Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс
Темноглазая, с острыми чертами лица, со строгим пучком волос на затылке, Алина, казалось, не слишком комфортно себя чувствовала в спортивном костюме с капюшоном, словно балерина, сбежавшая из психушки.
– Вы меня слушаете? Потому что я не стану продолжать, если меня здесь не слушают. Хорошо, скажите мне: кто-нибудь из вас слышал фразу: «О дивный новый мир»? Несколько человек. Ну что ж, давайте, как пелось в песне, «растопим лед на этой вечеринке»?
– А «малодушный»? – спросил Айвор.
– А «обличать»?
– Знаете ли вы… – начала Алина.
– Нет, – ответил Фокс.
– …что, используя фразу «В моем безумии есть своя логика», вы цитируете Уилла?
– И кто же, интересно знать, использует фразу «В моем безумии есть своя логика»? – спросил Ллойд.
– А рассказывая анекдот про «тук-тук», вы цитируете «Шотландскую пьесу»!
Айвор подмигнул и, прикрывая рот рукой, прошептал:
– Она имеет в виду «Макбета»!
И коротышка Колин Смарт из драматического кружка засмеялся.
– Эй! Смарт! – прошипел Ллойд. – Чего смешного, придурок?
– «Играть обетом»! – добавила Алина.
– «В очах души моей»! – произнес Айвор.
– «Посмешище»!
– «Любовь слепа»!
– «Молоко милосердья»!
– Ни фига себе, – сказал Харпер, – ладно, мы въехали.
Но они еще не закончили: теперь Айвор скрестил руки на груди и стал в позу, а Алина нажала кнопку воспроизведения на магнитофоне. Они сели на места, положив руки на колени и до предела подвинувшись к нам. Возникла длительная, неловкая пауза, после которой мы услышали слабый ритм хип-хопа. Как мы и опасались, они предприняли еще одну попытку убедить нас в том, что Шекспир был первым рэпером.
– «Прибью вас, как дверные гвозди»!
– «Продлится до Судного дня»!
– «Ни кола ни двора»!
– «Пища богов»!
– Мы вовсе не фанаты рэпа! – вздохнул Ллойд. – С чего они взяли, что мы любим рэп?
– «Играть обетом»!
– Уже было, – сказал Харпер.
– «Набить оскомину»!
– Это ты нам оскомину набил, – ввернул Ллойд.
– «Знавать лучшие дни»!
– «Убить добротой»!
– Убейте меня хоть чем-нибудь, – попросил Фокс. – Пожалуйста!
– «Воплощенный дьявол»!
– Ха! «Ревность – чудище с зелеными глазами»!
– Всё нелюди какие-то.
Тут мистер Паско вдруг вскочил с места:
– Харпер! Фокс! Ллойд! Что вы себе позволяете?
– Цитируем Шекспира, сэр, – сказал Фокс.
– В нашем безумии есть своя логика, сэр, – выдал Ллойд. – Уходим. Немедленно!
– «Он обличает бывший блуд»! – вполголоса объявил Харпер.
– Мы – «посмешище», – сказал Ллойд.
– «Всех одним налетом», – сказал Фокс, когда они втроем протискивались мимо меня под скрежет стульев.
Как только двустворчатая дверь закрылась, Алина нажала на клавишу «Стоп», и Айвор вновь заговорил:
– Итак. У нас к вам дело… Есть пьеса… Она о бандах, она о насилии, она о родственных связях, о предрассудках, о любви… – Айвор сделал паузу, прежде чем завершить фразу, – и о сексе! – Он выжидал, наклонив голову, а по залу прокатывался ропот. – Это пьеса Уильяма Шекспира. И называется она… «Ромео и Джульетта». Если вы думаете, что знаете ее как свои пять пальцев, поверьте мне, это не так. Театральный кооператив «НДМ» будет ставить ее здесь, этим летом, совершенно по-новому. А звездами… – Айвор вытянул руки в стороны, по-гангстерски растопырив на каждой два пальца, – станете вы! Пять недель репетиций, четыре спектакля. Мы будем учиться танцевать, драться…
– Мы будем учиться существовать, – добавила Алина, обводя нас темными глазами, и в первый раз мы умолкли и притихли.
