Девять этажей вниз - Елена Северная
И какая к черту Пустыня?
Какой к черту мальчик с голубыми глазами?
Все это бред.
Бред шизофреника, сидящего в темной маленькой комнатке с низкими потолками и черными стенами. Шизофреника, раскрашивающего эти черные стены яркими красками своей больной фантазии.
Все. Хватит.
Цвет выедает глаза
Отравленный краской воздух убивает легкие.
Стереть краски, сорвать блестящие постеры, порвать на мелкие клочья пустынника с голубыми глазами.
Черные стены – вот твоя реальность.
Маленькая тесная комнатка с небольшим окном на потолке – вот твое будущее.
А твои стены, твой пол и потолок – твои родители, братья и сестры, твои мужья, дети и внуки.
И ничего больше не будет, кроме этих стен и этих постеров.
И будешь ты всю жизнь убиваться из-за любого маленького лучика, упавшего на твою любимую кучку пепла от постера с пустынником.
Будешь убиваться, набивая кровавые синяки, ломая о стены свои кости, заливая пол своей кровью.
Зачем?
Чтобы кто-то поместил твою клетку рядом с аквариумом для рыбок за полторы штуки баксов каждая?
Чтобы кто-то развесил твою шкуру у себя в кабинете, рядом с иконой Божьей Матери в золотом окладе?
А твои зубы нанизал на бусы, как трофеи, добытые не охоте с вертолета?
Интересно, что случится с этими стенами, если ебануть по ним железным членом!
Три
В палате шел дождь.
Его мелкие капельки острыми иголками капали на подушку, одеяло, холодные железные прутья кровати, растекались по полу лужицами и ручейками уходили в щели в дверном проеме.
Потускневшая лампочка, как зрелая червивая груша, грустно повисла посередине плотно сгрудившихся темных туч и грозилась вот-вот упасть.
–
Как хорошо, что я забрала тапочки на кровать, – думала я про себя, кутаясь в мокрое одеяло.
Скоро я умру.
Кутаясь в одеяло, пытаюсь заткнуть им дырку в сердце, но одеяло не помогает.
Кровь пропитывает его и стекает крупными каплями на пол.
Слишком уже большая дыра.
Слишком уж маленькое одеяло.
Слишком уж сильный ветер.
Где можно найти покой?
Только в могиле.
Только бы доктор не узнал.
Доктор поправил очки на переносице, не отводя взгляда от своих бумажек, и сказал:
–
Вся вина мира не может лечь на твои плечи. Ты не в ответе за мир, прости и отпусти его.
Смотрю на него сквозь большое увеличительное стекло:
“Где вы, доктор? Я вас не вижу?!!”
Вы так ничего и не поняли…
***
Когда-то в одном уже давно закрытом банке к нам приходил слепой человек за своим вкладом.
Стучал своей палочкой по порогу кабинета. по дешевому линолеуму, по стенкам кассы.
Выпрашивал назад свой замороженный вклад.
–
У нас такая процедура, – говорили мы ему.
–
Мы по-другому не можем, – отвечали мы ему.
–
Вы понимаете? Нам программа не дает провести операцию. У нас – мораторий, – объясняем мы ему.
Но он так ничего и не понимал.
Но ничего и не говорил.
Сидел с каменным лицом и внимательно слушал нас, не перебивая.
А потом, не повышая голоса сказал:
–
Оформляйте продление.
И уходил так же стуча палочкой по полу отделения.
А мы только шептались:
–
Какой хороший дяденька.
Но через полчаса приходил сорокалетний здоровенный миллионер – псих, и устраивал нам истерику на полдня, ссылался на военное прошлое, на сорванные сделки, на просроченную визу в Эмираты. Угрожал и оскорблял, разбивал курсы валют и мебель.
А мы ему только улыбались и молча вызывали дополнительную охрану.
***
–
Ты – псих! – говорю я ему.
–
Почему? – не понимает Пьяный человек.
–
У тебя голубые глаза, как у психа.
Усмехается.
–
Не только у меня голубые глаза. Тогда что, все люди с голубыми глазами – психи?
–
За всех не знаю, но ты – точно псих.
