Молчи, Россия, молчи! Полиция не дремлет - Аркадий Тимофеевич Аверченко
Газетчики уже не бегали, стеная, за прохожими. Голодное выражение сверкавших глаз сменилось сытым, благодушным…
* * *
Издателю большой ежедневной газеты Хваткину доложили, что к нему явился депутат Карнаухий и требует личного с ним свидания.
– Какой Карнаухий? Что ему надо? – поморщился издатель. – Ну, черт с ним, проси.
Рассыльный ушел. Дверь скрипнула, и в кабинет, озираясь, тихо вошел депутат Карнаухий.
Он подошел к столу, придвинув к себе стул, сел лицом к лицу с издателем и, прищурившись, молча стал смотреть в издателево лицо.
Издатель подпер голову руками, облокотился на стол и тоже долго, будто любуясь, смотрел в красное широкое лицо своего гостя.
– Ха-ха-ха! – раскатился издатель неожиданным хохотом.
– Хо-хо-хо! – затрясся всем своим грузным телом Карнаухий.
– Хи-хи-хи!
– Го-го-го!
– Хе!
– Гы!
– Да и ловкач же ты, Карнаухий!
Сквозь душивший его хохот Карнаухий скромно заявил:
– Чего ж ловкач… Как условлено, так и сделано. Донс муа того кельк-шозу, который в той железной щикатулке лежит!
Издатель улыбнулся.
– Как условлено?
– А то ж!
Издатель встал, открыл шкапчик, вынул несколько кредиток и, осмотревшись, сунул их в руку Карнаухому.
– Эге! Да тут четвертной не хватает!
– А ты министрам кулак показывал, как я просил? Нет? То-то и оно, брат. Ежели бы показал, так я, тово… Я честный – получай полностью! А раз не показал – согласись сам, брат Карнаухий…
– Да их никого и не было в ложе.
– Ну, что ж делать – значит, мое такое счастье!
Карнаухий крякнул, покачал укоризненно головой, сунул деньги в карман и взялся за шапку.
– Постой, брат, – остановил его издатель, потирая лоб. – Ты ведь, тово… Исключен на пять заседаний? Это хорошо, брат… Так и нужно. Пока ты забудешься. А там я б тебе еще работку дал. Скажи… не мог бы ты какого-нибудь октябриста на дуэль вызвать?
– Так я его лучше просто отдую, – добродушно сказал Карнаухий.
– Ну, вот… Придумал тоже! Дуэль – это дело благородное, а то – черт знает что – драка.
Карнаухий пощелкал пальцами, почесал темя и согласился:
– Что ж, можно и дуэль. На дуэль своя цена будет. Сами знаете…
– Не обижу. Только ты какой-нибудь благовидный предлог придумай… Подойди, например, к нему и привяжись: «Ты чего мне вчера на пиджак плюнул? Дрянь ты октябристская!» Можешь толкнуть его даже.
– А ежели он не обидится?
– Ну, как не обидится. Обидится. А потом, значит, ты сделай так…
* * *
Долго в кабинете слышался шепот издателя и гудящий бас Карнаухого.
Провожая его, издатель сделал страшное лицо и сказал:
– Только ради Создателя – чтобы ни редактор, ни сотрудники ничего не знали… Они меня съедят.
– Эге!
Когда Карнаухий вышел на улицу, к нему подскочил веселый, сытый газетчик и крикнул:
– Грандиозный скандал! Исключение депутата Карнаухого на пять заседаний!!
Карнаухий улыбнулся и добродушно проворчал:
– Тоже кормитесь, черти?!
Совесть
– Кто вы такой?
– Депутат четвертой Думы.
– Да нет, я спрашиваю, чем вы занимаетесь?
– Господи! Да депутат же!
– И вам не стыдно?
– Чего?
– Да так вообще, не стыдно?
– Да чего же мне будет стыдно?
– Нет, вы не виляйте – посмотрите мне прямо в глаза и отвечайте: вам не стыдно?
– Я право… не понимаю…
– Да вы этого не говорите! При чем тут – «понимаю, не понимаю», вы скажите только: вам не стыдно?
Пауза.
– Ну?
– Что?!
– Чего же вы молчите?
– Да что же мне сказать?
– Вам не стыдно? Вы только признайтесь откровенно, вам стыдно или не стыдно?
Пауза.
– Ну, стыдно!
– То-то вот и оно.
Оба вздыхают и расходятся.
Кустари и машина
Бедствие
Неожиданный урожай тек. года поставил в большое затруднение – как министерство путей сообщения, так и сельских хозяев, принужденных продавать хлеб почти даром.
«Торгово-Промышл. Газета»
Перед директором департамента стоял чиновник и смущенно докладывал:
– Мы получили самые верные сведения… Сомнений больше нет никаких! Так и лезут из земли.
– Что ж это они так… Недоглядели, что ли?
– Да что ж тут доглядывать, ваше пр-во. Дело Божье!
– Конечно, Божье… Но ведь и пословица говорит: на Бога надейся, а сам не плошай. А вы говорите – лезут?! Что же лезет больше?
– Многое лезет, ваше пр-во… Рожь, пшеница…
– Но не понимаю… Теперь, когда агрономическая культура сделала такие шаги, неужели нельзя принять какие-нибудь меры?
– Какие меры, ваше пр-во?
– Чтоб они не лезли, эти самые пшеницы, ржи и прочее.
– Тут уж ничего не поделаешь. Раз полезло из земли – с ним не справишься. Зерно маленькое-маленькое, а силища в нем громадная! Нет, уж, видно, судьба такая, чтобы быть урожаю!
– Ну, а мужики что?
– Да что ж мужики – плачут. Сколько лет уже, говорят, не было этих самых урожаев, а тут – разгневался Господь – послал.
Директор осмотрел уныло свои ногти и вздохнул.
– Мужиков жаль!
– Да-с. Сюрпризец! Вот уж правду говорят: многострадальный русский народ.
– Э?
– Многострадальный, говорю. И они многострадальные, и мы… Нам-то еще хуже, ваше пр-во! Как начнут это вагоны требовать, пробки разные устраивать, в газетах нас ругать – чистейшей воды драма.
– А, может… еще и недород будет?
– Нет ни малейшей надежды. Я наводил справки. В один голос все – урожай!
– Опять эта кутерьма пойдет: бесплатные столовые, общеземские организации на местах, пострадавших от урожая, крестьянское разорение. Эх ты, русский народ!
В голосе директора послышались лирические нотки.
– Эх ты, русский народ! Кто тебя выдумал, как говорит незабвенный Гоголь… До того ты темен и дик, что от простого урожая отвертеться не можешь.
– Трудно отвертеться, ваше пр-во. Лезет.
– Кто лезет?
– Все, что в земле есть. Поверите – в некоторых местах опасаются, что и фрукты могут дать урожай!!
– Что вы говорите! Эх, хорошо говорил покойный
