Йордан Радичков - Жаркий полдень

Йордан Радичков

Жаркий полдень

Йордан РадичковБолгарияЙОРДАН РАДИЧКОВГорещо пладнеСОФИЯ, 1963

Перевод с болгарского Н. Глен

Я поверю в солнце,

Если и оно верит в меня.

Летом 1963 года на железнодорожной станции города Н. поднялась тревога. Дежурный принял сообщение: поезд № 704 вышел с соседней станции и прибудет через пятнадцать минут. Семафор был открыт, поезд должен был остановиться на третьем — центральном — пути и после восьмиминутной стоянки следовать дальше на восток, где на очередной остановке два прямых вагона из этого состава прицепляли к софийскому скорому.

Пассажиры на перроне, не выпуская чемоданов из рук, смотрели вдоль линии на запад, милиционер свистел, наводя порядок, а дежурный по станции то и дело поглядывал на часы.

Но поезд опаздывал, и дежурный думал о том, что это задержит армейские перевозки: на четвертом пути стоял воинский эшелон, и два паровоза, готовые вести его на запад, пыхтели под парами. Здесь, на станции Н., был разъезд. Машинисты, высунувшись из окошек, глядели, прищурившись, куда-то поверх перрона, как глядят все машинисты, привыкшие и зимой и летом, и в дождь и в холод, и днем и ночью прощупывать взглядом убегающие вдаль пути, высматривая зеленые огоньки семафоров. На платформе стояли орудия в зеленых чехлах, пузатые прожекторы, всякая непонятная военная техника; солдаты, пытаясь спрятаться в тень, пересаживались с места на место. Солнце, остановившись в зените, плавило воздух, плавило асфальт на перроне, усиливая его терпкий запах, и все вокруг колыхалось и дрожало, как прозрачная вода, обливалось потом, исходило нетерпением.

Дежурный, едва удерживаясь от желания расстегнуть китель, поглядывал на воинский эшелон и с досадой думал, что придется писать докладную о его опоздании. Один из паровозов открыл предохранитель и выдохнул на перрон огромное облако пара. Горячий воздух быстро всосал его, не переставая колыхаться и дрожать над гулким металлом рельсов. Прошло десять минут.

Дежурный побежал к начальнику и позвонил на соседнюю станцию. Там лаконично подтвердили, что 704-й вышел по расписанию. Решили подождать еще десять минут.

Пассажиры на перроне опустили чемоданы и уселись на них. Некоторые отошли в тень, заработал насос — люди пили, плескали водой в лицо.

Прошло еще двадцать минут.

Капитан из эшелона отправился к начальнику станции требовать объяснений. Начальник никаких объяснений дать не мог, он сказал только, что с соседней станции поезд вышел по расписанию.

Капитан вернулся к своему эшелону, солдаты на открытых платформах снова задвигались, стараясь хоть как-то укрыться от палящих лучей. Ожидание делало жару еще невыносимей.

Начальник станции, человек лет пятидесяти, жизнь которого прошла среди грохота составов, так что и во сне он видел огромные черные пыхтящие паровозы, изрыгающие снопы искр, впервые оказался в таком положении. Не мог же поезд просто исчезнуть, — вероятно, что-то случилось, и ждать больше нельзя. Как все железнодорожники, он был человеком действия — ведь его жизнь была непрерывным движением среди встречных и обгоняющих друг друга составов.

Он надел фуражку, и через минуту пассажиры, ожидавшие поезд № 704, и солдаты из воинского эшелона увидели, как из-за складского помещения вышла моторная дрезина. Начальник станции сидел впереди. Подкатив к дежурному, дрезина стала, начальник отдал какие-то распоряжения, дежурный козырнул, и дрезина, ускоряя ход, устремилась на запад. В воздухе пронесся шум ее мотора — пу, пу, пу, — и это внесло некоторое оживление. У пассажиров появилась надежда, что дрезина приведет поезд.

Станционные часы снова педантично отсчитали двадцать минут, но мотодрезина не показывалась. Дежурный начал нервничать.

Капитан опять сошел с эшелона, и пассажиры на перроне видели, как он раздраженно требовал у дежурного объяснений, горячо жестикулировал, хватался за кобуру своего револьвера, смотрел то на толпу, то на рельсы. Дежурный только пожимал плечами. Подошли еще офицеры, ниже чином, и все говорили что-то, глядя на запад. Несколько солдат соскочили с платформы и стали прохаживаться, посматривая на перрон. На перроне, само собой, были и молоденькие девушки, а один взгляд, одна беглая улыбка, пойманная на лету, для солдата не такой уж пустяк.

