Исповедь царя Бориса - Сергей Калабухин
— Самозванец… — робко начал Фёдор.
— Нет! — с горечью выдохнул царь. — Не Лжедмитрий меня заботит — правда об этом проходимце скоро народу откроется. Ты меня заботишь, Фёдор.
— Я? — удивился царевич.
— Сможешь ли дело продолжить, на которое я всю свою жизнь положил?
— Какое дело, батюшка?
— Какое дело? — Годунов задумался. — Так сразу и не скажешь, в двух словах не объяснишь. Надо, как говорят у нас, на Руси, от печки плясать. Чего губы лижешь? Вон, на столе, квас стоит. Налей мне и сам испей.
Когда чаши опустели, царь сел поудобнее и начал рассказ.
— Ты, наверно, слышал: сейчас по Москве кто-то слухи распускает, будто наш с тобой предок был татарским мурзой, приехавшим на Русь во времена Великого князя Московского Ивана Калиты?
— Нет, батюшка, не слыхал.
— Услышишь — не верь. То бояре злобствуют, всё принизить меня хотят. До сих пор, мне доносят, шипят, что, дескать, худородный на троне сидит. А ныне вот и татарского мурзу приплели, чтобы вообще нас чужаками на русской земле выставить. А Годуновы, Федя, всегда были московскими дворянами. Не из важных, правда, но истинно русские, не татары. Наш предок в составе войска Великого князя московского Ивана Третьего ходил на Вязьму, отличился в бою и получил в тех местах землю за хорошую службу. С тех пор Годуновы стали служить князьям Вяземским.
О своём детстве я тебе рассказывать не буду. Начну с главного, поворотного события в моей жизни. Мне тогда пятнадцать годов было, как тебе сейчас. Читать и писать умел, а вот Священное писание знал плохо. Девки и охота меня интересовали больше, чем книги. И отправил меня батюшка от греха подальше в Москву, к брату своему, Димитрию, чтобы тот пристроил меня на какую-нибудь службу. Дядя мой уже в то время больших чинов достиг: был постельничим при царе Иване Васильевиче, коего ныне Грозным кличут. Так что в Москве я почти и не был — сразу же поехал в Александрову слободу, где находились тогда царь со своей семьёй и вообще весь царский двор.
Дядя моему приезду обрадовался, взял к себе на службу в Постельный приказ стряпчим. Но я там почти и не бывал. Царским сыновьям, Ивану и особенно Фёдору, нужен был товарищ для игр и развлечений. Кому ещё царь мог поручить такое дело, как не племяннику своего постельничего, которому полностью доверял?
Нет, конечно, Иван Васильевич меня сначала осмотрел и испытал. Но малый я был весёлый, красивый, язык имел хорошо подвешенный, в беседе не робел, так что царю понравился.
— Для Ивана годится, — сказал он моему дяде. — А вот для Фёдора нет. Пущай как следует изучит Священное писание. — И, нахмурившись, повернулся ко мне. — Федя наш, Бориска, ты сам скоро увидишь — настоящий постник и молчальник. Он, в отличие от брата, более для кельи, нежели для власти державной рождён. Но ты, если хочешь остаться при мне, сумей понравиться обоим моим сыновья! Уразумел?
Так началась моя служба при царе Иване Васильевиче. Весёлые мгновения в обществе царевича Ивана и скучные бесконечные часы за чтением молитв и священных книг с царевичем Фёдором.
Через два года мой батюшка, а твой дед Фёдор Никитич Годунов скончался. Ирина, сестра моя, ещё сопливой девчонкой по дому бегала. Всего семь годков ей тогда было. Пока отец в опричном войске воевал, землица наша запустела, крестьяне разбежались. Мать не пожелала без батюшки жить и постриглась в монахини. Взял тогда и Ирину к себе в семью дядя мой, Димитрий Годунов.
С царевичами к тому времени я крепко сдружился. Иван-то похлеще меня был ходок по девкам, но больше любил кровавые забавы. Парней из охраны между собой или со зверем заставлял чуть ли не голыми руками биться, с медведем там или волком. Но и сам, между прочим, боец был отменный. В общем, в отца своего пошёл, в Ивана Васильевича. Тот тоже, говорят, в юности таким был. Да, покуролесили мы тогда с царевичем Иваном…
Годунов потянулся к чаше, и вскочивший сын услужливо наполнил её квасом. Отхлебнув пару глотков, царь поставил тяжёлую чашу себе на живот, придерживая её слегка дрожащей от слабости левой рукой, чтобы не расплескалась, а правой смахнул со лба обильный пот.
— Но самое удивительное, Федя, — хрипло продолжил Годунов рассказ, — что неожиданно для всех, и для себя в первую очередь, сдружился я с царевичем Фёдором. После шумных и часто кровавых забав с Иваном в покоях Фёдора я отдыхал душой и телом. Отрок сей был удивительно добр и ласков. Никогда, в отличие от Ивана, не показывал окружающим своего царственного превосходства. Со всеми был ровен и приветлив. Улыбка не сходила с его лица, когда он говорил с кем-нибудь.
Сначала часы в компании царевича Фёдора тянулись для меня ужасно медленно и, казалось, бесконечно. Я скучал. Но со временем волей-неволей стал прислушиваться к тому, что говорили и читали царевичу наставники. А учили Фёдора не хуже Ивана. Царь Иван Васильевич совершенно правильно полагал, что его сыновья должны получить все знания, необходимые наследникам престола российского, чтобы им в будущем было легче управлять государством. Конечно, все думали, что следующим царём будет старший сын Ивана Васильевича царевич Иван. Фёдора всерьёз никто наследником не считал, но учили царевичей одинаково. И я учился вместе с ними, полюбил книги, и вскоре общество царевича Фёдора перестало меня тяготить.
Царевич Иван, надо сказать, не очень-то старался вникать в книжную премудрость, а наставники не смели ему возражать, когда он отмахивался от книг и поучений, предпочитая охоту, девок и прочие забавы. Фёдора же больше интересовали Священное писание и жития святых. Науки не давались ему, наставникам приходилось повторять урок вновь и вновь. В конце концов, Фёдор с кроткой улыбкой просил меня решить за него задачу или ответить вопрос на учителя. И когда я выполнял его просьбу, царевич радовался, как дитя, и предлагал почитать что-нибудь из Священного писания. Вот так вот, ещё с юных лет, Фёдор привык перекладывать на меня решение всяческих задач.
Он часто посещал меня в доме дяди, где и познакомился с моей сестрой. Та, воспитанная матерью в строгости и молитве, сразу понравилась Фёдору. И вскоре Ирину по его желанию всегда вызывали с женской половины, когда царевич приходил ко мне. Фёдору нравилось обсуждать с ней жития святых и уроки из Священного писания. Из меня собеседник на эти темы в то время был неважный, хоть я
