Ольга Морозова - Только теннис
Для Тепляковой самым главным в жизни были не карьера, не власть, не влияние, а ученик и все, что связано с ним. Отношения с другими людьми рассматривались ею с точки зрения того, как те воспринимают ее учеников. Она боролась за нас, стараясь от всего нас оберегать. Чуть ли не каждый тренер в те годы, закончив Институт физкультуры, шел к Нине Сергеевне за советом и помощью, чтобы разобраться в своей новой профессии. Нина Сергеевна обстоятельно рассказывала, что нужно сделать на первом году обучения, что на втором, что на первых уроках, что на сотых, где успокоить, где подстегнуть. Рассказывала, так как не написала ни одного учебника, ни одного методического пособия. Все, что знала Теплякова, было записано и выпущено другими. Нина Сергеевна не обижалась. Она говорила: "Я без образования, мне неприлично иметь учебники". Но она любила, когда к ней приходили за советами.
Став тренером, я обсуждала с Ниной Сергеевной каждый вставший передо мной вопрос, хотя всегда имела свою точку зрения. Общение с выдающимися теннисистками и их тренерами, совместные наши тренировки не прошли для меня даром, и какую-то, пусть небольшую частичку уверенности они мне дали на первых порах. Рано или поздно, но наступил момент, когда я вынуждена была сказать Нине Сергеевне, что из пяти ее учениц трое не поедут на сбор первой команды страны, а тем более на международный турнир.
Я говорила: "Нина Сергеевна, как вы считаете, вот я сейчас еду на Кубок Федерации, Сальникову надо брать?.." Нина Сергеевна замирала. "А Олю Зайцеву?" - спрашивала она. Я молчала. Тут она переставала разговаривать со мной, как со своей ученицей, а начинала "выступать", как на тренерском совете. Другими словами, принималась на меня давить. Но как! Мы обе взмокали у телефона, и наконец я, понимая, что могу сорваться и нагрубить, что допустить было невозможно, пыталась закончить разговор, прощаясь с ней. Но не тут-то было. Нина Сергеевна наседала, она брала штурмом Бастилию. Но и я не сдавалась. У меня тоже характер, я упорствовала. В конце концов она говорила: "Ну хорошо, о девочках мы поговорим с тобой потом, а сейчас скажи, как себя Катенька чувствует". Мы переходим на нормальный тон, нас обволакивает тема домашнего уюта, и нам становится сразу легче.
Сейчас невозможно вспоминать без улыбки, как она боролась за своих девочек всеми правдами и неправдами. Если кто-то говорил, что у Морозовой плохая вторая подача, она могла этому человеку выцарапать глаза. Если кто-то утверждал, что у Танечки Чалко плохой удар слева, а Олечка Зайцева капризная, она могла с этим человеком перестать общаться. Нина Сергеевна нас наказывала по-своему: не подходила во время тренировки, не обращала внимания. Терпеть равнодушие тренера всегда тяжело. Но мы быстро нашли выход из этого сложного положения. Мы знали, Нину Сергеевну достаточно поцеловать, чтобы она простила. Нашей гордости никогда не хватало больше чем на день, потом мы приходили с поцелуями и просьбами о прощении. Нина Сергеевна: "Ну, послед-ний раз". Она любила, чтобы к ней ласкались.
Нина Сергеевна лживости не терпела. Мы ласкались к ней и когда шли с поникшей головой, и когда скакали от радости, но всегда были искренни. После матча, если я выигрывала, целовала тренера, если проигрывала, то Нина Сергеевна целовала меня. Она погладит, успокоит, но никогда не сделает сразу разбора проигранной встречи. Никогда. Став сама тренером, я за собой замечала, что порой сразу говорю об ошибках проигравшей, темперамент меня захлестывает. Я не то что ругаю, но говорю все, что думаю о матче, хотя всегда это лучше сделать позже. Нина Сергеевна же на людях не делала ни одного замечания. Позже, на тренировке, она спокойно возвратится к тому элементу, что был причиной неудачи. Она обладала бесконечным запасом терпения.
После многих лет поездок за рубеж на соревнования в составе туристской группы Теплякова наконец стала ездить как официальный тренер. Это незабываемые истории. Впервые ее официальный выезд произошел в 1968 году. Мы играли во Франции, в Туке, на Кубке Суабо (командное первенство Европы), и она была со мной.
После финала Уимблдона я приехала на Кубок Суабо звездой. Этому обстоятельству Нина Сергеевна радовалась безгранично. Радовалась своему французскому языку, на котором могла произнести лишь несколько слов: "О, мадам!", "Бонжур!" Потом огорченно вздыхала: "Ах, я ничего не понимаю, я все забыла!" Она радовалась всему.
С Ниной Сергеевной отправились на Кубок Суабо, кроме меня, Роза Исланова, Аня Еремеева (после замужества Красько). Команду возглавил Адольф Ефимович Ангелевич, по-своему легендарная личность в истории нашего тенниса. Тогда ему было пятьдесят, но и в семьдесят энергия била из него ключом. К Нине Сергеевне Адольф Ефимович относился прекрасно. Он преподавал в Институте иностранных языков и внимательно следил за нашими манерами, обучал нас этикету. Адольф Ефимович придавал большое значение тому, чтобы на ужин девочки не приходили в тренировочных костюмах, делал замечание, если видел нож в левой руке или когда заранее нарезали мясо в тарелке, как это делают американцы. Он указывал нам, чтобы хлеб был слева, чашка справа и чтобы не начинали есть раньше хозяина. Шутить Ангелевич не умел, воспитывал назиданием. Нина Сергеевна ценила Адольфа Ефимовича не только как воспитателя, но и как замечательного организатора, снявшего с нее все нагрузки, которые она ненавидела: размещение в гостинице, заказы автобуса, вызов такси. Ее делом и жизнью был корт.
