Девять этажей вниз - Елена Северная
Но вдруг…
Что-то другое, не вода, давит на грудь…
Выплыть! Выплыть! Выплыть!!! Из этого морского дна.
Вырываешься на Солнце. Но ночь на этой половине земного шара.
***
Случайно стряхиваю пепел с полусгоревшей сигареты себе на руку. Выныриваю откуда-то из бесконечности, из сюжета с ярким солнцем и горячим песком.
Мгновение фокусируюсь на реальности: черное пятно от пепла на белом рукаве, старый темно красный шрам от сигареты на коже рядом.
–
Это я тебе говорю. По-дружески. Тем более такого, как он.
Все еще говорит Она.
–
Этот парень не для тебя. Я это точно знаю. Посмотри на него. Все с него гонят.
Она говорит:
–
Поверь мне. Я там была, там ничего интересного нет. Он не для тебя.
Смотрю на нее и вдруг спрашиваю:
–
А ты случайно не знаешь, к чему снятся мертвые кошки?
Вечерний перекур заканчивается, выхожу из курилки, иду на свое рабочее место.
***
Дождь все еще теребил уставшее стекло. Далеки и одинокий собачий лай все так же тоскливо доносился через открытое окно.
Очередной графин с водкой подходил к концу, а Пьяный Человек все еще что-то спрашивал:
–
Что это такое? – показывает мне мою правую руку.
–
Шрам.
–
Откуда у тебя шрам?
–
Не знаю, он у меня столько, сколько я себя помню.
–
А сколько ты себя помнишь? – и я начинаю вспоминать свои сны про Пустыню и зеленого демона, которого сжигаю раз за разом прямо у себя в руках.
–
Сколько
я себя помню, – повторяю я про себя, – Вечность.
***
История про Вечность.
Жил как-то один старец, обычный пенсионер, ходил на рынок, получал пенсию, судачил с соседями о правительство, иногда пил с ними пиво и ездил на дачу копаться в земле.
Как-то раз к нему приехал маленький внук. Как увидел он этого старца, удивился очень: нельзя быть таким старым, и спросил у него:
–
Деда, а ты давно живешь? Ты видел динозавров?
Старец усмехнулся и шлепнув домино о деревянный стол сказал:
–
Что значит видел динозавров? Это тоже самое, что сказать, что ты, когда подрастешь, будешь гулять без скафандра по пустыням Юпитера. Совсем другой вопрос, давно ли я живу. Видишь это домино?
–
Вижу, – сказал внук.
–
Я его купил, когда мне было 27 лет, еще в СССР. Сейчас мне за 80 и я, возможно, скоро умру. И когда я умру твоя мать выкинет это домино на свалку. И забудет про него. А я – не забуду. И когда-нибудь в следующей жизни я найду его где-нибудь на раскопках древней цивилизации советов.
И сказал он:
–
Нет, внучек, я не видел динозавров, но я всю жизнь проработал на заводе слесарем, и все, что я помню сейчас, это как я два месяца подряд в лесах Северной Франции выдалбливал из камня наконечник для копья. Все мои воспоминания – на моих руках, в моих тысячелетних мозолях. – И он сказал, – Посмотри на свои ладошки, может быть, ты тоже что-нибудь вспомнишь.
Но внук уже его не слушал, он спал, заснул от его рассказа.
***
–
Знаешь, Пьяный человек, история человечества выброшена на мусорную свалку, зарыта в заброшенных могилах, забыта в засыпанных песком пустырях. А Вечность – это постоянная эрозия вновь созданного, и только она, эта эрозия, хранит память тысячелетий. Спроси у моего шрама, откуда он взялся, и может он тебе ответит.
***
Хотя нет, на самом деле все было не так.
Это маленькая девочка плакала в туалете, заливая морем слез нижние этажи..
Это девочка с юрлиц.
Сижу рядом с ней и вопросами пытаюсь добится правды.
–
Что случилось? – спрашиваю я.
–
Ничего, – говорит она и опять заливается слезами.
–
Не ври, что-то с парнем? – она в ответ только качает головой, – Что случилось?
–
Я не хочу тебя вмешивать.
Делаю затяжку: первую, вторую.
