Михаил Салтыков-Щедрин - Невинные рассказы
– Да-с, так вот какой у нас с князем случай был, – продолжает генералГолубчиков, – вхожу я однажды в приемную к князю, только вижу – сидитдежурный чиновник, а лицо незнакомое. Признаюсь, я еще в то время подумал: "Что это за чиновник такой? как будто дежурный, а лицо незнакомое?" Ну-с, хорошо, подхожу я к этому чиновнику и говорю: "Доложите их сиятельству, чтоявился такой-то". – "Не принимают, говорит, их сиятельство нездоровы". Ну, а я с графом был всегда в коротких отношениях, следственно для меня слово" не принимают" не существовало… Вот и пришла мне в голову мысль: дай-ка, думаю, подтруню над молодым человеком, – и, знаете, пресерьезно этак говорюему: "Жаль, говорю, очень жаль, что не принимают". – "Да-с, говорит, непринимают". Только можете себе представить, в это самое время распахиваетсядверь кабинета, и выходит оттуда камердинер князя, Павел Дорофеич… знаетеПавла Дорофеича?
– Знаем! знаем! Павла Дорофеича целый Петербург знает! – кричим мыкак-то особенно радостно.
– А из-за Павла Дорофеича выглядывает и сам князь. "А, говорит, этоты, Гаврил Петрович! а меня, брат, сегодня «прохлады» совсем замучили (он" это" прохладами называл), так я не велел никого принимать… Ну, а тебяможно!.." Только, можете себе представить, какую изумленную физиономиюскорчил при этом дежурный чиновник!
– Да, интересный случай! – замечает статский советник Генералов, сладко вздыхая.
– Случай с запахом, – перебивает Корепанов.
– Предобрый старик! – говорит его превосходительство Иван Фомич, поспешая заглушить своим голосом неприятную заметку Корепанова.
– Добрый, именно добрый! – не смущаясь, продолжает генерал Голубчиков, – и какое доверие ко мне имел, так это даже непостижимо! Бывало, сидим мы сглазу на глаз: я бумаги докладываю, он слушает. "А что, Гаврил Петрович, – вдруг скажет, – прикажи-ка, брат, мне трубку подать!" Ну, я, разумеется, сейчас брошусь: сам все это сделаю, сам набью, сам бумажку зажгу, самподам… И что ж вы думаете, господа? даже никакой я в это время робости нечувствовал! – точно вот с своим братом, начальником отделения, беседуешь! Он трубочку покуривает, а я бумаги продолжаю докладывать… просто какбудто ничего не бывало!
– Жаль, очень жаль будет, если этакого человека лишится отечество! – говорит Иван Фомич.
– Н-да… отечество! – повторяет Курилкин, по-видимому возвратившийсяк прежнему раздумью.
– А еще говорят, что вельможи все горды да неприступны! – продолжаетИван Фомич, – ничуть не бывало!
– Это говорят те, ваше превосходительство, – весьма основательнозамечает генерал Голубчиков, – которые настоящих-то вельмож и в глаза невидали. А вот как мы с вами и в халатике с ними посиживали, и трубочкипокуривали, так действительно можем удостоверить, что вся разница междувельможей и обыкновенным человеком только в том состоит, что у вельможи вобхождении аромат какой-то есть…
– "Прохлады"! – ворчит сквозь зубы Корепанов.
– Наш князь, – вступается статский советник Генералов, – так тотбольше все левой рукой действует. И на стул левой рукой указывает, и подаетвсе левую руку.
– А что вы думаете? – говорит генерал Голубчиков, – ведь это именноправда, что у вельмож левая рука всегда как-то более развита!
– Я полагаю, что в этом свой расчет есть, – глубокомысленно замечаетИван Фомич.
– То есть не столько расчет, сколько грация, – возражает Голубчиков.
– Никак нет-с, ваше превосходительство, не грация, а именно расчет-с..
– Нет… зачем же непременно «расчет»? Я, напротив того, положительноубежден, что грация, – говорит Голубчиков, задетый за живое настойчивостьюИвана Фомича.
– А я, напротив того, положительно убежден, что расчет, и имею на этодоказательства.
– Это очень любопытно!
– И именно я полагаю, что всякий вельможа хочет этим дать понять, чтоправая рука у него занята государственными соображениями.
– Ну-с… а левая рука тут зачем-с?
– А левая рука, как свободная от занятий, предлагаетсяпосетителям-с…
– Ну-с… а дальше что-с?
– Ну-с, а дальше то же самое.
– Та-а-к-с!