А как мы ехали в Париж?! Все содержимое холодильника нашего тренера, естественно, ехало с нами - это свое правило Нина Сергеевна соблюдала неукоснительно. Свертки и баночки Нины Сергеевны были сложены в авоську, которую вручили Ане Еремеевой. Потом решили, что в Париж с авоськой ехать неудобно, и переложили их в мою сумку. Как только прибыли в Шереметьево, Нина Сергеевна отправилась в буфет докупать еще и икры.
В Париже садимся на такси, переезжаем на вокзал, по-моему, Северный. Нина Сергеевна полностью в руках Ангелевича, он один говорит по-французски, все мы с открытым ртом смотрим на него. Он говорит "направо" - мы направо, "налево" мы налево, "прямо" - мы прямо. Нина Сергеевна спрашивает: "Адольф Ефимович, куда нам садиться?" Он покупает билеты, конечно, второго класса. "Туда". Мы, нагруженные сумками с провизией, влезаем в вагон. "Адольф Ефимович, я очень волнуюсь, здесь же и первый и второй класс, куда нам садиться?" - "Нина Сергеевна, не торопитесь, пожалуйста, я все выясню".
Подходит проводник, Адольф Ефимович спрашивает, правильно ли сели сюда с билетами второго класса. Тот согласно кивает головой. Мы восхищаемся вторым классом. Мягкие замечательные вишневые диваны, роскошные занавески. Что же делается в первом? Нина Сергеевна: "Девочки, размещаемся, и надо поесть". Только мы расселись, в купе заглядывает кондуктор. Мы не понимаем, отчего начал дергаться Адольф Ефимович, что происходит, и, не обращая внимания на муки Ангелевича, продолжаем поглощать бутерброды. В это время возникает спор не хватает пирожного, кто-то съел лишний бутерброд с икрой. Мы, три здоровые, веселые, жизнерадостные девицы, хохочем не умолкая. И явно мешаем сосредоточиться Адольфу Ефимовичу. Нина Сергеевна пытается его успокоить: "Ничего, не переживайте, детям надо покушать". В конце концов он не выдерживает: "Собирайтесь. Мы сели вместо второго в первый класс". Нина Сергеевна удручена: такой знающий человек и совершил такую ошибку. И снова начинается суматоха. Мы опять складываем сумки, ищем сброшенные туфли и при этом, естественно, продолжаем хохотать. Маленький Адольф Ефимович, как настоящий джентльмен, пытается схватить все чемоданы сразу, успеть найти и занять место во втором классе, а нас по-прежнему раздирает смех. Ангелевич один - чемоданов много. Наконец устраиваемся заново, Адольф Ефимович весь в поту. Нина Сергеевна: "Адольф Ефимович, вы теперь уверены, что нас отсюда не попросят?" Ангелевич в негодовании, мы же буквально катаемся от смеха. Со стороны мы, наверное, выглядим довольно глупо, но нам все очень нравится.
У Нины Сергеевны всегда были в запасе забавные истории. "Представляете, мы играем на первенстве страны... Нам тогда платили деньги за призовые места. Сразу наличными. Огромные деньги. Полторы тысячи рублей! Это не нынешние полторы тысячи. Спрятали деньги в чемоданы и с Борисом Новиковым отправились в Сухум. Едем через Тифлис, а там случались нападения бандитов на поезда. Положили вещи на верхнюю полку. Я говорю: "Боря, я иду в туалет, сейчас будет туннель, следи за моим чемоданом". Выхожу из туалета, а мой чемодан вытягивают в окно. Там же огромные деньги! Прощай, мой Сухум! Хорошо, что я вовремя выскочила. "Боря, куда же ты смотришь?" - "Я светил фонариком". Но оказалось, он светил на другой чемодан".
...Маленький городок Туке, поезд стоит минуту-полторы. Весь вагон уже знает: русские теннисистки едут играть турнир, и весь вагон переживает, как бы мы не проскочили свою станцию. Каждый считает своим долгом сказать: следующая станция - Туке. Мы говорим всем "мерси", а Адольфа Ефимовича, наверное, мучает мысль, как он успеет выкинуть все наши чемоданы. Выгрузились, спустились с платформы в длинный туннель, выходящий на привокзальную площадь. Мы тащимся с сумками, Нина Сергеевна шагает в кокетливо надвинутой на лоб шляпке, Ангелевич сгибается под грудой чемоданов, и в этот момент у Ани Красько рвется ручка у сумки - это по-следняя капля. Мы бьемся в истерике от смеха. Грохот, усиливаемый еще и эхом, сотрясает весь подземный переход. Мы не можем остановиться, Нина Сергеевна смеется вместе с нами. Адольф Ефимович ничего не понимает, он возмущен поведением Нины Сергеевны.
