Ольга Морозова - Только теннис
Нине Сергеевне нравилось, когда за ее ученицами ухаживают мальчики, но она старалась их отбирать, чтобы вокруг нас оставались только хорошие и воспитанные. Когда мой будущий муж начал за мной ухаживать - а он был любимцем на "Динамо", как примерный мальчик, - Нина Сергеевна создавала нам "условия". Если мы вместе летели на соревнования, то у нас обязательно рядом оказывались места в самолете, если ехали в поезде, то попадали в одно купе. Нина Сергеевна любила проводить такие маленькие маневры, которые делали жизнь радостной. И при этом ее группа была самой дисциплинированной. На сборах полагается проверять, когда мы легли спать. Но Нина Сергеевна проверяла обычно только меня, потому что я была девочкой правильной и распорядка никогда не нарушала. Остальных она старалась не трогать: Нина Сергеевна не спрашивала, все ли на месте, а говорила: "Оля, все в порядке?" - "Да, все в порядке", - отвечала я. Все к тому времени разбрелись, я единственная, кто остался в комнате. Она же, спросив, все ли в порядке и получив утвердительный ответ, сознательно обманывала себя, избавляясь тем самым от необходимости читать нам нотации. Некоторым ученикам она доверяла свои тайны. Мне же она рассказывала только веселые истории из своей жизни, вспоминала своих мужей.
"Иногда можно пошутить над мужем. Как-то мы справляли у друзей Новый год. И так он мне надоел: всю ночь ревновал. Мы возвращались домой на извозчике, едем по Кузнецкому мосту, и я его потихонечку - он немного выпил - сбросила с саней. И потом прекрасно догуляла до утра". Возможно, в этой истории много преувеличения, но она отражает характер Нины Сергеевны. Я хорошо знала первого мужа Нины Сергеевны, преданнейшего ее друга, Николая Николаевича Иванова, известного игрока двадцатых годов, ставшего потом одним из высококвалифицированных судей. Николай Николаевич всегда был очень строг, человек старых правил, он, независимо от погоды, пусть на улице даже минусовая температура, заставлял нас играть в белых костюмах. Но Нина Сергеевна, несмотря на его строгость, умела пользоваться его хорошим к ней отношением. Каждый раз, когда составляли расписание игр, она путала расчеты Николая Николаевича. Если она хотела, чтобы я играла в десять, я играла в десять. "Коля, я тебе сказала, ты обязан поставить Олю на десять". И он беспрекословно менял расписание.
"Девочки, - говорила Нина Сергеевна, - жить надо так, чтобы было интересно. Если ты справляешь Новый год, то должна вложить в праздник всю душу. Если ты приглашаешь гостей, то должна каждого из них обожать. От любого момента жизни надо получать удовольствие". Я помню советы Нины Сергеевны и пользуюсь ими по сей день. День приходит, надо получать от него радость, нельзя ничего откладывать на завтра.
Всегда красиво, строго и изящно одета. Англий-ский стиль - обязательно шляпка, перчатки. Этот образ сложился еще в те времена, когда она была "герлс", артисткой знаменитого в двадцатых годах ансамбля московского мюзик-холла. Не "девочкой", не балериной, а именно "герлс".
Она прожила интереснейшую жизнь и имела огромный круг друзей и знакомых. На тренировке могла сказать своей ученице: "Ну, что за выражение на лице, что за тоска? Что тебе, Цфасмана пригласить, чтобы развеселить?" И она действительно могла позвать самого модного эстрадного музыканта пятидесятых годов, потому что он, как и многие другие популярные личности тех лет, был ее другом, впрочем, она этим никогда не хвасталась.
Нина Сергеевна научила нас понимать и любить балет. Я сохранила эту любовь на всю жизнь. Мы знали все секреты и интриги Большого. Нина Сергеевна обожала Асафа Мессерера. И тайно при каждой встрече в карман его пиджака или пальто клала конфету. "Он никогда не знал, - уверяла Нина Сергеевна, - что я в него влюблена". Когда мы с ней однажды пришли в класс Большого и Мессерер, здороваясь с ней, ее поцеловал - им было уже за семьдесят, - она сказала: "Наконец я этого дождалась". Мы стояли рядом в немом восхищении: знаменитый Марис Лиепа, маленькая Оля Зайцева и я. Сцена, проходящая на наших глазах, была невероятно трогательной своей искренностью.
Перед поездкой на соревнования Нина Сергеевна выгребала весь холодильник: "Надо все доесть, чтобы не пропадали продукты". А продукты она всегда держала в запасе, привычка, оставшаяся от войны. "Я выжила в войну только потому, что у меня совершенно случайно оказались запасы кофе", - говорила Нина Сергеевна. Мы не успевали доехать до места, как все запасы из холодильника были съедены. Мы всегда с нетерпением ожидали момента "выгребания" продуктов из холодильника, потому что знали, что у Нины Сергеевны будет чем поживиться. Она собирала разную вкуснятину и деликатесы не для себя, для гостей. Сама же ела чаще всего одну гречневую кашу.
