Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Пришлось пустить в ход все красноречие Мориса, Миссии и Мириам, чтобы убедить Анри, что ему все же необходимо ехать.
– Ну ладно, – в конце концов ворчливо согласился он. – Но только на неделю, и ни днем больше.
Мириам провожала его на вокзал и просидела вместе с ним в купе до самого отправления поезда.
– Это всего лишь на неделю, – пробормотал он, не в силах налюбоваться ее красотой. – Ты же будешь мне писать, да? Запомни адрес: Кларидж, Гросвенор-сквер. Если я тебе понадоблюсь, дорогая, если тебе будет нужно хоть что-нибудь, немедленно телеграфируй. Я тут же приеду.
Еще какое-то время они сидели молча, мысленно отсчитывая последние мекунды.
– Когда я вернусь, все будет по-другому, вот увидишь…
Она не пошевелилась, словно не слышала его слов, а лишь неотрывно глядела на него, как будто пытаясь что-то сказать одними глазами.
– Скоро лето, – продолжал Анри, сжимая ее руку. – Мы снова поедем в Аркашон. Помнишь залив, террасу, нашу маленькую комнату… Мы же были очень счастливы там, разве нет?
По ее щекам катились слезы.
– Да, очень счастливы. Я никогда этого не забуду.
Паровоз пронзительно свистнул. В тот же момент по всей длине состава пробежала лязгающая судорога.
– Прощай, Анри… – Она поцеловала его в губы. – Прощай, дорогой… Не забывай меня.
Когда поезд тронулся, Анри высунулся в окно и принялся махать платком.
– Всего неделя! – кричал он, глядя на быстро удаляющуяся фигурку.
Затем она скрылась из виду, но он все стоял у окна, подставив лицо ветру, и продолжал махать рукой, глядя в пустоту.
Галерея Гупиля оказалась по-настоящему роскошным заведением. Возможно, бедные и убогие и действительно могут попасть в рай, но вот к Гупилю дорога им была заказана. Наметанным взглядом стоявший в дверях устрашающего вида швейцар безошибочно определял размер банковского счета у любого из приближавшихся посетителей и в зависимости от этого был либо заискивающе-подобострастен, либо совершенно неприступен. Внутри галереи царили благоговейная тишина и изысканность. Меркантильная суета Риджент-стрит оставалась за тяжелыми бархатными портьерами, а прозаическому дневному свету приходилось с трудом проникать сквозь армированные стекла окон в стиле тюдор и лишь после этого попадать на потемневшие от времени шедевры в золоченых рамах. Здесь царила редкостная тоска и сводящее с ума уныние, словно само Искусство, обитавшее среди задрапированных бархатом залов, широко зевало от скуки. В этом церковном полумраке разговоры о бизнесе велись благоговейным шепотом, и клерки в высоких крахмальных воротничках, визитках и брюках в тонкую полоску проводили деловые переговоры с видом служителей алтаря.
Что же до самого мистера Спенсера Доусона Марчанда, директора галереи, то он и вовсе был практически невидим глазу простого смертного, за исключением тех редких случаев, требовавших его немедленного вмешательства, когда сделка по продаже какого-либо потемневшего от времени холста оказывалась под угрозой. Тогда, и только тогда он все же появлялся из своего кабинета, розовощекий и исполненный решимости, само воплощение добродушия и кладезь сокровенных знаний. Подобно заправской соблазнительнице, он завлекал сомневающегося клиента в свои сети, тешил его самомнение и тщеславие и гипнотизировал выражениями типа «многозвучие живописных тонов, таинственный синтез хроматических достоинств». Сей неравный поединок неизменно завершался в тишине директорского кабинета, куда незамедлительно доставлялась и сама картина. И уже здесь, среди аромата великолепного хереса и дорогих гаванских сигар, взору смущенного любителя искусства наконец-то открывалась истина: теперь он понимал самые сокровенные намерения художника, открывал для себя скрытую красоту произведения искусства, которое собирался приобрести, и, уже предвкушая зависть друзей, решительно подписывал чек. Для галереи Гупиля это означало еще одну проданную картину.
Тем утром, когда, откинув портьеру, Анри переступил порог директорского кабинета, мистер Марчанд пребывал в прекрасном расположении духа и блистал красноречием, как никогда.
– Надеюсь, вы хорошо отдохнули после утомительного путешествия через Канал? Осмелюсь заметить, что вчера по приезде вид у вас был весьма усталый. Отель вас утраивает? Хорошо. Теперь можно приниматься за работу. Я только что получил коносамент, так что ваши картины доставят уже сегодня во второй половине дня. Не могу описать, как мне хочется поскорее взглянуть на них.
– Так вы что, их еще не видели? – удивленно спросил Анри. – Ни одной?
– Вынужден с величайшим сожалением признать: нет, не видел. Я знаю, что вы специализируетесь на сценах из жизни ночного Парижа, но позволю себе заметить, немного реализма нам совсем не повредит, тем более если это идет из самой Франции… Ха-ха-ха! Надеюсь, вы не обиделись. Ах, Париж, веселый Париж и все такое… Я был в Париже в восемьдесят девятом году во время Всемирной выставки и смог лично оценить все прелести вашего замечательного города. Как уже было сказано, я уже давно пришел к выводу, что наша галерея должна проявить интерес и к современному искусству. Такая уважаемая фирма, как галерея Гупиля, просто не может топтаться на одном месте и должна выказывать интерес к различным проявлениям творческих устремлений, вы так не считаете?
– Ну да, конечно, – рассеянно подтвердил Анри.
– Когда же я прочитал отчеты о вашей успешной прошлогодней выставке в галерее Жуаяна и узнал, что его величество король Сербии и такой уважаемый коллекционер, как граф Камондо, приобрели ваши работы, тут же понял, что ваши работы в Лондоне должна представлять именно галерея Гупиля. Я немедленно вступил в переписку с месье Жуаяном и должен сказать, что она произвела на меня самое благоприятное впечатление. Присланная им краткая биографическая справка о вас была широко растиражирована прессой, пробудив необычайный интерес в кругах публики, интересующейся искусством. В четверг здесь соберется весь Лондон – ну, я имею в виду его наиболее значимую часть. А потому, разумеется, когда ко мне явился адъютант, сообщивший, что его королевское высочество любезно согласился принять участие в открытии вашей выставки – это невиданная честь, месье! – я понял, что мне удалось гарантировать для нашей фирмы самую надежную рекламу. А теперь, месье, если не возражаете, я ознаколю вас с программой различных мероприятий, спланированных на весь период вашего непродолжительного пребывания…
Последующие несколько дней Анри были расписаны буквально по минутам. Ему нравился Лондон, его величественные памятники и сдержанность толп на улицах. Он был рад снова увидеть Пикадилли, Трафальгарскую площадь и памятник Нельсону – так напоминающий Вандомскую колонну, – пьедестал которого охраняли надменные львы. Ему нравилось разъезжать в двухколесных экипажах; видеть похожих на кукол-переростков английских полицейских, облаченных в белые перчатки и смешные шлемы; бывать в гостях у Кондера, Ротенстейна и других британских художников, с которыми он в разное время