С прискорбием мы замечаем, что генералы наши не прочь посчитаться другс другом. Известно нам, что между ними издревле существует худо скрытаявражда, основанием которой служит взаимное соперничество по частизнакомства с вельможами. Поэтому, хотя мы и питаем надежды на деликатностьгенерала Голубчикова, но вместе с тем чувствуем, что еще одна маленькаякапелька, и генеральское сердце безвозвратно преисполнится скорбью. Действительно, он взирает на Ивана Фомича с кротким, но горестнымизумлением; Иван же Фомич не только не тронут этим, но, напротив того, устроил руки свои фертом и в этом положении как будто посмеивается надвсеми громами и молниями. Положение делается до такой степени натянутым, что статский советник Генералов считает своею обязанностью немедленновмешаться в это дело.
– Я думаю, ваше превосходительство, – обращается он к генералуГолубчикову, – что и в самой грации может быть расчет, точно так же как и врасчете может быть грация…
– Дело возможное! – отвечает генерал холодно, явно показывая, что онстарый воробей, которого никакими компромиссами не надуешь.
Разговор снова заминается, и все мы чувствуем себя несколькосконфуженными. Холодность генерала свинцовой тучей легла на наше общество, и нет, кажется, столь сильного солнечного луча, который мог бы с успехомразбить эту тучу. Мы все знаем, что Голубчиков преамбициозный старик и чтоедва ли он не единственный из наших аристократов, о котором мы суверенностью можем сказать, что он в один платок с вельможами сморкается. Все мы, прочие, в этих случаях более или менее прилыгаем, и если уверяеминогда, что при таких-то обстоятельствах такой-то князь сказал нам «ты» иназвал «любезнейшим», то этому можно верить и не верить. Но генералГолубчиков действительно вполне чист в этом отношении, и если уж скажет, например, что однажды в его присутствии князь Петр Алексеевич учинилдекольте, то никто не имеет повода усумниться, что это именно так и было."И для чего бы Ивану Фомичу не уступить! – думаем мы, внутренне соболезнуяо происшедшем, – с одной стороны, Ивану Фомичу следовало бы сделатьнебольшую уступочку, а с другой, и генералу не мешало бы взглянуть на делопоснисходительнее… и все было бы ладно, все было бы смирно и мирно иочень хорошо – так-то! А то вот дернула нелегкая – ахтихти-хти!" Но покудамы только рассуждаем, статский советник Генералов уже принимаетдействительные меры к замирению враждующих сторон. Он прежде всего начинаетзаигрывать с генералом Голубчиковым, как наиболее неподатливым.
– Не получили ли чего-нибудь от графа насчет «этого» (крестьянского)дела, ваше превосходительство? – спрашивает он.
– Получил-с, – упорствует генерал в холодности.
– Ваше превосходительство всегда самые верные сведения иметь изволите, – не менее упорно продолжает заигрывать Генералов.
– Сам по себе я никаких сведений не имею, но конечно… доверие егосиятельства… одним словом, могу-таки в некоторых делах посодействовать…
– Как же-с, как же-с, ваше превосходительство! – ведь вы с графом-тодаже несколько "свои"?
– Даже и не несколько, – отвечает генерал, постепенно смягчаясь, – потому что моя Анна Федоровна положительным образом приходится внучатнойплемянницей Прасковье Ивановне, а Прасковья Ивановна, как вам известно…
– Да, если кто заслужить у графа желает, так это именно что стоиттолько к Прасковье Ивановне дорогу найти! – восклицаем мы хором.
– И представьте, что я открыл это родство совершенно случайно! Однаждыприхожу к Прасковье Ивановне по хозяйственным ее делам, а ей вдруг и придина мысль спросить меня: "А что, говорит, ты женат или холостой?" – "Женат, говорю, ваше сиятельство, на Греховой". "Ах, говорит, да ведь жена-то твоямне внучатной племянницей приходится!" Начали мы тут разбирать дараспутывать – ан и открылось! А не приди ей на мысль спросить меня, так быоно и осталось под спудом…
Хотя мы неоднократно уже слышали этот анекдот, но считаем долгом и насей раз выслушать его с полным благоговением. Вообще, ничто так неуслаждает наших досугов, как разбор родства и свойства сильных мира сего. По-видимому, это весьма мало до нас касается, потому что собственно наширодственники суть экзекуторы и экспедиторы, но таково уже свойство людейпроисхождения благородного, что они постоянно стремятся к сферамвозвышенным, низменности же предоставляют низкому классу. Не радостно ли, например, услышать, что граф Алексей Николаич выдает дочь свою замуж засына князя Льва Семеныча? Не интересно ли при этом сообразить, что замолодою княгинею дано в приданое столько-то тысяч душ, да у молодого князяс своей стороны столько-то тысяч? Не знаю, как в других местах, а в нашемгороде и в нашем обществе всякая новая семейная радость наших вельможпоистине составляет семейную радость каждого из нас.