Милиционер давно опустил свой свисток: и без того никто больше не рвался к третьему пути, где должен был остановиться этот загадочно исчезнувший 704-й.

Кто-то из пассажиров сказал, что как раз в этом районе проводятся военные маневры, и вполне возможно, что какой-нибудь танк налетел на поезд. Стоит танку выйти на полотно, он все в порошок сотрет, говорил пассажир, и толпа окружила его. Капитан, который то подходил к дежурному, то возвращался к эшелону, издерганный, потный, сказал, что это детские рассуждения. Все согласовано, военные знают точное расписание поездов, и любые происшествия исключаются, абсурдно даже думать об этом.

Однако пассажиры все говорили, что, может быть, танки пересекали железнодорожное полотно, а в это время шел пассажирский поезд.

— Исключено, — сердился капитан. — Но все-таки надо что-то предпринимать! Нельзя же торчать здесь просто так!

Дежурный — теперь он остался на станции один — сказал, что ничего предпринять не может. Тут зазвенел колокольчик — вызывали к телефону или к аппарату Морзе.

Железнодорожник помчался на звонок, оставив офицеров на солнцепеке. Он вбежал в аппаратную и снял трубку. Звонили с соседней станции — там вынуждены были задержать скорый поезд из-за того, что не прошел 704-й.

Дежурный объяснил, что 704-й еще не пришел, что он вышел с предыдущей станции больше часа назад, что начальник станции выехал ему навстречу на моторной дрезине, но что и он пока не вернулся и все это очень тревожно.

— Это черт знает что! — кричал в трубку голос с соседней станции.

— Именно! — ответил дежурный.

Но сосед пропал. Дежурный слышал в трубке какие-то далекие голоса, паровозные гудки и потом — новый голос, немного сиплый и почему-то очень строгий, хотя, может быть, строгим он показался дежурному из-за жары и волнения.

— У вас есть ручная дрезина? — спросил сиплый голос.

— Есть, — ответил дежурный. — Двухрычажная.

— Так возьмите ее! — сказал сиплый голос — Двигайте на дрезине, надо же выяснить, что случилось. Вдруг там катастрофа? Как вы можете сидеть сложа руки и ждать? Вы слышите?

— Да, слышу, — сразу упавшим голосом ответил дежурный.

Он выскочил из аппаратной и стал объяснять офицерам, что, видно, произошло несчастье и надо ехать на ручной дрезине. Просто загадка — это исчезновение поезда, да еще и мотодрезина не возвращается.

Вскоре несколько солдат, выкатив из-за склада дрезину, поставили ее на центральный путь, и в нее сели дежурный по станции и трое офицеров. Двое из них начали тянуть на себя и толкать рычаги, и дрезина, лениво и сонно постукивая, покатила на запад. Капитан, сидевший впереди, то и дело подносил к глазам бинокль, но, кроме венца Черказских гор и расплавленного воздуха, ничего не видел.

— Все-таки выясним, в чем дело, — сказал капитан. — Состав не мог испариться.

Офицеры, сидевшие сзади, работали рычагами, дрезина наконец проснулась и, набирая скорость, живее затарахтела на стыках раскаленных рельсов.

Капитан смотрел в бинокль, но нигде не было даже малейших следов дыма. Если бы поезд жил, они увидели бы, как дымит его душа.

Станция Н. притихла, все уселись в тени на перроне, солдаты залезли под платформы, машинисты обоих паровозов открыли клапаны, топки гасли. Солнце передвинулось на небе и начало своей страшной линзой скручивать листья на деревьях, сверкая в антраците открытых складов топлива, — в этот жаркий полдень оно одно властвовало над пустой станцией, притихшей, растерянной, озадаченной, исполненной ожидания.

Колокольчики на станционном здании, раскачивая языками, призывно звенели, аппарат непрерывно стрекотал, и любопытные, заглядывавшие в открытую дверь, видели, как ползет и наматывается лента, как механический карандаш пишет свои тире и точки, но никто не понимал этой постукивающей азбуки. Аппарат на минуту-две умолкал, потом опять начинал стучать, нервно, отчаянно, словно кого-то звал, но кто мог откликнуться на его призыв?

Та, та, та, та-та! Та-та, та!

Колокольчики дергались и звенели, около аппаратной толпилось все больше людей, они все пристальней всматривались в ленту, и аппарат словно стучал у них в висках, как стучала в висках жара, стучала тишина и нарастало ожидание — мотодрезины, дрезины с дежурным и офицерами, пассажирского состава, пропавшего в пути между двумя станциями, — нарастало, накручиваясь, как лента на диск.