Георгий Гулиа - Сказание об Омаре Хайяме
- Твой отец погонщик? - недоверчиво спросил Али.
- Погонщик двадцати верблюдов, - ответил молодой человек гордо. - Мой отец не очень беден и не очень богат. Все, что имеет, отдает своим детям.
- А много вас?
- Четверо, - последовал ответ. - И все четверо - мужчины.
Али почему-то обрадовался:
- О, храни вас аллах! Твой отец будет счастлив, если все его сыновья столь же настойчивы, как ты!
Он велел подождать во дворе, а сам направился к хакиму.
Омар Хайям сидел один на ковре. Перед ним стояла тарелка с жареными фисташками: их хорошо грызть, когда приходится думать. Думаешь и грызешь, думаешь и грызешь.
- О многоуважаемый хаким, - сказал Али, входя в комнату, и покорно приложил правую руку к сердцу.
Хаким посмотрел в его сторону, но мысли его были далеко. Зная это, Али еще раз обратился к Омару Хайяму, пытаясь привлечь к себе его внимание.
- Слушаю, слушаю, - произнес хаким. Али подумал, что эти слова обращены не к нему, а к кому-то другому. Он сказал:
- Тебя хочет видеть некий поэт из Балха...
- Что?
Али повторил.
- Поэт? - недоверчиво спросил хаким.
- Да, поэт.
- Так отошли его, Али, в караван-сарай. Он, верно, перепутал обсерваторию со странноприимным домом. И взял пригоршню фисташек.
- Нет, - сказал Али. Хаким удивился.
- Что нет? Разве я не ясно выразился?
- О многоуважаемый хаким, да пребудут с тобою все радости земли...
- Я не люблю витиеватую речь, - заметил хаким.
- Что?
- Речь, говорю, не люблю витиеватую! Изъясняйся по-человечески. Ведь ты же не муфтий! (Муфтий - ученый, богослов имеющий право выносить решения по отдельным вопросам шариата - священного права мусульман.)
Али перешел на скороговорку:
- Этот молодой человек пришел из Балха.
- Много шляется народу по свету, - проговорил хаким.
- Он шел с одной целью...
- С какой же?
- Только с одной. Повидать тебя, о хаким!
- Зачем?
- Я же сказал - он поэт.
- Уж лучше бы ты привел немудрящего звездочета; Зачем нам поэт? Особенно мне?
Али твердо стоял на своем. Казалось, настойчивость поэта из Балха перешла к нему.
Али сказал;
- Он шел по опаленной солнцем земле, на зубах его песок пустыни, и в глазах его пыль пустыни. Один из погонщиков - отец этого поэта. Отец ничего не жалеет для сына Он одел и обул его так, чтобы не оскорбить твоих глаз...
- Мои глаза ко всему привыкли, Али.
- Он пил вонючую воду и ел гнилую пищу. Гиены пустыни чуть не сожрали его...
- Это преувеличение, Али.
- Он шел к тебе, и смерть витала над ним...
- А другие, которые шли вместе с караваном, разве бессмертны? И очень глупо рисковать жизнью ради стихов, без которых вполне можно прожить.
- Однако, хаким, ты же не можешь без них!
- Без стихов?
- Да! - дерзко воскликнул Али.
Омар Хайям перемешивал указательным пальцем фисташки. Долго он это делал. Долго и молча.
- Может быть, молодой человек желает узнать что-либо о светилах? - наконец проговорил он. Нет. Он только поэт. Хаким все думал.
- Может, показать ему обсерваторию?
- Нет, он желает говорить только о стихах.
- Какой чудак! - сказал хаким. - Зови его. - "Ради стихов? - подумал хаким. - Ради стихов столько мучений на долгом пути? Какое это будет неисчислимое бедствие, если в один прекрасный день большинство человечества обратится в неистовых поэтов!"
И он встал навстречу гостю, пришедшему издалека. Молодой человек бросился к хакиму и с жаром поцеловал ему руку.
Омар Хайям усадил его, а кувшин шербета и кувшин вина.
- Я недостоин этого! - воскликнул молодой человек, порываясь встать. - Я не могу сидеть у правого плеча великого поэта!
- Сиди, сиди, - сказал хаким, удерживая поэта. - Мы сейчас разберемся во всем, и, ежели обнаружим здесь великого поэта, все будет по-твоему.
Молодой человек восхищенно глядел на хакима: ему не верилось, что он рядом, совсем рядом и что они дышат одним воздухом.
Хаким справился об имени поэта из Балха, и тот назвал себя: имя - Рустам, а по отцу - Зирак.
- Рустам эбнэ Зирак? - спросил Омар Хайям.
- Да, господин, именно так.
Хаким внимательно оглядел молодого человека и сказал:
- Мне кажется, что ты сошел со славных страниц великого Фирдоуси.
- Почему так кажется, господин? - смущенно произнес Рустам.
- А по всему... И рост, и молодость... И это имя твое... Что привело тебя сюда?
