Елена Ржевская - Земное притяжение
Лешка протянул ему сигареты, молча, с интересом разглядывал его сбоку.
- Ну, рассказывай! - сказал Баныкин.
- А чего рассказывать?
- Про свои дела рассказывай. Мне, например, этим летом поплавать не придется - не отпускают с завода. А ты как живешь, как здоровье? Школу кончил? - Он задавал вопросы, но было видно, что думает он в это время о чем-то своем.
- Здоров, что мне делается. А школу я бросил.
- Это мода теперь такая пошла. Ты тоже, значит, подался.
Лешка не возразил.
Они вышли на "топталовку". По проспекту катила свадьба и люди, высыпавшие погулять в субботний вечер, с любопытством толпились у края тротуара. В головной машине ехали жених и невеста, за ними еще десять легковых машин, и в каждой за стеклами - букеты цветов, а позади громыхал грузовик, и в кузове его опоясанный полотенцем дружка и женщины в ярких лентах производили под гармонь невообразимый шум - плясали, стуча о дно кузова, и пели.
- Цыган женится. Либо грек, - громко сказал кто-то из толпы.
Баныкин докурил сигарету, рассеянно надел соломенную шляпу слегка набекрень.
- Я у них заместо торжественной части, - сказал он, не скрывая больше огорчения. - У зрителя только одно стремление: давай побыстрей и отчаливай. Не слушают...
- Слушали, - неуверенно сказал Лешка.
Он боялся, Баныкин пристанет к нему: каковы впечатления, то да се. Он не мог бы сразу объяснить. У него сейчас целый вихрь в голове, и мысли наскакивают одна на другую. И вообще лучше не разговаривать, молча идти и идти с Баныкиным вроде как вчера на заводе, когда несли трубу.
- А как на заводе? Аварию ликвидировали?
- Ну да. За восемнадцать часов справились. Спать, правда, не пришлось.
Свадьба развернулась на площади вокруг сквера и покатила вниз по проспекту, мимо недостроенного театра, в последний раз показывая себя народу,
По опустевшей улице вслед укатившей свадьбе промчался спортсмен-велосипедист, припав к рулю, весь слившись со своей гоночной машиной. Казалось, он мчится на одних никелированных спицах.
У Лешки дух перехватило. До чего же здорово едет!
Он посмотрел на Баныкина. Тот и внимания не обратил на велосипедиста.
- Ты-то меня слушал? - настороженно спросил он.
Лешка кивнул головой.
- Ну как? Только, знаешь, давая по-честному, без вранья.
- Мне понравилось. Только много общих слов и, по-моему, не всегда складно.
- Так что же понравилось? - обидчиво вскинулся Баныкин.
Лешка и сам не знал. А все же что-то понравилось.
Он отмолчался, и Баныкина, как видно, это заело.
- Пивка б раздавить, что ли, - плохо скрывая досаду, сказал он.
- У меня ни шиша.
- Не в том дело. У меня есть.
Ресторан для этой цели не подходил, а больше вроде бы некуда податься в такой час.
- Голова гудит от мыслей. Поговорить надо, - сказал Баныкин. - Сюда, что ли, зайти?
Они поравнялись с кафе-молочной, раскинувшей свои столики на тротуаре, за невысокой деревянной загородкой, перешагнули загородку и сели у накрытого клеенкой столика
- Ты сиди. Я сейчас, мигом. - Баныкин ушел в павильон и вернулся с двумя стаканами сметаны, накрытыми сдобными булочками.
- Тут, брат, не разживешься. - Он снял соломенную шляпу и бережно опустил ее перед собой на стол, отстегнул запонки, спрятал их в карман и закатал рукава.
Ели сметану, кроша в нее сдобную булку.
- Я вот о чем думаю, - сказал Баныкин. - Не растормошил, не зажег зал. Значит, слаб. На них Маяковского напустить надо было. Лично для меня каждая строчка его - золото. Я Маяковского так читаю, что со мной никто в городе тягаться не может. А между прочим, люди его тут не все любят. А как у вас на производстве обстоит с этим?
- В норме, - сказал Лешка.
Баныкин посмотрел на него, что-то соображая, и смутился.
- Ты ведь на завод к нам устраиваешься, я и забыл. Берут тебя?
- Еще не дали ответа.
- Волынят. А ты чего же? Напористей надо. А пока, значит, дела у тебя нет. Так?
Лешка кивнул и даже не удержался - присвистнул. Одно только дело у него - вывезти эти несчастные обрезки. Ему надо еще сегодня побывать на Торговой. Не в учебном комбинате, куда посылал его Матюша. Туда он не пойдет. Этого им не дождаться. На чужом месте он не рассядется ради их покоя. Ему надо к возчику зайти окончательно договориться.
- Паршиво это, когда нет дела.
- Хорошего мало.
- Я тебя понимаю лучше, чем кто-либо. Понял?
Баныкин сказал это искренне, но как-то размашисто. Лешка молчал.
- Ты что-то не Усебе, - сказал Баныкин. - Не в своей тарелке, что ли. Когда на шаланде работали, вроде ты другой был.
