Виктор Ревунов - Холмы России
Дементии Елагин".
Николай Ильич прочитал записку и развернул документы.
Стройков разглядывал цепь, СЛОЕНО из подксз крученную: "С церковных ворот, что ли, отбил?"
Цепь натянулась. Показалось лгпю. Глпза поглядели внимательно.
- Участковый?
- Он самый.
Николай Ильич впустил его п отошел к вешалке, где на крючке, с края, висела трость с рогатым набалдашником.
Стройков старательно вытер ноги о джутовый мшистып половичок. Дал время присмотреться хозяину, которого и сам мельком оглядывал. В летах с виду, серединка самая - крепок, плечи крупом конским. Голова повязана влажным полотенцем. Халат длинный, до пят, стянут махровым кушаком. На ногах вроде бы лапти, только крашеные, свекольного цвета.
- Стройков? - спросил Николай Ильич, словно подтверждепия потребовал.
- Так точно!
- Дементия Федоровича видели?
- Да. На фронте.
- Командир?
- Дали полк.
- Свое докажет.
Лучи оранжевой пыльцой озаряли комнаты, и казалось, двери раскрыты в пожар.
Стройков постоял в коридорчике, как раз напротив окна через улицу, уменьшенного расстоянием, затенен"ое, виднелось отсюда. Уловил он движение, как под темной водой что-то бросилось в испуге.
"Повело",- отметил Стройков.
Он сел на табуретку в углу прихожей.
- Христа ради, перепрягусь,- со вздохом снял сайог. Вытер пот со лба.Ох, гулять не пускают,- снял и второй. Посмотрел на ноги. Зашевелились, распрянулись разопревшие пальцы. "А еще топать. Лучше все же, чем по мерке лежать. Сейчас бы Глафира тазик с водицей поднесла. Что это я, не в своей хате расселся".
- А ну-ка в баньку! - скомандовал Николай Ильич п распахнул дверь ванной, блеснувшей зеркалом и кафелем.
Пока Стройков парился в горячей воде, Николай Ильич на кухне, за перегородкой, где у стрельчатого окна столик стоял да кресла в белых чехлах, графинчик поставил и ветчины нарезал. Прислушался. В ванной было тихо. Приоткрыв дверь, заглянул. Стройков, опустив голову на грудь, спал в воде. Ошеломила мощь его ног, перевитых жилами, как ремнями, с литыми мускулами нкр; природа создавала пахаря, словно уж и ведала, что пойдет он за плугом хозяином бескрайних равнин. Шелестело его дыхание, и вода поднималась и опускалась на груди.
"Крестьянин. Поспи перед полем своим",- Николай Ильич тихо отошел. Поднял с пола сапог, повернул вверх подошвой. Под уступом каблука глина затвердевшая. Николай Ильич с силой надавил пальцами сбоку и осторожно на ладонь положил слепок. Поднес к свету.
Какой-то деревянистый стебелек всох. Подержал слепок под крапом в слабой струе. Показался цветок.
"Вереск,-определил Николай Ильич.-Из тех краев".
Он палил в стакан воды и опустил корушку землицы смоленской. Засеребрилась в пузырьках, II вдруг заалела и порозовела еще живая крапинка цветка.
Стройков в ванной причесался перед зеркалом с флакончиками на полке. На никелированной трубе расплелась вьюнковыми чашечками косынка: "Дочкина".
В расстегнутой по всей воле гимнастерке, босой, Стройков сел к столу.
- Вот спасибо за баньку! - с неожиданной радостью посмотрел на Николая Ильича, Тот снял с головы полотенце.- ИЛЕ! хвораете?
Николай Ильич налил из графинчика в рюмки.
- Переживания. Вчера я из дома ушел. А когда вернулся, жена хлопнула дверью. Из-за дочери. Недоглядели. Уехала на войну. Хрупкая, слабая. Она и не доедет.
А уж под пулеметами, не представляю. Разве нельзя тут? Госпиталь, завод рядом. Надевай косынку и иди.
А то в вагон и на солому, с солдатами. Все на виду. Боже, боже! Как быть?
- Сколько же ей? - спросил Стройков.
Николай Ильич принес карточку. Стройков бережно взял латунную рамку, из которой девчонка глянула открыто и удивленно. Слегка припухлые губы, тонкая шея. Снова посмотрел в ее глаза. Она вдруг словно приблизилась к нему и еще больше удивилась, замерла.
"С тоски и карточка живой кажется",- подумал Стройков и сказал:
- В мать.
- Знаете мою жену?
- Заходил. Открывала. Вас дома не было.
Николай Ильич чокнулся со Стройковьш.
- Пейте и ешьте!
Стройков выше поднял рюмку.
- Не пью, но мысленно за вашу дочку. Вернется целая и невредимая.
Стройков поставил на стол невыпитую, вздохнул.
- Вы что же, в рот не берете? - с недоверием спросил Николай Ильич.
- Брал. Бывало, рука уставала. Ногам ничего, а вот рука подводила, в суставе стала болеть. Ну раз не по силам ей такая нагрузка, решил бросить.
