Свободный вечер в Риме - Ирма Витт
– Я принесу, дед, я скоро, жди!
Она вскочила, погладила трясущегося в кашле деда, и, тогда лишь, повернувшись к нему спиной и делая скорые шаги до двери, позволила слезам заструиться по лицу. Надевая пальто, краем уха услышала с кухни: «У Бессоновых на фирме дешевле всего получится. Да плюс он ветеран, еще скидка. Почти задаром будет. Главное, это поминки справить. В церкви-то как, будете отпевать?» «Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда», – билось у Майи в голове.
– Куда ты?! А?! Вот шальная! – вился вслед за ней крик вышедшей на шум в прихожей мамы.
Саечки, саечки, что же это за булочки такие. По выходным давно, вспомнила Майя, дед меня пирожными угощал. Такие круглые, пухлые, тесто тоненькое, а внутри взбитые сливки, так, что кусаешь – и под носом сразу усы, и надо сразу облизаться. А то однажды засохло, мама ругалась, тогда по телевизору все время о вреде сахара и соли говорили, она слушала. А на Садовой булочная была, крендель над входом висел, я думала еще – вот бы подпрыгнуть и откусить, мы там хлеб выбирали. Хлеб лежал на полках – на уровне взрослых глаз – белый нарезной, чуть ниже – черный, половинка, четвертинка, реже – целый кирпич. Еще ниже, как самое невостребованное – ржаные изыски – рижский, бородинский. Ароматный, как непризнанный ни черными, ни белыми, оказывался то на одной, то на другой полке. А в самом верху лежали томные плетеные халы, присыпанные маком, это к гостям, на праздник, и вроде тот же белый, и вроде не особо дороже, но считался почти баловством. Ее надо было не резать, ломать, так, что в руках оказывался круглый ломоть, и небрежно подтопленным сливочным маслом сверху намазать и запить черным сладким чаем. Но я больше любила просто черный – ломтик полить подсолнечным маслом и посолить. Майя четко ощутила этот смешанный вкус: кисловатое нутро из четвертинки черного, в вязком обрамлении постного масла, и частички соли на языке. Когда я перестала считать это лакомством? Сколько лет мне было, когда я последний раз наслаждалась вкусом черного хлеба? Ох. Дед доверял ответственное дело – выбрать хлеб, который мы и понесем домой. Я брала мялку – пластмассовую ложку на веревочке и старательно жала на хлеб, свежий ли, мягкий. Где эти мялки теперь? Не помогли веревочки… А потом обязательно надо было перейти к соседнему прилавку, где лежала сдоба – плюшка московская, булочка калорийная с изюмом, ватрушка творожная, рогалик с повидлом, улитка с корицей, молочные коржики. И я выбирала. С повидлом не любила… А если был праздник какой, то мы сразу шли к прилавку, за которым стояла крупная женщина в наколке и фартуке. И дед говорил: здравствуйте, Люба, как вы поживаете, как сын? Ой, не спрашивайте, Валентин Александрович, балует все. Ну, малыш, выбирай. Да-да, – кивала Люба, – все сегодня свежее-свежее. Ууууу, выбор было сделать трудно: мягкотелые марципаны с орешками, вафельные трубочки с заварным кремом, трогательная размокшая ром-баба, кольцо ореховое, эклеры-пальцем-ткни-сломаешь, картошка на кружевной бумажке, с кремовым завитком, неудобные, рассыпающиеся на множество прозрачных лепестков наполеоны, воздушное безе, но профитроли, надутые взбитыми сливками – любимые. Кажется, всякий раз, когда я уплетала пирожное, дед радовался больше меня, хотя сам никогда их не ел. Майя шла, не замечая, как хлопья снега мягко ложатся на ее непокрытую голову, выбирая в глубине памяти крупинки, не больше, чем соляные, своего растворяющегося в желтом дыме детства. Что же это за сайки такие? И тут Майя вспомнила. Такие маленькие округлые белые булочки, кажется, с изюмом, или, может быть, без? Ну, так это же просто, и Майя зашла в первую встречную булочную.
– Скажите, у вас сайки есть?
– Какие сайки? Булка московская что ли?
– Сайки, маленькие белые булочки?
– Калачи, что ли? Вот лежат.
– Какой же это калач? Ты на каравай показываешь! Калач, он с дыркой внутри, и с рожу твою размером, а сайка – она маленькая, с кулачок, с ровными бочками, – вмешалась внезапно крошечная круглая старушка, длинным носом возившая по стеклу над пирожными.
– Ой, девушка, да вот сайки, вот, – проигнорировав грубость, булочница махнула рукой в сторону, где лежали батоны нарезного, – белый хлеб, он и есть белый хлеб.
– Да ты что, с ума спятила, с каких пор белая булка сайкой стала? Ты что, неместная? – опять вскинулась старушонка.
Продавщица старалась сохранять терпение, но губы уже поджимались.
– Мне вот такая сайка нужна, как давно пекли, как раньше, у вас есть? – понимая, что вопрос звучит странно, сказала Майя.
– У нас весь хлеб свежий, сегодняшний, – отчеканила продавщица.
– Да где ж ты сейчас такой купишь, детонька, – опять вмешалась старушка, – сегодняшний хлеб вообще с трудом в рот берешь, прямо тьфу, уж не знаю, из чего теперь и пекут их, из картона, что ли, размоченного.
– Слышите, женщина, не вмешивайтесь в разговор с покупателем, – прикрикнула булочница и тише добавила, – вот же карга старая, битый час тут ошивается, и не купит ведь ничего, зато покупателей распугает. Но тут же остыла: она была сегодня в духе: мирная, полная, мечтательная стояла она за прилавком, вспоминая вчерашнее свидание, перешедшее в ночь. «А может и замуж позовет…»
– У меня, мне… Мне надо, дедушка…
Майя хлюпнула носом и нежданно заревела.
– Вы что, девушка, вам плохо? – продавщица оживилась, она любила мелодрамы.
– Аааа, дедушка твой саек захотел? – подошла близко старушка, заглядывая снизу вверх в Майины зрачки своими желтыми совиными глазами. – А сколько ему? Аааа. Все мы такие, я вот тоже ложилась пару раз помирать, и так саек хотелось, прямо хоть ложись и помирай. И что? Приходилось вставать и печь. Сайки – это ж и не хлеб никакой вовсе, да кто ж это сейчас понимает…
– Ой, ой, бабушка, а как же их печь?
– Ну а ты, милая, сама хоть раз что-нибудь пекла?
Через полчаса Майя, не понимая толком как, оказалась на Васильевском острове, в мутной крохотной кухоньке, забитой какими-то тряпками, склянками, бутылочками и насквозь пропитанной характерным запахом валерьянки, сушеных трав и жирной многолетней пыли. Старушка не без усилий залезла почти целиком в духовку, загремела противнями и забормотала. Майя прислушалась: «Тяги нет, опять тяги нет, ну никакой тяги, что ж такое, тягу давай мне…Есть, есть тяга! Есть тяга», – и вылезла, довольная.
– Духовку надо хорошенько разогреть. А теперь бери противень и мажь.
В руках Майи оказалась скользкая бутыль масла, заткнутая салфеткой. Оторопевшая девушка послушно стала возить салфеткой по и так, впрочем, жирному