–
Ну, если брать по аналогии, сходство двух предметов в одних признаках говорит о сходстве этих предметов в других признаках, в данном случае – людей. Ты по одному физическому признаку, который есть у очень многих, определяешь психическое состояние человека, которое может быть тоже у многих. Ты говоришь, что голубые глаза – это признак психа. Значит, по-твоему, все люди с голубыми глазами – психи.
–
По аналогии. Твоя жена – девушка с зачесанными на лицо волосами в Инстаграмм. Если все девушки мира зачешут свои волосы на лицо, то они будут твоими женами? Если я зачешу волосы на лицо, то тоже стану твоей женой?
–
Я не против.
–
Лучше я возьму ее к себе на работу, чтобы ты не смог ко мне вообще подойти, и только слюни издалека пускал.
–
Нет, псих – это ты.
–
Спасибо тебе.
И я вдруг говорю ему:
–
Берегись черного бульдога.
–
Ну и к чему ты это сказала?
–
Не знаю, просто так.
–
Ну и кто после этого псих?
И спрашиваю Пьяного человека:
–
Ну скажи что-нибудь.
–
А вот что я тебе сегодня скажу?
***
Нет ничего. Все выдумано. Придумано давным давно. Любовь? Хрен там. Сплошной обман, гормоны и самовнушение. Праздник физиологии.
И умение договариваться. Договорились жить вместе – живут. Договорились только трахаься – только трахаются.
Куда там маленькой закомплексованной девочке до умения договариваться? Тут и прямо не скажешь то, что чувствуешь на самом деле. Постоянно думаешь и думаешь. Уже волосы выпадать начинают. А ты все думаешь. Выедаешь себе язву желудка. И кость в горле.
Можно повернуть чувства так. Можно эдак.
Сегодня любил одного. Завтра другого.
Любовь изменчива, как борщ на солнце. Сначала вкусный, а потом скисает и покрывается бульбами. А потом плесенью.
Или варить новый, или вообще другое блюдо. А вдруг кексика захочется. Шоколадного афро-русского.
***
И тогда остается одна Истерия.
В ярко зеленом с переливающимся розовым оттенком платье с глубоким декольте и плотно связанными волосами на макушке, остро-торчащим контурами ушей, завешенными сережками разных размеров и форм, острыми раскрашенными ногтями, держащая билет в психбольницу, напоминает Злую Фею в сказке о Золушке.
Этот сон длится бесконечно.
Бесконечно мелькают перед глазами кадры чей-то чужой жизни.
Сегодня фильм про возмущенных клиентов.
Завтра фильм о пораненных о камни ногах.
А потом – только работа.
Не отрываясь от монитора.
Не снимаешь улыбки с лица.
Отрабатываешь 60% своего законного нерабочего времени по выходным и вечерам.
Не спишь.
И хочется отмыться от этой грязи.
А некогда.
Море не помогло, фотография моря не помогла, перенос кредитного…
***
Хотя нет, на самом деле все было не так.
Между строчек непрочитанных инструкций вижу голубое небо, и строчки уже не строчки, а решетки на окнах больницы.
И по этим металлическим решеткам Болезнь читает мне свои морали.
Плачу в кабинете.
Начальник отдела безопасности смотрит строго и осуждающе.
–
Нет, если ты хочешь, выдавай кредит, но я напишу отказ.
Как же так?
Начальник юридического отдела смотрел на документы и написал в служебке: «Выдать можно, но…»
Зам улыбался, и качал головой, и говорил:
–
Придумывай что-то, выдавай, у тебя работа такая.
–
Давай думай как.
А думать уже не могу.
А думать уже сгнило и отпало.
Начальник отдела безопасности отказывает, его зам подписывает на выдачу.
А коллеги, замечая мою внезапную заторможенность, нелепо лезут не в свое дело:
–
Что с тобой?
–
Да ничего, все нормально… – успокаиваю их.
А потом, видя, что этот ответ их не устраивает, добавляю, – просто жарко сильно стало.
И думаешь про себя: “Потому что ТОШНО сильно стало!”
***
И Тошнота.
…«Тошнота от вселенского одиночества подступает