Парень как парень.
- Господи, чего вспомнил, когда только это было.
- Ну уж! Всего год назад было. Неужели ничего и не помнишь? Хотя б ту ночку, когда шаланду в море накрыло.
- Еще бы.
Но когда вспоминаешь про это, становится больно отчего-то.
Лучше не вспоминать.
На тротуаре, почти рядом с их столиком, отделенные от него только загородкой кафе, стояли красные автоматы с газированной водой. Сюда раз десять в день бегает пить Жужелка.
- Ты с родными живешь? У тебя кто - мать, отец?
- Ну мать. И отчим.
- А товарищи-то у тебя есть? Ну хоть один верный друг?
- Верных друзей только в кино показывают. Красиво! - огрызнулся Лешка. Его коробило от простоватых вопросов Баныкина.
Он подумал, что Лабоданов и Матюша с матерью в чем-то схоже смотрят на жизнь. Только подход у них разный и разные слова. И это открытие почему-то задело его.
- Ты что, брат, в растерзанных чувствах?
Лешка ничего не ответил. На шаланде два месяца вместе работали и близко не сходились, даже после той штормовой ночи.
Чего ж теперь ему надо, чего лезет в душу?
Он поставил локти на стол, сказал медленно, твердо:
- До меня никому дела нет, и мне ни до кого.
- Ну, ну,-произнес Баныкин с недоумением.
- До меня - никому) - упрямо повторил Лешка. И пусть Баныкин не притворяется, не делает вид, что это не так
- И тебе?
- Да и мне ни до кого. - Сказал и осекся, будто натолкнулся на что-то жесткое.
Баныкин с шумом отодвинулся от стола, смотрел на Лешку, точно видел впервые.
- Вот так ты. значит, живешь, - враждебно сказал он.- Тут подлостью пахнет! Понимаешь ты это или нет?
- Я сказал, что думал. И нечего орать на меня.
- Не переношу. Такие убогенькие сами, и представления и чувства такие жалкие. А пыжатся, точно сотворяют мир. Не терплю! - Баныкин пристукнул кулаком по столу и наклонился к Лешке. - Вот таких, как ты!
- Свирепо! Можешь это про себя держать. И вообще я тебя просил - не ори! Сделай одолжение.
- Вот, выходит, и надо стихи сочинять. И читать надо. Ничего не поделаешь! Ни на минуту вам покоя нельзя давать. Маяковский не дожил до наших дней - до этой атомной бомбы и всякой дряни. Приходится за него. Понимаешь? Приходится"
Пока не перевелись такие, как ты. Где только вы живете? Вас точно ничего не касается.
- Ну это ты брось.
- Сам же признался.
Баныкин успокоился, чиркнул спичкой, закурил, спохватился:
- Я тебя не обидел?
- Да нет.
- Может, еще сметаны возьмем? Ты не торопишься?
Лешка пожал плечами - куда ему торопиться. Впрочем, пора было отправляться на Торговую. Вдруг возчик заваливается рано спать.
В эту минуту он увидел Жужелку. Он много раз ошибался, принимая за нее проходивших мимо девушек, и теперь даже не поверил, что это она. Он смотрел, как она приближалась, не замечая его.
- Клена!.. Я сейчас, - сказал он Баныкину и перешагнул загородку.
Жужелка остановилась в замешательстве.
- Я весь день зубрю, - издали громко заговорила она, предупреждая его расспросы. - Я только напиться вышла.
Она вымыла стакан под струёй воды, опустила в автомат мелочь. Стакан, пенясь, наполнился. Жужелка протянула Лешке стакан.
- Пей.
Он отпил немного и отдал стакан ей.
Баныкин крикнул, чтобы они шли к столику, и сам нетерпеливо перелез загородку и, подойдя к ним, протянул Жужелке руку:
- Баныкин.
- Клена, - сказала Жужелка и поставила на место стакан.
- Посидите с нами. Сделайте нам такое одолжение, - учтиво сказал Баныкин.
Они втроем опять пошли в кафе. Вокруг все столики были заняты, но на их столике красовалась соломенная шляпа Баныкина, и на него никто не покушался.
- Негде посидеть вечером трудящемуся человек^. Не тянуть же девушку в шашлычную. Придется вам сметану есть. Не откажетесь? - громко говорил Баныкин, не спуская глаз с Жужелки, .и, не слушая ее возражений, ушел в павильон.
Жужелка водила пальцем по клеенке, стараясь не смотреть на Лешку.
- Кто это? - спросила она и на секунду встретилась глазами с Лешкой, и взгляд у нее исподлобья был робкий, виноватый.
- Это мой товарищ.
Она опустила голову. Черные колечки волос лежали на шее, на ключицах, виднеющихся в широком вырезе белой кофты.
- Клена!
Она еще ниже опустила голову, не отозвавшись.
- Клена, ты слышишь?
Она подняла голову и с тревогой смотрела на него, подперев ладонью щеку. Вдруг она спросила:
