Юлий Крелин - Хирург
Мишкин. Что «ну»?
Бояров. Ну, мало. Как же вы выйдете из положения?
Банкин. Плохо выходим из положения. Решили по три стола травме и хирургии. А в гинекологическом отделении сделали из перевязочной еще одну операционную. Все равно два стола еще нужно.
Бояров. А два стола в одну операционную нельзя?
Адамыч. По метражу можно. Но строители не разрешают светильники перемещать. В потолочных блоках у них какие-то коммуникации проходят.
Мишкин. Вообще проект устарелый. Реанимация и послеоперационное отделение не предусмотрены начисто. Где-то что-то ломать и перестраивать придется. Больница спроектирована пятнадцать лет назад. А строится только сейчас.
Бояров. Есть уже другой проект. Современный. Еще год будут строить по этому проекту, а через полтора года уже по новому проекту. Тогда вам будет хорошо. Потерпите.
Галя. Потерпите! Нам! Мы уже здесь угнездимся.
Бояров. Ну, вашим друзьям и потомкам. (Смеется.) Ну, хорошо, останавливаемся на семи столах. Хоть это плохо, но сами говорите, что проект устарел. За вашими требованиями не угонишься.
Мишкин. Если догонять со скоростью сто километров за пятнадцать лет. А мы все перестраиваем и перестраиваем. По методе тришкиного кафтана. Так что вы нам дадите? Со столов начнем.
Бояров. Ну.
Мишкин. Сколько?
Бояров. Я ж сказал, десять дам. И в перевязочные.
Банкин. А какие?
Бояров. А вот эти. (Показывает проспект и картинки.)
Мишкин. Да это разве операционные – это перевязочные. Таких нам надо, по крайней мере, двенадцать. По два на этаж, и в приемное отделение, и в реанимацию.
Бояров. Вот и договорились. Выпиши им, Маркин, двенадцать.
В углу комнаты за столом сидел человек, на которого они вначале не обратили внимания.
Банкин. Нам два ортопедических стола надо. Каждому травматологическому отделению.
Бояров. Да они больше трех тысяч стоят. Деньги есть?
Адамыч. На новый корпус денег-то дали. Да что-толку от них, когда не знаешь, как реализовать. Ведь вы ничего не даете?
Бояров. Ну.
Адамыч. Что «ну»?
Бояров. Как же не даем! Два ортопедических стола хотите?
Банкин. Ну.
Бояров. Берите. Маркин, выпиши один стол.
Мишкин. Хоть один. Еще пять универсальных операционных столов.
Бояров. Нету.
Мишкин. Да как же нет? Ведь не можем же мы открыть без них хирургическое отделение.
Бояров. Ну хорошо. Маркин, выпиши им два стола.
Мишкин. Как же два! Ведь в каждый операционный зал надо поставить по столу. Вы же планировали корпус. Как же можно корпус хирургический планировать, а столов к нему нет! Абсурд. Мы не откроем корпус.
Бояров. Откроете. Обяжут.
Банкин. А оперировать на чем?! На каталках, что ли!?
Бояров. Найдем на чем. Разберемся. Дальше что?
Адамыч. Наркозные аппараты.
Бояров. Это плохо. «Наркон» хотите?
Банкин. Это типа «Макинтоша», что ли?
Бояров. Ну.
Мишкин. Так они для полевых только условий годятся да в перевязочные. А для больших операций… На каждый этаж, в перевязочные, пять штук, пригодятся.
Бояров. Маркин, выпиши пять «Нарконов». А для больших операций дадим венгерский «Хирана 6» и наш УНАП 2.
Галя. А «Полинаркона» нашего нет?
Бояров. Ни одного.
Галя. Завод-то работает, производство налажено – куда ж они делись?
Бояров. У нас, кроме вашей больницы, ничего нет, да? У нас институты, у нас госпитали, у нас учреждения гражданской обороны. У нас все! А тут ваша больница вдруг.
Галя. Но не мы же запланировали нашу больницу, а вы. Два аппарата на триста хирургических коек – это анекдот, это смешно, это преступно, в конце концов!
Бояров. Ну ну!
Мишкин (бьет Галю под столом ногой). Петр Игнатьевич, но это же действительно невпроворот мало.
Бояров. Пока так. А там разберемся. Что еще?
Мишкин. Думаете, чего забудем? (Улыбается. И все улыбаются.) Еще дыхательная аппаратура.
Бояров. Один РО 2.
Галя. Он же давно устарел. Сейчас пользуются РО 3 или РО 5.
Бояров. Сделаете, оформите приказом по горздраву реанимационное отделение – дам РО 5.
Мишкин. Светильники над столами.
Бояров. Маркин, выпиши, что есть.
Банкин. А что есть?
Бояров. А что есть, то и есть. Осветите. Из ничего не только конфетки не сделаете, но и дерьма.
Адамыч. Насчет кроватей как?
Бояров. Каких?
Мишкин. Вестимо каких. Не этих, которые у нас в инвентарной ведомости числятся как «больничная койка», а по существу койка солдатская. Нам функциональные нужны. Чтоб тяжелые больные лежали.
Бояров. Сколько?
Мишкин. Мы бы хотели все. Чтоб как в институтах.
Бояров. Серьезно давай.
Мишкин. Пятнадцать в послеоперационное отделение и реанимацию и по десять, пожалуй, на каждый этаж.