Моя Катя ходила к ней в гости на блинчики с вареньем и сгущенным молоком по сей день это ее любимое блюдо.
Значение первого тренера, с которым к тому же пройдена большая часть твоей спортивной жизни, психологически необыкновенно велико. В Москве в середине семидесятых проходил ответственный турнир: у меня финал с Мариной Крошиной. Я, уже одна из сильнейших в мире теннисисток, прекрасно накануне отыграла турниры за границей, но дома Марина оставалась для меня самым опасным конкурентом.
Лужники, центральный корт. Обычно меня перед матчем разминал муж, мне подходила его манера, но в его разминке в этот раз чувствовалась некоторая легкомысленность. Витя не то что был безразличен к предстоящей игре, он просто серьезно на нее не настроился. Это чувство передалось и мне, в результате такого отношения к встрече я попала в трудное положение. И тут я увидела Нину Сергеевну, которая пыталась создать совершенно другую атмосферу, вернуть мне правильный настрой. Как она это сделала? Она села на скамейку, освободив места справа и слева от себя и предупредив: "Со мной не разговаривать. Меня не трогать и не отвлекать. Я смотрю матч". Конечно, я не слышала, что она говорит, но я сразу ощутила поддержку тренера. Витя что-то ей сказал, она ледяным тоном его оборвала: "Витя, воды!" Я поняла - в этом матче мы вместе с ней. Каждый момент моего передвижения на корте она переживала вместе со мной, это ощущение трудно передать словами, но ее сопричастность моей игре я помню по сей день. Я выиграла тот матч в Лужниках.
При каком бы количестве публики я ни играла, я всегда слышала три голоса: Нины Сергеевны, мужа и мамы. Где бы они ни сидели, с кем бы ни говорили, хотя бы пару слов, но слышала. Нина Сергеевна это знала, может, сама испытывала подобное, поэтому обязывала всех молчать. Маме гнев Нины Сергеевны не грозил, она и так сидела как вкопанная на одном и том же месте, среди публики, с интересом прислушиваясь к тому, что обо мне говорят. Как я понимаю, она получала удовольствие, неожиданно раскрывая окружающим, какое отношение имеет к игроку на корте. В ложу она пересела только тогда, когда я уже стала совсем знаменитой. Витя всегда в ЦСКА стоял в одном и том же углу, Нина Сергеевна тоже практически не меняла своего постоянного места. Три мои опорные точки в матче. Хотя, честно говоря, я не боялась зрителей, так как любила, когда они болели не за меня, а за моих соперников.
Порой складывалось впечатление, что Нина Сергеевна просто живет на стадионе. Невозможно себе представить, что ты приходишь на стадион и не видишь на знаменитом динамовском кругу Нины Сергеевны в белой панаме, белой тенниске и голубом костюме. Вот она ходит, а мы вокруг нее бегаем, словно цыплята за наседкой. Десять лет мы встречались с ней на корте "Динамо", десять лет ЦСКА. Я ровно разделила свою спортивную жизнь между этими клубами. Если у меня тренировка в десять, Нина Сергеевна на корте в половине десятого. Она приходила первой, а уходила последней. (Спустя годы у моей Кати был точно такой же тренер - Валя Сазонова, одержимая, как Теплякова. Фанатизм в работе с детьми - самый благородный вид фанатизма.) В те годы получить корт для тренировки считалось величайшим событием, в Москве их катастрофически не хватало. И как-то зимой нам представилась возможность в течение нескольких месяцев рано поутру играть на закрытом корте. Нина Сергеевна радовалась вместе с нами, абсолютно не задумываясь, что приезжать надо на полтора часа раньше, тем более что утреннюю внеплановую группу ей никто не оплачивал. Она была страшно жадная на время. Ее не любили все тренеры-женщины, с кем она работала, и обожали тренеры-мужчины. Женщины более ревнивы к успехам других. Наверное, поэтому все неприятности в жизни, которые у Нины Сергеевны случались, исходили именно от них, с мужчинами, как правило, она всегда находила общий язык.
Неприятности у нее случались большие, и причиной нередко была я.
Нельзя об этом не рассказать.
В 1968 году впервые в истории отечественного тенниса мы с Александром Метревели, как я уже говорила, вошли в парный финал Уимблдонского турнира. Незадолго до этого события старшим тренером "Динамо" стала Светлана Алексеевна Севостьянова. До нее эту должность занимал Борис Ильич Новиков. Как ни странно, но у Бориса Ильича с Ниной Сергеевной не сложились отношения, разлад произошел то ли на спортивной почве, то ли на житейской, не знаю, во всяком случае, отношения были натянутыми, и приходу Севостьяновой Нина Сергеевна откровенно радовалась.
