Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
Потом он отозвал в сторону Дениса и сунул ему в руки толстую пачку долларов.
– Деньги надо давать мужчине, – пояснил он. – Женщины ничего не понимают в делах. Прощай, Марина, я буду писать тебе на твой старый адрес.
Хлопнула дверца, и через мгновение машина Хосе затерялась в потоке других машин.
– Надо же! – пробормотала Марина, усаживаясь в электричку. – Какая странная штука жизнь! В один и тот же день проститься навсегда с мамой и обрести никогда до сих пор не виданного родного отца!
Электричка тронулась, и Марина снова, в который уже за этот день раз, безудержно расплакалась.
– Мама, мамочка! – шептала она сквозь слезы, чуть слышно, дабы не переполошить людей в электричке. – На кого ж ты меня покинула? Ничего-то я не успела еще понять в этой жизни, ни в чем-то толком не разобралась! Ах, мамочка, ведь по правде-то сказать, ни капельки я еще не выросла! И как же я буду жить без тебя в этом огромном и страшном мире?
Марине чудилось, что она стоит теперь на краю темной бездонной пропасти, голая, маленькая, под пронизывающим ветром, и со всех сторон надвигаются на нее тяжелые темные тучи, грозя в любую минуту разразиться громом, заблистать молниями, пролиться дождем… Волшебное чувство безопасности, не оставлявшее Марину с раннего детства, делавшее ее подчас бесстрашной до полного безрассудства, пропало сегодня совсем и, по-видимому, навсегда.
9
Много-много ночей подряд снился Марине тот самый сон, много-много дней прожила она как во сне, просыпаясь с одной и той же мыслью: мамы, мамы у меня больше нет! И тут же слезы сами собой наворачивались на глаза. Если это происходило на людях, ее, конечно, тут же начинали утешать, старались отвлечь чем-нибудь, заболтать, на худой конец, напоить чаем, но по утрам, просыпаясь в своей постели, Марина оказывалась совсем одна, не считая маленькой Ксюши, которая, конечно, ничего еще не понимала и ничем не могла ей помочь.
Но однажды утром, проснувшись и подойдя к ребенку, Марина отступила на миг, пораженная: девочка при виде нее перестала плакать и заулыбалась.
– Узнала! Узнала свою маму! Крошечка ты моя хорошая! – Марина была растрогана, сердце ее наполнилось теплотой. Она быстро переодела малышку и, подхватив корзинку, служившую Ксюше кроваткой, легко, не чуя под собой ног – конечно, с поправкой на живот, не чувствовать который было попросту невозможно, – побежала вниз на кухню: было ее дежурство.
На кухне Маринино внимание сразу привлек незнакомый звук. Он шел из-за окна – звонкий, мелодичный. Марина выглянула во двор и увидела, что это капель. Весна! Весна пришла! Жизнь продолжается, и скоро-скоро уже появится на свет Маринин ребенок! Господи, как надоело ждать, кто бы знал! Как надоело быть такой толстой!
Тяжесть, лежавшая столько времени у Марины на сердце, растаяла, как снег на весеннем солнце, оставив только светлую грусть. Что же, смерть – это, конечно, смерть, и ничего ты с ней не поделаешь, однако все равно надо как-то жить дальше, тем более что один ребенок у Марины уже есть, а совсем скоро родится другой. И к тому же где-то там, в Москве, живет Сережа, о котором она почти что не вспоминала все эти тяжелые дни. И вообще в этой жизни, с какой стороны ни глянь, есть еще много-много чего! Марина осторожно поставила корзинку с Ксюшей, принесла из подпола картошку и начала ее чистить.
На пороге кухни, как всегда бесшумно, возникла тоненькая фигурка Жени:
– Привет, я пришла тебе помогать!
– Спасибо, но я и сама справлюсь. Не в первый раз!
– Я знаю, но вдвоем-то повеселее! – и Женя без лишних слов взяла с полки еще один нож, и они стали чистить картошку вместе.
– Марина, а кто тебя научил так хорошо ездить на лошади?
– Ну уж и хорошо!
– Не прибедняйся, пожалуйста! Мне Бруно все рассказал! Влетела во двор конюшни галопом! Давайте, кричит, телефон, а то я у вас тут все разнесу!
– Никогда б не подумала, что у тебя хватит сил шутить над этой историей!
– Ну теперь-то отчего же не пошутить, когда все обошлось? Вообще-то, если честно, я все время жду от жизни чего-нибудь этакого.
– Вот оно как раз и случается! Давай ты лучше будешь ждать чего-нибудь хорошего!
– Не могу. Натура у меня не такая. Так все-таки, где ты научилась ездить?
– У бабушки, когда в деревне жила. Ну, она мне не совсем бабушка, она, знаешь, мамы моей бывшая няня. Сейчас-то она старенькая совсем, даже вот на похороны мамины не выбралась. Так вот, она живет в деревне. Ступино называется, Болшевского района.
– Как-как ты сказала? – Женя вдруг слегка побледнела.
– Ступино, Болшевского района, а что?
– Да ничего, ничего, ты рассказывай! Просто… Ну бывают же совпадения! Друг у меня там жил. Теперь-то уж, наверное, не живет, уж сколько лет прошло!
– А как его зовут, твоего друга, может, я его знаю?
– Да какая разница? Говорю, он там, наверное, уже не живет! Ну Гришкой его зовут.
– Гришка? А фамилия у него не Махонин случайно?
– А что? Неужели ты его знаешь?
– Так ведь это же он научил меня ездить! Он там сейчас на конюшне работает.
– Не может быть! – На Жене буквально не было лица.
– Да кто он тебе, Женька, чего ты вдруг так разволновалась?
– Ну если хочешь знать, этот самый Гришка Махонин… ну… одним словом, это отец Димыча, ясно?
– Ясно, – несколько обалдело проговорила Марина, и некоторое время они чистили картошку молча. – Слушай, – не выдержала наконец Марина, – а он хоть знает, что у него… Ну то есть у тебя… Ну, одним словом, он знает, что Димыч есть?
– Да кто его знает? Я ему вообще-то писала, ну в армию.
– А он?
– Не ответил.
– Так слушай, а может, до него просто письмо не дошло? Может, их перебросили куда-нибудь в армии? Я слышала, бывают такие места, откуда и не напишешь!
– Все, конечно, может быть, но чего теперь гадать-то? Кому я теперь нужна, после всего?
– Да ну что ты, Женя? Давно забыть пора! Ты такая хорошая!
– Да ну, перестань! – Нож стремительно двигался в Женькиных руках, картошки одна за другой плюхались в кастрюлю.
– Да я к тому, что Гришка этот твой – он, знаешь, по-моему, в детях души не чает! Вот честное слово, прямо даже странно! Взрослый парень, суровый такой на вид, а встретит малыша какого-нибудь – так сразу присаживается