Бояров. Был договор у нас с зарубежной фирмой. По сто сорок рублей кровать. А они, подлецы, на сто сорок семь сделали. Так что у меня на весь город всего триста кроватей сейчас есть. Дам десять. Маркин, выпиши. И все. Все. Время. Конец рабочего дня. Смотрите, сколько времени убили. Маркин, все, иди.
Галя. Было бы у вас все, что надо! Дел-то на десять минут.
Бояров. Вам все тяп-ляп. Это дело, а не черт те что. Сегодня день такой, что даже пообедать не успел.
Мишкин. Мы тоже, Петр Игнатьевич. Может, пойдем, пообедаем вместе?
Бояров. Когда? Сейчас?
Мишкин. Ну.
Бояров. Все равно есть-то надо. Пойдем. Пойдем в компании. А куда?
Мишкин. Да вот же ресторан. Ваш сосед.
Бояров. Ну ладно. Подождите меня в коридоре. Я сейчас.
В коридоре они сбились в кучу.
Галя. Дерьмо мужик.
Мишкин. Зря ты. А его положение каково! Ничего нет, а все пристают.
Галя. Все равно не нравится.
Мишкин. Все, что не соответствует нашим взглядам, – на наш взгляд, плохо. Вот в чем беда. Просто мы думаем не так, как он. Ну да ладно. Деньги у кого есть? У меня с собой только одна пятерка.
Банкин. У меня трояк.
Галя. Я в магазин собиралась. У меня десятка.
Мишкин. Мало. Мотай, Галя, домой, возьми деньги и сюда.
Галя. Да дома тоже нет. Завтра зарплата.
Мишкин. К матери поезжай. Завтра отдадим, наберем. Нам бы сейчас.
Адамыч. А мне, может, вам не мешать, уйти, а?
Банкин. Конечно. Мы тут с ним по-свойски. Как думаете, поможет?
Адамыч. Ну.
ЗАПИСЬ ПЯТАЯ
– Нет, Женька, ты как хочешь, но я не могу понять, чем вы, медики, отличаетесь от всех остальных профессий, что вам необходима какая-то особая клятва.
– Это говорит тебе представитель науки точной, а я, как представитель полунауки и мира эмоций, полностью присоединяюсь. Вот так. А если серьезно – болтовня одна и фанфаронство. Впрочем, может, это чисто хирургическое.
Женя. Я не знаю, нужна клятва или нет, но непосредственно и конкретно очень страшно с чужой жизнью иметь дело. Знаешь, я человек несуеверный, но зачем я буду рисковать чужой жизнью и оперировать тринадцатого в понедельник. Не так ли? И ты, Володька, и ты, Филька, оба вы рационалисты. Ко всему подходите с позиций двадцатого века, зависящих от количества элементарных частиц или еще чего-то меньшего. А медицина еще не достигла уровня двадцатого века. Это биология еще только старается. И пока мы ведем счет на одно человеческое тело. Это страшно. Вот и придумывает человечество до сих пор всякие клятвы.
Володя. Насчет частиц, дематериализации – ты бы лучше не лез, куда не понимаешь.
Филипп. Действительно, пользуйся своими медицинскими примерами и образами и не лезь больше никуда. Ты-то понимаешь ли, что говоришь?
Женя. Ну ладно, до матча осталось тридцать минут. Телевизор выключай. Выпиваем – и я начинаю вещать. Ваше здоровьечко. Пообедать успеем, а?
Филипп. «Дин сколь, мин сколь», как говорится. Конечно, успеем.
Володя. Соленые помидорчики – это «во»! А ваша клятва – это тьфу! Если человек порядочный, то он и без клятвы будет что надо. А не порядочный – и из-за соленого помидорчика…
Женя. Верно говоришь. Выпьем.
Выпили. Жуют. Недолго молчат.
Женя. Там, где есть точные знания, есть счет – где точно известно, что надо делать в тот или иной момент эксперимента ли, производства ли, ремонта ли, заранее можно рассчитать, – там, где делается не по велениям души, не по какой-то там интуиции, неосознанной информации, – там нечего и говорить о каких-то клятвах. Клятва нужна как обряд посвящения в орден и для соблюдения устава.
Володя. Верно. Так зачем вы из себя орден строите?!
Женя. Да это не мы – это все вы. А мы тоже. Мы и есть определенный орден, братство, в идеальном варианте братство, призванное помогать страдающим, созданное для ликвидации, по возможности, страданий телесных. Прощеньица за пафос просим, но пафос и ритуал тоже входят в обряд. И по идее – это не чиновничий аппарат (эх, хорошо бы); к сожалению, не рационалистический аппарат науки, – а может, и не к сожалению, – а какое-то душевное движение с какими-то знаниями. Мы пока не наука, но много умеем…
Володя. Тогда другое дело. Тогда так и объявите.
Женя. Вы меня спрашиваете – я говорю свою точку зрения.
Володя. Это верно. Настоящая наука может позволить себе раскованность, расхристанность, пренебрежение ритуалом. А пока науки нет – надо быть закованным в какие-то полушаманские обряды, например клятву. Тут-де другое дело. Нет вопросов больше. Надо быть закованным, застегнутым на все пуговицы, закрытым высоким и строгим, почти пасторским воротничком, чтобы походить на строгого ученого. Например, клятва. Клятва и показная строгость – братья. Необходимы. Особенно если ты еще при этом думаешь, что являешься представителем науки, да к тому же самой гуманной… как это у вас там произносится с павлиньей гордостью. Долго говорим очень.
