Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
– Так слушай, может, это все-таки другой какой-нибудь Гришка? За моим, во всяком случае, ничего такого никогда не водилось.
– Да брось ты! Чтоб в одной и той же деревне оказались два человека с одинаковым именем, примерно одного и того же возраста… Да там во всей деревне двадцати дворов не будет!
– Ну наверное, ты права, и, наверное, это он, – неохотно согласилась Женя, стараясь говорить по возможности равнодушно. – Ну и что, и какая разница? Ведь сколько лет-то прошло! Я уж и забыла его, честно говоря, совсем. Не помню толком, как выглядит! Нет, правда, сейчас бы на улице встретила – наверняка б не узнала!
Картошки в кастрюлю летели как сумасшедшие, на бледных Жениных щеках проступили красные пятна.
– Ай!
– Что такое?
– Да вот, гляди, палец порезала, ох, больно так, прямо до слез! А крови-то хлещет, смотри, и на пол натекло! Пойду, пластырем залеплю, пока еще чего не испачкала! Извини, Марин, придется уж тебе самой как-нибудь заканчивать.
– Да ладно, иди, не волнуйся!
Дверь за Женей закрылась. «Черт, ну надо же, как бывает! – думала Марина, ставя на огонь кастрюлю с картошкой. – И что ж, спрашивается, я должна теперь все это так и оставить? Нет, по-моему, Женя не права! А что, если Гришка даже и не подозревает, что у него есть сын? И они что, даже и не встретятся никогда? Из-за какой-то там дурацкой ошибки, просто потому, что то давнее Женино письмо не дошло? Ну так надо написать другое письмо! Возьму вот и сама напишу! В конце концов, чем я рискую? Ведь если Женя права, Гришка мне просто не ответит!» И Марина действительно написала письмо и даже отправила его в тот же день, не поленившись сходить после обеда с коляской в деревню на почту.
10
Марина только что уложила на ночь Ксюшу, в последний раз наклонилась к корзинке убедиться, что девочка действительно спит, прислушалась к ее спокойному сонному дыханию.
– Спит моя кошечка! – успокаивающе прошептала Марина самой себе, выпрямилась и подошла к висящему на стене зеркалу. Смотрясь в его пыльное, чуть потрескавшееся стекло, Марина распустила косу и долго, до блеска приглаживала волосы щеткой, разделив их на две равные части – сто взмахов щеткой с одной стороны головы и столько же с другой. Шелковые волны волос спадали по спине, как плащ, полные губы были от природы такого яркого цвета, что не нуждались ни в какой помаде. Длинные, загнутые, угольно-черные ресницы таинственно затеняли голубовато-зеленые, прозрачные до самого дна глаза. Кожа была чистой и темной – не темнее, впрочем, чем у людей, с месяц прозагоравших где-нибудь в Ялте. Темные брови были, пожалуй, несколько густоваты, так что когда-нибудь Марина, наверное, начнет их выщипывать – конечно, не сейчас, ведь было бы просто глупо разгуливать по Крольчатнику с выщипанными бровями. Нос… Нос у Марины, пожалуй что, и широковат – теперь-то она знает почему! Да!.. Представить только, что, вытяни она в этой лотерее иной билет, и кожа могла бы оказаться гораздо темнее, а нос еще шире. Бр-р! – Марина поежилась. Не то чтобы она что-то имела против негров, нет, было даже что-то романтичное в том, чтобы принадлежать к столь гонимой расе. Но, к сожалению, Марина прекрасно представляла себе, каково бы ей было разгуливать по родной Москве, щеголяя чересчур темной кожей. Впрочем, здесь, в Крольчатнике, наверное бы, сошло: этакая своего рода экзотика! Вообще подумать только, сколько всего может таиться во вполне обычном с виду человеке! Взять хоть бы ее, Марину: еврейка, негритянка, и это только то, что известно точно, а покопаться – мало ли что еще обнаружится! Так-так… Мексика. Индейцы, стало быть, наверняка. А с другой стороны-то, могут быть еще и китайцы: от России ведь до Китая рукой подать! А, плевать! – Марина подмигнула своему отражению. Ребенок в животе пнул ее ногой под ребро. – Эй ты, там, потише! – строго сказала ему Марина и погладила свой живот сквозь плотную ткань джинсового сарафана. Скорей бы уж!
Бросив прощальный взгляд на корзинку со спящей Ксюшей, Марина вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. Деревянные ступеньки чуть поскрипывали под ногами.
Компания у камина была давным-давно вся в сборе. Дальше всех от огня, в самом темном углу дивана, сидела Маша. Она вся просияла при виде Марины и стала делать ей рукой таинственные знаки, означающие: «Пошли после всего к нам пить чай и трепаться!» Марина кивнула, что поняла и придет. В глубине души у нее шевельнулось что-то вроде сочувствия к Маше: значит, Илья опять не будет ночевать в пристройке. Интересно, как только Маша все это выдерживает? Сама Маша, между прочим, Илье никогда не изменяет. Это все знают, это настолько очевидно, что даже уже и не обсуждается. Единственная из всех здесь, Маша была настоящей женой (хотя Марина еще так до конца и не разобралась, что же это такое значит). Но это не заставляло ее относиться хоть к кому-нибудь свысока или хоть как-нибудь подчеркивать свое превосходство. Наоборот, при взгляде на Машу создавалось полное впечатление, что никакого превосходства тут нет, а наоборот – масса обязанностей и минимум привилегий. Скольких, интересно, усилий стоило Маше создать и поддерживать в Крольчатнике свой собственный, отдельный дом? А Машино легендарное послушание! Всем ведь известно, что стоит Илье только глазом мигнуть – а не пора ли, мол, Машка, съездить тебе на недельку в Москву? – и она без звука побежит собирать вещички!
Всегда веселая, никогда не унывающая, вечно готовая прийти на помощь, Маша явно была в Крольчатнике для всех своей – и в то же время не принадлежала, казалось, не только Крольчатнику, но даже и самой себе.
Отвернувшись от Маши, Марина пробежалась взглядом по всем собравшимся у очага. Каждый из них давным-давно уже сделался ей дорог и необходим. Теперь же, когда не стало мамы, эти люди действительно стали ее единственной настоящей семьей.
Денис, как всегда, ангельски прекрасный, в белоснежной свежей рубашке – недавно Марина чисто случайно обнаружила, что он сам для себя их гладит и только иногда, когда совсем уж не успевает, просит об этом Женю. Как всегда, ни тени усталости в лице, а ведь только сегодня утром вернулся с дежурства! Под правой рукой у Дениса пристроилась Олюшка,
