Давид Маркиш - Стать Лютовым
- Бунин меня обвинил в святотатстве,- щуря глаза, сказал Иуда Гросман.- О Богоматери я, по его мнению, неуважительно отозвался.- Иуда замолчал, и непонятно было, огорчен он бунинским обвинением или, напротив, гордится вниманием антисоветчика.
- Ну вам-то можно,- махнув затянутой в полосатый рукав лапой, сказал Хомяков.- Это православным нельзя, а вам - что ж...
Секретарь предостерегающе покашлял, но не дающий спуску Хомяков не обратил на это никакого внимания.
- Я вот собираюсь возвращаться в Тобольск, на родину,- сказал Хомяков.Хочу целиком отдаться литературному труду и весь талант посвятить рабочему классу. Но меня что удивляет? Меня удивляет, что на цветущем поле нашей русской культуры окопались инородцы. Куда ни плюнь - одни инородцы. Я приеду в Тобольск, а там уже Абрам какой-нибудь сидит, пишет, допустим, поэму. Так где же справедливость, скажите вы мне?
Иуда Гросман смотрел на Хомякова с интересом.
- У нас интернационализм,- строго сказал культурный секретарь.- Все равны. Я вам уже объяснял, Хомяков.
- Вы говорите, говорите! - попросил Иуда.- Нету справедливости. Где ж ее взять?
- Вот-вот,- соглашаясь, кивнул головой Хомяков.- А раз нет, как тогда все могут быть равны?
- А вы хотите, чтобы все были равны? - вкрадчиво спросил Иуда Гросман.Скажем, вы и этот Абрам из Тобольска?
- Ну, допустим...- насмешливо сказал Хомяков и захрустел сухариком, намазанным икрой.- Но это же никак невозможно, потому что вы сами же говорите, что справедливости нет.
- Это товарищ Гросман заметил в общих чертах,- сурово поправил культурный секретарь. - В философском, так сказать, смысле.
- Тогда понятно! - обрадовался Хомяков и потянулся за рюмкой.
- И, кроме того, пролетарская справедливость отличается от буржуазной,дудел в свою дуду культурный секретарь.- Это ж должно быть ясно.
- Вот я и прошусь в Тобольск,- сказал Хомяков и позвенел своей рюмкой об Иудину.- Ивану - Иваново, а Абраму - Абрамово. По-честному.
Надо дать ему по физиономии. Съездить по его наглой бандитской морде вместо того, чтоб чокаться. "Я бы и съездил,- с тоской думал Иуда,- и с великой радостью, но эти вылетевшие дурацкие слова о справедливости, которой нет. А что есть? Так ведь к Махно привяжут еще и это... С ума можно сойти!"
Иуда Гросман поманил Хомякова пальцем и, когда тот наклонился к нему, прошептал в большое крепкое ухо:
- Продай мне пулю Наполеона!
Менее чем год спустя Хомяков вернулся в родной Тобольск, получил там должность заведующего отделом литературы в городской газете "Красный сибиряк" и комнату в коммунальном бревенчатом общежитии, пропахшую чудесным ароматом пихты и кедрача. Спустя еще два года он выпустил книжечку воспоминаний "Годы лихолетья", ставшую нынче раритетом. В 34-м году он был ненадолго арестован в рамках кампании социальной профилактики, а в 37-м посажен всерьез, осужден за КРД к десяти годам без права переписки и расстрелян в Беличьей балке, в пятнадцати километрах от Тобольска. Могила его не сохранилась.
Выйдя из полпредства, Лютов спустился к Сене и побрел по набережной к Лувру. На душе у него было взбалмошно, ему хотелось, дрожа от холода, тащиться на тачанке по мокрой плывущей дороге, выискивать огонек в мертвом поле и совершать дерзкие поступки. Разговор с Хомяковым бесил его. Надо было непременно съездить по морде! И так приятно ныли бы сейчас костяшки пальцев... Если б он съездил, все его неприятности выглядели бы иначе и слежка не действовала бы на нервы, как зубная боль. Он резко оборачивался, завязывал неразвязавшийся шнурок, читал газету, внезапно из-за нее выглядывая. Кто? Кто идет за ним по пятам? Он заходил в уличные туалеты, скрывавшие желающего помочиться лишь по плечи, и, стоя в тесной кабинке, вертел головой и приветственно махал рукой неизвестно кому. "Наблюдаемый объект,- писал в отчете агент Греча,- вел себя нервно, что отражалось на его физическом состоянии. Три раза он входил в уличные уборные, откуда подавал неизвестным лицам сигналы посредством размахивания рукой".
У входа в Лувр фотографировалась кучка туристов, уличный фотограф, налаживая свой аппарат, бегал вокруг треноги. Иуда решил было идти в музей, но, не доходя подъезда, передумал не без смущения: Лувр подождет, лучше побродить по антикварным лавкам.
В первой же лавке на звон дверного колокольчика вышел из глубины помещения пожилой хозяин, большеголовый, с остатками крашеных волос, зачесанных сбоку на розовую нежную лысину.
- Чем могу служить, месье? Всё к вашим услугам, начиная с хозяина.