Выдыхаю дым прямо в вытяжку: «Боже, как хочется домой!»
–
Ты меня уже втянула. Если ты сейчас мне все не расскажешь, приведу безопасность и будет еще хуже.
Девочка заливается еще большими слезами
–
Я не могу.
–
Тогда я пошла.
–
Подожди. Это юр. лицо. Последнее, которое мы собираемся кредитовать. Они просто обналичат деньги и убегут из страны.
–
Откуда ты это знаешь?
–
Они пообещали мне деньги, если я научу их, как правильно оформить документы.
–
Заплатили уже?
–
Еще нет.
В холодном поту выхожу из туалета: девочке не заплатили, заплатили другому человеку.
И за полчаса до начала Кредитного комитета иду в отдел безопасности.
Четыре
“Унылый или Веселый?” – задаю себе вопрос перед кабинетом.
Лотерея хуже некуда.
Если Веселый – хорошо.
Если Унылый – придется звонить Веселому.
А это не телефонный разговор.
Мну несколько секунд унылую ручку двери и только потом решаюсь войти.
На меня в упор смотрит Унылый.
–
Добрый день, – говорю я ему, – а где Виктор Николаевич?
–
На выезде.
–
А когда он приедет?
–
Завтра.
–
У нас сегодня Кредитный комитет.
–
Ну и что. Я прийду.
“Вот с кем договорились”.
Выхожу.
Звоню Веселому.
–
Виктор Николаевич, нужно переговорить.
–
Добрый день, Солнце! – радостно кричит мне в трубку Веселый.
“какое я нафиг солнце” – думаю я про себя.
–
Нужно переговорить, когда Вы будете?
–
Завтра, Солнце, завтра! Тут мнооого рабооты.
–
А как же кредитный?
–
А я сильно нужен?
–
Очень сильно, Виктор Николаевич!
–
Так давай перенесем на завтра?
–
Хорошая идея!
–
Только завтра – праздник. Ты же помнишь? Давай выше нос и чтобы весело завтра было!
Веселый звонит управляющей и она благополучно переносит кредитный.
Выдыхаешь.
***
И вдыхаешь.
Новые обстоятельства, как небольшой глоток воздуха.
Как смена профессии.
Как рекламный слоган в фейсбук:
“Не любишь фотографироваться?
Убегаешь от фотоаппарата?
Переходи на сторону противника!”
И тут случается чудо.
Вырываешь у моря часть его красоты себе домой. Новоявленный чудо-фотограф – предмет насмешек профессионалов.
Ставишь в рамку и любуешься холодными зимними вечерами…
Вспоминаешь…
Нырнуть глубоко под воду, спасаясь от палящей жары Солнца. Глубоко нырнуть в соленую прозрачную воду Черного моря. И достать дно.
И лечь на донный песок, на темные липкие водоросли, как на зеленую солнечную траву.
И смотреть, смотреть сквозь толщу воды на Солнце, с которым уже надоело разговаривать, на тени рыб, мелькающие над тобой как тени людей на белом потолке палаты.
И ни о чем больше не думать.
Ни к чему больше не стремиться.
Никого больше не ждать..
А потом, на последнем дыхании оттолкнуться от дна и взлететь к Солнцу, к воздуху, к жизни.
И если это удается, выползти на песчаный огненный берег уставшей и радостной, окунуться в этот горящий песок и пригоршнями загрести его к себе на грудь. И греться. И отдыхать. И приходить в себя. И ждать нового….
Но это обычно не удается.
Обычно я остаюсь лежать на дне, не пытаясь вырваться на воздух к жизни.
Потом захлебываюсь и умираю. Меня съедают рыбы и разносят по морю. Потом я растворяюсь в воде и Солнце вместе с водой уносит меня к себе – в небо. И я становлюсь воздухом. И лечу, как юго-восточный ветер пассат.
А потом, если удается, я оказываюсь над Пустыней.
Но это если удается.
Удается не всегда.
Далеко не всегда.
Практически никогда.
Пару раз получилось.
***
Безмятежный летний вечер.
Люди собираются в свои маленькие миры– ночные кафе-рестораны.
Пьют, курят,
