Откровенные - Константин Михайлович Станюкович
— Да, буду заниматься с ними!
— Ну, Марк, поздравляю, брат… Дай тебе Бог. Там тебе будет лучше, чем у нас! — прибавил дядя и слова взглянул на жену.
— Чем же ему у нас худо было? Кажется, делали, что могли! — заметила тетка. — Чего еще? Мы сами не богаты! — прибавила она.
Дядя замолчал.
— А надо бы Марку хоть новый костюмчик сделать, — робко заговорил он, обращаясь к жене. — И, знаешь ли, хоть белья немного…
— Дай денег, так сделаю! — резко сказала тетка.
— Я дам… Завтра же достану…
— Благодарю, дядя. Мне ничего не надо. Директор уже сделал мне все.
Дня через три Марк переехал в роскошную квартиру адвоката Нелюбимова.
* * *
После отвратительной жизни у дяди, жизнь в семье адвоката Нелюбимова показалась Марку настоящим раем. И Нелюбимов, веселый и жизнерадостный, свежий и круглый мужчина лет сорока с изрядным брюшком, и жена его, довольно красивая женщина не первой молодости, были люди очень добродушные, мягкие и обходительные и относились к Марку всегда ласково и приветливо.
Обязанности Марка были не трудные. Он должен был заниматься по два часа в день с двумя девятилетними мальчиками-близнецами — вот и все. Остальное время они находились под присмотром гувернера, молодого и необыкновенно скромного швейцарца, с румяными щеками и ослепительно сверкающими зубами, не говорившего ни одного слова по-русски. Оба мальчика охотно занимались с Марком, который умел приохотить их к своим урокам и в то же время, несмотря на свой возраст, пользовался у своих учеников большим авторитетом.
У Марка была своя отдельная маленькая комната; после жизни впроголодь у дяди, он теперь отъедался. Нелюбимов любил покушать, и стол у него был вкусный и обильный. Нечего и говорить, как Марк был доволен и как дорожил уроком у Нелюбимовых, у которых он вскоре сделался как бы членом семьи. Марк прожил у них до окончания гимназического курса, оставшись репетитором, когда его ученики поступили в гимназию.
Несмотря на благоприятную в материальном отношении обстановку Марка, жизнь у Нелюбимовых имела очень скверное влияние на мальчика. И здесь, как и прежде у дяди, он очень скоро увидал ту же ложь и гадость, но только не в обнаженном виде, а прикрытую, услыхал те же разговоры и те же мнения, но, разумеется, не в столь грубой форме, а, напротив, в мягкой и даже утонченной. Нелюбимов, очень неглупый, но совершенно беспринципный человек, живший широко и далеко не щекотливый в делах, которые он брал, с добродушным смехом говорил, что он «адвокат для всех», и потому берет всякие дела, не разбирая, чисты ли они или нечисты. Он обязан подать юридическую помощь всякому, обращающемуся за ней. Это его долг, как адвоката, и, кроме того, такая терпимость дает ему хороший заработок. Если же разбирать, что чисто или нечисто, то останешься без дел.
И, он. действительно, «не разбирал», имел громадную практику, считался лучшим адвокатом, жил роскошно и был почти всегда весел, доволен и жизнерадостен.
Прислушиваясь к таким речам Нелюбимова, наблюдательный и умный Марк сперва возмущался и не понимал:, как это можно сегодня защищать то, против чего Нелюбимов восставал еще вчера. Его удивляла та легкость и беззаботность, с которыми говорил Нелюбимов о справедливости и о правде юридической и о справедливости, так сказать, нравственной… Отроку в пятнадцать лет это было не совсем понятно. Но он видел, что Нелюбимов преуспевает, пользуется почетом и уважением и что, напротив, другой адвокат — знакомый Нелюбимова, более разборчивый, и беден, и ни во что не ценится, и Марк, не без логичной последовательности, выводил отсюда свои заключения, и сам мечтал быть когда-нибудь и значительным, и богатым. Это ведь так не трудно казалось ему. Стоит только захотеть…
Почти все многочисленные знакомые, бывавшие у Нелюбимовых, одобрительно слушали, когда хозяин после хорошего обеда за ликером рассказывал о каком-нибудь «фортеле», о какой-нибудь «ловкой штуке». Никто не возмущался, никто не протестовал, хотя нередко и «фортель», и «ловкая штука» имели самый мошеннический характер. Все находили, что это «умно» и «ловко».
И присутствовавший при таких разговорах Марк, жадно их слушавший, воспринимал, так сказать, эти лекции практической философии, которые как-будто отвечали его честолюбивым мечтам выдвинуться и отличиться в жизни.
Сдержанный и скромный, он, разумеется, всегда молчал и никому не открывал своих помыслов и мечтаний. А если б заглянуть в душу этого отрока, то можно было бы ужаснуться. В пятнадцать лет в его юной душе уже зрело сомнение в необходимости того добра и той правды, о которых он слушал от некоторых учителей и о которых читал в книгах. И ум, и наблюдения., подсказывали, что только без них можно добиться серьезного успеха. Надо только понимать людей и уметь ими пользоваться…
Не мало поразила Марка и та ложь, какая существовала в этой, по видимому, хорошей и дружной семье. Нелюбимов и жена, казалось, жили душа в душу и пользовались самою безукоризненною репутацией. Необыкновенно привлекательная, спокойная и ровная, с скромно-горделивым видом женщины, сознающей свои добродетели и права на уважение, любившая иногда говорить о долге жены и матери и бывшая, казалось, образцовой женой и матерью, — она возбуждала в Марке невольное благоговейное почтение, как единственное существо чистое и светлое, на котором нет пятен, и которое как будто опровергало его пессимистический взгляд на людей, вынесенный им из первых уроков жизни.
Но каково же было его разочарование и в то же время какое-то ужасное для пятнадцатилетнего отрока злорадное чувство, когда после двухлетнего пребывания у Нелюбимовых, он однажды летом случайно увидал, что швейцарец-гувернер целует руку Нелюбимовой. Это было в саду, в деревне, где обыкновенно Нелюбимовы проводили лето. Пораженный и заинтересованный этим, Марк притаился за деревьями и подслушал такой разговор и такие поцелуи, которые не давали повода сомневаться в отношениях швейцарца и этой женщины.
И Марк, вернувшись в дом, несколько взволнованный от этого открытия, через час видел Нелюбимову за чаем, как ни в чем не бывало, такою же спокойною и величавою, так же любезно и, казалось, совершенно равнодушно бросившую несколько фраз гувернеру таким тоном, будто он ей совсем и не близкий человек.
Марк начал осторожно выслеживать любовников и скоро выследил, как раз ночью, когда Нелюбимов по делам был в городе, швейцарец пробирался к его жене.
И Марк словно торжествовал. И она такая же, как и тетка. И эта «святая женщина», какою считал он ее, обманывает мужа и лицемерит…
«Все, значит, такие!» — поспешно делал он обобщения, и втайне стал презирать Нелюбимову, сохраняя по-прежнему к ней самое почтительное
