История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова
Её тёмные короткие волосы были небрежно прикрыты капюшоном синего дорожного плаща, а внимательные глаза цвета ивовой коры горели, как будто отражая какое-то только ей видимое пламя. И круг, в который попал Унимо, несомненно, образовался на её орбите. Но пока сидящие только непринуждённо переговаривались друг с другом, а Кора сидела молча.
– А вы слышали новую песенку, которую тар-кахольские мальчишки сочинили про нашего Сэйлори?14 Вот ведь наглецы, никакого уважения к королевской особе! – с притворным возмущением спросил всех красивый, изящно одетый молодой человек с серебряными колокольчиками в длинных светлых волосах, которые на удивление не делали его смешным, а, напротив, своим мелодичным звоном как будто дерзко насмехались над теми, у кого таких колокольчиков не было.
– Давай уж, Сорел, не томи, знаем мы твоих «тар-кахольских мальчишек», – усмехнулся сидящий рядом с ним мужчина в пыльном дорожном плаще.
– Да я сам только вчера услышал, – продолжал свой маленький спектакль юноша с колокольчиками. – Вот если мне Квирил подыграет, я, может, вам и спою эту песенку, только шшшш, – тут он приложил палец к губам и оглянулся, так что если и был кто-то, кто ещё не обратил на него внимания, то теперь все взгляды были обращены на него, – люди короля повсюду, так что будьте осторожны.
Квирил – огромный скрипач с густой чёрной бородой – важно кивнул и устроился поудобнее, настраивая свою скрипку, которая в его огромных руках казалось совсем маленькой. Когда Сорел запел, его голос звучал насмешливо и серьёзно одновременно, колокольчики позвякивали в такт, а Квирил подпевал некоторые слова своим густым басом, что всё вместе придавало простой песенке театральный объём и наполненность.
– Какому королю,
какому королю,
какому королю
придётся по нраву -
быть только первым
быть только первым,
быть только первым,
первым среди равных.
Рано или поздно,
рано или поздно,
рано или поздно -
увы и ах, -
всё кончится новым,
всё кончится новым,
кончится новым
Указом о снах15.
Когда Сорел закончил песню, все вокруг засмеялись и зааплодировали, а певец скромно раскланивался, уверяя, что тар-кахольские мальчишки сочинили ещё и непристойный вариант, но его он представлять ни за что не будет, даже не просите, нет-нет-нет, разве что потом, в более подходящей обстановке…
Унимо было интересно наблюдать за происходящим, которое напоминало Королевский театр по существу гораздо больше, чем внешне. Он не очень любил разные представления, разве что музыкантов и рассказчиков, которые умеют рассказывать длинные волшебные и грустные истории, но небрежная и слегка пьянящая атмосфера на этой площади постепенно затягивала всех, и этого нельзя было не почувствовать.
– Что же ты не расскажешь, Сорел, как тебя завербовали в королевские офицеры? Как же твоя поэтическая душа приноровится к ежедневной муштре? – насмешливо спросил мужчина в дорожном плаще, когда овации и оживление, вызванные песенкой, немного стихли.
– Да что рассказывать, – досадливо махнул рукой Сорел, и колокольчики коротко и сердито звякнули, – стихами мне не разрешают расплачиваться за комнату… а судья, только послушайте, взглянув на мои долговые расписки, написанные аккуратной катрэнской строкой, сказал, что, если я не найду себе занятие для оплаты долга, он будет вынужден обвинить меня в намеренном уклонении, и пригрозил темницей. И Окло-Ко бы с ним, конечно, но он обещал, что лично позаботится о том, чтобы мне в камеру не разрешили брать с собой перо и бумагу! Вы можете себе это представить, каков? Так что придётся выкручиваться. Я ведь по молодости закончил гарнизонную школу, имея некоторые… романтические представления о военном деле.
– «По молодости», – фыркнул первый собеседник.
– Ничего, не унывай, Сорел! – послышалось со всех сторон.
Но видно было, что Сорелу не очень нравилась перспектива вступить в строй доблестной Королевской армии – слишком уж старательно он храбрился.
– Да и правда, чем не работа? – вступил в разговор Квирил, видимо, желая поддержать своего напарника по весёлому дуэту. – Войны никакой не предвидится, а платят королевским офицерам исправно. Будешь вот обучать отряды юных тар-кахольцев песенкам про короля, флиртовать с девушками, а на гарнизонных дежурствах – знай себе стихи сочиняй и рассказывай с крепостной стены ласточкам.
Сорел криво улыбнулся такой сказочной перспективе.
– А ты что думаешь, Кора? Удастся нашему Сорелу остаться поэтом под офицерским мундиром? – спросил тот, кто затеял этот разговор. Видно было, что спросил он её неспроста – может, и сам разговор завёл, только чтобы вроде как невзначай ввести Кору в беседу. К тому же все знали, что поэтесса ненавидит военных и Королевскую армию.
Кора то ли пожала плечами, то ли поёжилась от холода, помолчала немного, улыбнулась и заговорила, тихо и медленно:
– Сочинять стихи не сложнее,
чем, к примеру,
командовать армией.
Для слов настоящий поэт -
больше, чем для солдат генерал.
Отправляешь разведку вперёд -
и не ждёшь, что она вернётся,
бросаешь отважных бойцов
с ружьями против солнца,
подбираешь размеры штыков
и убойную силу рифм,
а потом –
в могиле окопа
всегда
остаёшься один.
Помни, Мэй-генерал:
когда исчезают враги –
ты проиграл.
Кору Лапис слушали, затаив дыхание. Унимо даже показалось, что вся площадь замерла, ловя каждое её слово, хотя в другой части в это время играли музыканты. Но по крайней мере сам Унимо точно смотрел на Кору во все глаза, не замечая ничего вокруг. Он впервые слышал, как она читала свои стихи (раньше он читал их на бумаге; кто-то – говорят, что это точно не была сама Кора, – часто писал их на Стене Правды, а затем горожане их переписывали и передавали друг другу – так они быстро расходились по Тар-Кахолу), впервые слышал её голос, такой взволнованный и спокойный одновременно, такой бархатный и острый…
– Она потрясающая, правда? Сколько бы ни говорили королевские поэты, что это не стихи, – Унимо вздрогнул, услышав за плечом смутно знакомый, полный ощущения скрытой опасности голос. Голос продолжал насмешливо: – Но я бы не советовал вам так на неё смотреть. Вы ведь читали её стихи? Она – настоящий камень, не женщина. Разобьёт