- Мы шли долгим и трудным путем, - сказал Рустам. - Глаза наши очень часто ничего не видели сквозь завесу желтой пыли, ветер срывал с головы шапки и уносил далеко. Однажды нам казалось, что буря заживо погребет весь караван. Это было между Балхом и Нишапуром. Отец сказал мне тогда: "Вот до чего довели тебя стихи".
- Стихи? - удивился Омар Хайям. - А при чем стихи, когда бушует буря? Или, может, я чего-то не улавливаю?
Молодой человек из Балха что-то хотел объяснить и вроде бы не мог.
- Стихи сочиняются в свободное время, - сказал хаким. - Но когда бушует буря, надо думать и бороться, а не стихи сочинять.
- О господин мой, ты не так меня понял, - сказал Рустам вдруг на арабском языке. Хаким поднял руку:
- Не утруждай себя, Рустам, я прекрасно понимаю и свой родной. Говори по-нашему...
-- Господин мой, дело в том, что я поэт и приехал сюда, в Исфахан, только чтобы повидать тебя и поговорить с тобой.
- О чем же?
- О стихах... О высокой поэзии.
- Ты, конечно, шутишь. Рустам. - Хаким взял многократно сложенный лист самаркандской бумаги и развернул. Он оказался картой, на которой изображены моря и реки, города и высокие горы великого царства.
Хаким указал на город Балх, а потом перевел взгляд на город Исфахан и в него тоже ткнул пальцем.
- Ты видишь? - спросил он. - Какое это расстояние? Сколько сот фарсангов, а?
- Много, - ответил Рустам.
- На караванной дороге встречаются не только оазисы, Рустам. Она полна ловушек: болезней, зверей, разбойников. Песок тоже убивает человека. Очень часто. Если купцы рискуют жизнью, они знают, что это стоит барыша, который сулит им опасное путешествие. А ты почему рисковал?
- Хотя бы для того, чтобы посмотреть свет, - сказал Рустам и покраснел. Хайям отпил вина.
- Это хорошо! - сказал он. - Твой ответ мне нравится. Ради этого можно и рискнуть. То, что увидел главами и пережил сердцем, стоит очень многого. Не так ли?
- Да, и я так думаю.
- И ты решил ради стихов посмотреть свет?
- Не совсем так, мой господин. Я решил поговорить с тобой.
- О стихах?
- Да.
- Почему именно со мной? Разве мало поэтов в Балхе?
Рустам отпил шербета и сказал, не скрывая своего удивления:
- Поэты в Балхе? Они есть, но разве кто-нибудь из них сравнится с тобой?
- При чем тут я? - раздраженно бросил Омар Хайям.
Рустам растерялся. Ему показалось, что этот Омар Хайям вовсе не тот Омар Хайям, к которому шел через опасные пустыни. Но ведь ошибки быть не может! Омар эбнэ Ибрахим? Омар Хайям - поэт? Омар Хайям - надим (Надим - образованный приближенный султана, шаха.) - постоянный собеседник его величества? Омар Хайям, работающий в обсерватории? В самом Исфахане? Или здесь две обсерватории и в обеих работают Омары Хайямы?
"Наверное, мне следует встать и уйти, - подумал Рустам. - Если я попал не к тому Омару Хайяму - величайшему поэту, - то, разумеется, следует как можно скорее покинуть обсерваторию и не морочить голову уважаемому хакиму..."
Рустам вскочил на ноги. Он вскочил так, будто собирался бежать, бежать без оглядки. Глаза его были расширены, пальцы на руках оттопырены, и необычная бледность на лице...
- Я прошел многие сотни фарсангов... - сказал он, запинаясь. - Я уже говорил, что на зубах моих был песок, а глаза слипались от желтой пыли. Скажи мне, о хаким, неужели я ошибся адресом?
- Кого ты искал, Рустам?
- Омара Хайяма.
- Он здесь, перед тобой.
- Но мне нужен поэт...
- Зачем?
- Чтобы поучиться у него мудрости...
- У поэта Омара Хайяма?
- Да, у него.
Рустам сложил руки на груди и насупился. И немного погодя, прочитал стихи. Нараспев. Выделяя рифмы, подчеркивая смысл их особым произношением важных, по его мнению, слов. Смысл стихов был точен, не допускал двух толкований. Это были стихи-четверостишия о том, как течет по земле, красивой земле, ручей. Он блестит, сверкает всеми цветами радуги, и звуки его чарующи. Но вот впереди расселина, и ручей пропадает, исчезает, словно его и не было на этом свете. Вот и все!
Хаким слушал, опустив голову. И, не подымая ее, спросил молодого поэта:
- Ну и что?
Молодой поэт прочитал еще одно четверостишие. В нем говорилось о кувшине, простом кувшине из глины. Что, казалось бы, в этом особенного? Но вот поэт, написавший эти рубаи, увидел в нем, в простом кувшине, нечто, а именно: ручки у кувшина - это руки красавицы, а сам кувшин - из сердца ее. Иными словами, красавица после смерти превратилась в прах, а из того праха гончар смастерил кувшин.