Хозяин поддерживал в лавке образцовый порядок. Сотни интереснейших предметов были уложены, выставлены и подвешены густо, но отнюдь не тесно. С пузатенького бюро несчастного Людовика глядел любопытными глазочками бронзовый египетский бог со стройным телом танцовщика и шакальей головой. В застекленной витрине были выстроены шеренгами благородно потускневшие боевые ордена, как могильные камни на военном кладбище. Витой бивень нарвала, испещренный черными ажурными значками неведомой письменности, стоял в углу, как древко. Печеная вражья головка с жесткими волосами, отрезанная индейцем, с высоким безразличием наблюдала за покачивавшимся вверху панцирем доисторической черепахи с Галапагосских островов. К каждой диковине была привязана красной шелковой ниткой бирочка с кратким разъяснением. Сам Шепселе из Житомира не остался бы равнодушен к этой праздничной братской могиле вещей, хотя и не подал бы вида.
- Потрясающе!..- пробормотал Иуда, озираясь.- Это всё настоящее?
И мертвая голова?
- Голова пришла из Укаяле, с Амазонки,- скорбно, как на похоронах, доложил хозяин.- Она идет с сертификатом.
- С сертификатом! - повторил Иуда Гросман.- А всё остальное?
- Тоже,- сказал хозяин.- Сертификат с лентой и подписью эксперта.
- А из времен Наполеона у вас что-нибудь есть? - спросил Иуда Гросман.Наверняка ведь должно быть...
- Вы русский? - не дал ответа антиквар.- Ваш акцент... У меня есть для вас кое-что исключительное.- Приволакивая ноги в домашних туфлях, он ушел в заднее помещение и скоро вернулся оттуда, неся на ладони плоскую коробочку, посверкивавшую теплым серебряным блеском.
- Табакерка Пушкина! - объявил антиквар.- Вот...
Иуда принял табакерку с необыкновенной осторожностью, с нахлынувшим волнением сердца: Пушкин держал эту вещицу в руках, щелкал крышкой, опускал в карман.
- Русский генерал мне ее принес,- сказал антиквар.- Семейная реликвия.
"А. С. Пушкину,- выгравировано было на тыльной стороне табакерки,- в день тезоименитства. Год 1835". И вензель Николая Первого.
Иуда открыл крышку, захлопнул, принялся рассматривать изображение на крышке, выполненное чернью по серебру: Красная площадь, Василий Блаженный, купола соборов за кремлевской стеной. На шпиле Спасской башни чернела крохотная пятиконечная звезда.
- Замечательная вещь,- подбрасывая табакерку на ладони, сказал
Иуда.- Но у меня уже такая есть... А как насчет Наполеона?
- Что именно вы бы хотели приобрести? - спросил антиквар.
- Что-нибудь, чего касалась рука великого императора,- сказал Иуда Гросман.- Навязчивая идея, знаете ли...
- Факсимиле? - Ничуть не удивился продавец сушеной головы.- Дворец? Или ночной горшок? Всё можно купить, дорогой месье, а это значит, что всё, решительно всё продается на этом свете. Весь вопрос в том, что именно и по какой цене.
Иуда снова вспомнил Шепселе. Все антиквары, как видно, склонны к философствованию, это роднит их с могильщиками. Одни хоронят и этим живы, другие живут торговлей мертвечиной. Та же индейская голова или даже галапагосский панцирь - что это? Индейца, возможно, изжарили на костре, а из черепахи сварили мурцовку. Шепселе не стал бы предлагать посетителям житомирского базара печеную голову человека, хотя бы и гоя.
- Дворец у меня тоже есть,- доверительно улыбаясь, сказал Иуда Гросман,Кремль. Некоторое время, правда, недолгое, Кремль принадлежал вашему императору.
- А вы шутник, месье,- сказал антиквар и охотно рассмеялся, закашлялся, глаза его налились слезами, лицо порозовело, а лысина из розовой сделалась почти красной.
Иуда с тревогой наблюдал за этими переменами.
- Дворец - это слишком громоздко,- сказал Иуда.- Кроме того, убирать надо, топить, на одни дрова денег не напасешься.
- Может, что-нибудь из одежды? - отсмеявшись, спросил антиквар.- Ботфорты?
- Пулю,- сказал Иуда Гросман.- Маленькую тяжеленькую пульку.
И сертификат с лентой.
- Пулю? - переспросил антиквар.- Какую пулю?
- Пулю Наполеона,- сказал Иуда.
Антиквар молчал озадаченно.
- Вам когда-нибудь встречалась пуля Наполеона? - с надеждой спросил Иуда.
-М-м-м...- неопределенно промычал антиквар.- Скорее да, чем нет. Спрос, знаете ли, невысок. Но можно попытаться. Я знаю одного коллекционера, возможно, он даст добрый совет.
"Путем наводящих расспросов,- писал в своем донесении агент Греча,- мне удалось выяснить цель посещения наблюдаемым объектом антикварной лавки. Объект интересовался возможностью приобретения боеприпасов к огнестрельному оружию редких образцов". Читая донесение, куратор Громов отчеркнул это место и приписал красным карандашом: "Террор". И восклицательный знак поставил.
