скорее простит мужчине отвратительный характер, чем скуку.
Перед тем, как Мартынова приступила к чтению, Эмиль Викторович напутственно сказал: «Главное – не спешите. Я уже говорил о ценности звука. Если стихотворение прозвучало соединенное с тем самым дыханием, которым написаны эти стихи, вы тогда изменяете пространство уже при чтении. Вносите в него гармонию. Пожалуйста!»
Стихи Веры показались Наде излишне образными, но не лишенными живых эмоций. Об этом же говорила девушка, поэтесса Ирина Старинова, выступавшая первым оппонентом – невысокая брюнетка в черной кофте с глухим воротником. Она начала со слов: «Есть такое высказывание, что чувства – это повзрослевшие эмоции, и автор очень тонко чувствует этот мир…»
– А как эмоции переводятся на русский язык? – тут же спросил Эмиль Викторович. – И где вы прочитали такое высказывание, очень интересно?
– В учебнике по психологии, – ответила Ирина, и семинар негромко засмеялся. Но Иру это не смутило: – Ну вот у меня чувство – это нечто молчаливое, неподвижное, то, что внутри, но очень сильное. Чувства глубже эмоций, это два разных понятия, – продолжила она.
– Это два разных языка, – будто бы невзначай заметил Борисов, – корень каждого русского слова обладает энергией, а в иностранном слове этой энергии для нас нет, потому что нужно ее еще трансформировать. Хорошо, слушаем вас дальше.
– Автор, на мой взгляд, чувствует. Лирические герои в этой подборке молчаливы и по-взрослому сосредоточенны. Мир сонный, задумчивый, созерцающий. Эмоции же превратились в чувства и блестят не на глазах, а в сердце. Стихи Веры стали более глубокими, сильными по сравнению с прошлым обсуждением. Я наблюдаю сосредоточенность в каждом стихотворении и вижу, что автор талантливый, потому что пишет очень искренно.
– Можно выйти на секундочку? – спросил Эмиля Викторовича растрепанный студент из первого ряда, то нервно покусывающий карандаш, то делающий какие-то записи в большом блокноте.
– На минуточку можно, – разрешил Борисов.
Вторым оппонентом выступала девушка по имени Юля Прозорова. Густая челка и длинные волосы почти закрывали ее лицо, полностью открытыми оставались лишь нос и губы с четким подбородком. Юля говорила о добром мире подборки, ярких образах, точных рифмах и сюжетной целостности. «…Легкая словесная ткань, и при такой легкости касаний открывается глубина. Теплая, светлая гамма переживаний и просторность, есть воздух в каждом стихотворении. Искренность, ясность, насыщенность. Самый большой и единственный недостаток, который я тут вижу – некоторая стабильность эмоций. Затрагиваются разные темы, а эмоция одинаковая. Легкая, уютная грусть. Мне не хватает взволнованности, глубинной пронзительности стиха…»
Надо сказать, на этом семинаре оппоненты и другие участники всегда начинали с перечисления достоинств подборки обсуждаемого автора, так как Борисов настаивал на том, что «критика есть выявление прекрасного».
Но найти прекрасное удавалось не всем. Барсукову стихи не понравились, хотя, возможно, он выступил так, чтобы позлить Вадима: «Я бы сказал, лирическая героиня – это Онегин в женском обличье, ей ничто не интересно, она ни в чем не участвует, и как раз чувств здесь я не увидел. Автор часто обращается к образу сна, и сон замещает пустоты авторского сознания. Но что это может дать читателю?..»
– Плохо смотрел, вот и не увидел! – возмутился Вадим. – Ты вообще прозаик, в стихах ничего не понимаешь!
– Не надо перебивать, давайте говорить по очереди, – остановил его Эмиль Викторович. – Кто слушает – собирает, а кто говорит – сеет. Так-то.
– Но я только… – как обычно продолжил Вадим.
– Послушайте меня, – остановил его Борисов. – Я расскажу вам одну притчу. Пришел человек к учителю и попросил взять его в ученики. Тот говорит: «Пойдем