- Весьма похвально.
- Конечно, война не женское дело,- продолжал беседу Стройков.- Но рвутся, отбоя нет. Не знают, с какой стороны винтовку заряжать, а на передовую. К ребятам на танки лезут.
- Так прямо на танки?
- Подадут руку-и завизжала от радости-полетела.
- Легкомыслие! По танкам из пушек бьют. На них смотреть страшно. Не я бог. За такие изобретения прямо на мостовой - голову топором.
- Не дано.
- Лучше ходить в лаптях, а вечером сидеть с лучиной. Еще вспомним об этом, как о прекрасном времени человечества.
- Машина помощница,- сказал Стройков.- Не сравнить соху с трактором.
- Какая помощница? Жрет за сто человек. Надо самому работать. И откуда только берется зло? Вернее, для чего порождают его превратности судьбы? Я хочу быть добрым, но зол. Растили дочь, учили ее, холили.
Появляется петушок. Кукарекай, ходи вокруг курочки, если на то пошло. Но курочка бежит со двора. Разве побежала бы от хорошего петушка? Сынок Елагина.
Знаете его.
- Дементия Федоровича знаю. Сына - нет.
- Тут... Долго рассказывать. Вот я с вами сижу, разговариваю. Даже рад, что пришли. А с ним? Я для него какой-то осколок. Допустим, но куда же мне деваться? Да и не отступлю. Я заслужил пядь на своей земле. У меня свои мнения, свои взгляды на жизнь сообразно опыту. Имею я право на это? Надо считаться.
После сеанса в кино думают, что являются на свет пророки истины и правды, капризно отодвигают дома тарелэчку с пирожками. Он любит с изюмом, а с клюквой ему не нравятся. Я не обижал. А глазами так и косит.
Петушок задиристый. Напыженное воображение. Приди сейчас моя дочь и покажи на вас. Да, да - на вас. "Папа, я люблю его". Благословлю. Десять внуков на горбу понесу.
Стройков засмеялся.
- План какой!
- Под силу. Я на барже кули таскал, вон на Москвереке, и учился. А вы и в семьдесят будете таким. Пахарь и воин. Не отходя от плуга, одной рукой любого рыцаря в латах об землю шмякнете-душа из него вон!
- Вот бы Глафира моя послушала,- с некоторым удивлением произнес Стройков.
- Он перебрался через реку, раненный, под обстрелом, и вынес знамя. Это я слышал,- продолжал Николай Ильич.- Удача - не всегда плод личных качеств и длительного напряжения на пути к цели, но также стечение случайных обстоятельств. Но как бы там ни было, медаль заслужил. А дочь бежит. Оказывается, в какойто деревеньке осталась милая. Дело его. Но, как видите, чужое прикоснулось к нашей семье. В дочке проснулась баба, помешанная ревностью. Вот почти подошли к мотивам, из-за которых вы и приехали... Вы ешьте. Ведь с дороги.
- Благодарю. Нас тут никто не услышит?-спросил Стройков.
- Кому нужно? А впрочем,-Николай Ильич поднялся, закрьзл дверь 1;а цепь.- Я, признаться, сперва испугался.
- И я. Бежать хотел. Такая цепь грохнула, как в тюрьме.
- От тюрьмы не убежишь.
- А в песнях вот бегают. Цепь-то вроде как историческая.
- На белокаменных раскопках подобрал. Сам и приделал. Мастера ковали. За искусство цепу набасляли.
Всему рост от ума и умения. Без этой вершипкп не будет елочки-раскосматится. Повесил: спокойнее. В суде работаю. Одного обрадуешь, а другой - предстал.
Чем мельче дело, тем злее взгляды встречают и провожают. Но не опасны. Матерые есть. Думаешь, его и в живых давно пет, а он явился. Сядет под окно и селедку жрет, разговаривает: "Сейчас я об твои волосики ручки вытру". Вот и поспи без цепи н решеток. По грядке у окна вижу, бывают следы. Но как же служить закону, если бояться?.. Так вы из-под Смоленска? Говорят, все сгорело?
- Прах!
- Были там?
- Не был, а видел. Зной, пожары. Воздух-то какой?
Раскалило. Не дыхнешь. Марево. Среди бела дня разбу"
дили меня - придремнул. Вскочил. Глазам не поверил.
Прямо над елками, в отдалении, будто бы черная долина н холмы смеркается и яснит. Развалины, дым. Гляжу, гляжу, мостовая под горку и речка кровяная. Не пойму никак. Тут сказал кто-то, нс то стукнуло вдруг:
Смоленск! Мираж, значит. Медленно так за елки и ушло, сквозь куда-то. А держится еще в отблеске, как бы храм.
Рваный, опозоренный под крестом, и будто качнуло над всем светом сюда, в нашу сторону - крест мечом подает.
Николай Ильич потрясение глядел на Стройкова.
- Как... как?.. "Крест мечом подает"? Вон вы, молодой, а в голове есть. Это что ж, явление?
- Да храм и был. Дрались впритык. А немцы по нему определяли, куда бомбы бросать. Ориентир. Потомуто и уцелел.