– Существовать на сцене и за ее пределами. Мы будем учиться тому, как обитать в этом мире, присутствуя и существуя.
– Помните, – сказал Айвор. – Кооператив «На дне морском» – это не мы, а вы. – Сжав ладони, он сцепил пальцы и «позвонил» в сложенный из рук колокольчик, как будто в школьный звонок. – Вы нам нужны. Без вас мы просто не справимся.
– Мы вас очень просим, – поддержала Алина. – Давайте. Присоединяйтесь к нам.
– Я не планировал к вам присоединяться, – не выдержал (а может, даже прокричал) я сейчас.
– О’кей, – сказал Айвор. – Но неужели ты не понимаешь…
– Я вообще не собираюсь участвовать, мне только хотелось помочь вот этой. – Я нашел взглядом ту девушку: она стояла у стола и накладывала половником еду на картонную тарелку. – Все, мне пора.
– Ладно. Ты твердо решил? У нас острая нехватка мужского состава.
– Это не ко мне. Я пошел. Извините. Пока, Люси, Колин. Пока, Хелен.
И прежде чем они смогли ответить, я энергично зашагал прочь из внутреннего двора, через искусственную лужайку за лабиринтом…
– Погоди!
…одним прыжком укрылся в канаве за низкой живой изгородью, рванул дальше…
– Извини! Задержись на минуту! Да что ж такое…
…и вовремя оглянулся: за мной ковыляла она, роняя со смятой картонной тарелки какую-то кашу. Я подождал у ворот.
– Полюбуйся, – засмеялась она, – из-за тебя весь кускус рассыпался. – И стряхнула в траву остатки, похожие на крупный песок. – Кускус на живой изгороди. Черт побери, такие буржуазные замашки… Короче: хотела поблагодарить тебя за помощь. Спасибо.
– Не за что.
– Ты твердо решил, что не останешься?
– Я не актер.
– Поверь мне, я здесь уже целую неделю – тут все дилетанты, включая меня. Пойми, это просто развлекуха. Сейчас у нас в основном театральные этюды и конкурсы импровизации. Вижу, тебя это не вдохновляет.
– Да я просто не…
– Наверно, для тебя «театр» как-то не вяжется с «конкурсами».
– Извини, мне…
– Зато на следующей неделе мы уже начинаем ставить пьесу. «Ромео и Джульетта».
– Без меня.
– Потому что это Шекспир?
– Да вся эта лабуда… это такая…
Только не повторяй «лабуда».
– …
– …
– Лабуда.
– Ну… Что ж… Очень жаль. Приятно было познакомиться.
– Мне тоже. Может, еще увидимся?
– Увидимся, если придешь завтра! Не хочешь – не надо. – Она принялась отряхивать голую ногу. – Проклятый кускус. Терпеть его не могу. В девять тридцать, если что. Ты не пожалеешь. А может, и пожалеешь. То есть… возможно, ты и пожалеешь, но по крайней мере…
– Ну ладно, мне…
– Напомни: как тебя зовут?
– Чарли. Льюис. Чарли Льюис.
– Приятно познакомиться, Чарли Льюис.
– Мне тоже. Ну, всё тогда.
– А как меня зовут – не хочешь узнать?
– Извини, тебя зовут?..
– Фран. Полное имя Франсес, через «а», Фран Фишер. Ничего не поделаешь, мои родители с ума свихнулись; на самом деле нет, но… ладно, не важно. В общем, я все сказала. Спасибо. Пока.
Она пошла в обратную сторону, на ходу складывая уголком картонную тарелку, чтобы засунуть в карман джинсовой юбки. А потом обернулась: хотела удостовериться, что я смотрю ей вслед, хотя и так знала.
– Пока, Чарли Льюис!
На прощанье она мне помахала, я ей тоже,
