Константин Бальмонт - Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

Один поэт воскликнул: «Six years, six little years, six drops of Time» («Шесть лет, шесть малых лет, шесть капель Времени»). И правда, шесть лет – такая малость. Но менее, чем в этот малый срок, о, лишь в месяцы, в недели, пред нами развивается циклическая драма перемен. Меняются государства, внешне и внутренне, до полной неузнаваемости; неразбиваемый металл понятий, казавшихся несокрушимыми, бросается в плавильник, и превращается в текучую влагу; война двух народов превращается в войну двух рас; мы превышаем размахи Эсхиловских драм, заглушаем топоты Гуннов; в несколько минут гибнут надежды миллионов, и корабли за кораблями идут уснуть на дно морей; хищные птицы, – народы-зрители, народы-соперники, – глядят со стороны – и точат когти, и готовят клювы, для новых битв и столкновений; а внутри государств иные встречные теченья торопливых весенних ручьев; звоны льдин, загрязненных и грязью и кровью, перед тем как им вовсе растаять; замолкают крикливые наглые, говорят бессловесные; орды сумасшедших играют в страшный маскарад, и думают застрелить, расстрелять мышленье, и хотят благородство – повесить на виселице. А Земля, как Земля, в этот миг замышляет свое, любит зрелища, и, взметнув из Везувия пепел и лаву, напугав детской красочной вспышкой мелкорослых и слишком пугливых людей, разразилась в космическом хохоте, чуть качнулась, перебросила шутку, и эхо отозвалось в Калифорнии, Великий океан зарадовался, возликовали и гении Огня, увидев, что строители двадцатых этажей, желая бороться с пламенем, стали играть в динамит. Но ни человек не испугает Человека, ни Земля не испугает Человека. Он будет жить, он будет строить – и, чтоб строить, он будет разрушать.

Недалеко, не так далеко от этой цветущей златоносной Калифорнии, где быстры, как феи, нарядные колибри, еще в прошлом столетии, десятки лет тому назад, возникли слова, вещие и обнимающие понятием современности то, чужое, минувшее, с нашим, теперешним, переживаемым, слова, написанные как будто бы для нас. Кто-то могучий, видящий и провидящий, самозабвенно восклицал.

Годы современности! годы несвершенного!Ваш горизонт ростет, я вижу, что он расступаетсяДля более сильных, торжественных драм,Я вижу не только Америку, не только народ Свободы, я вижу, другие народы готовятся,Я вижу ужасные входы, уходы со сцены, сочетания новые,солидарность рас, Я вижу грядущую эту силу, неудержимо вступающую на мировую сцену,(Старые силы, старые войны, сыграли ль они свои роли? Действия, им надлежащие, кончены ли?),Я вижу Свободу, во всеоружии, победную, гордо надменную,С Законом с одной стороны и с Миром с другой,Изумительна эта триада, все они вышли на бой против мысли о касте;К каким историческим развязкам мы близимся с такой быстротой?Я вижу людей в их маршах и в их контр-маршах, спешат и спешат миллионы,Я вижу, что все рубежи и границы аристократий старинных разрушены,Я вижу – межи Европейских владык все стерты,Я вижу, что в этот день Народ начинает свои рубежи означать (все другие долой),Доныне еще никогда столь острых вопросов не ставили,Никогда еще не был простой человек, и дух его, более силен,и более богоподобен, Чу, как он нудит, торопит, не оставляя массы в покое!Шаг дерзновенный его на земле и на море повсюду,Великого он океана коснулся и в нем создает поселенья,Колонизует архипелаги,Своим паровым кораблем, телеграфом своим электрическим,Газетой, и массой военных орудий,Конторами, нити свои разбросавшими в мире,Меж всех географий он звенья кует, и связует все страны;Что за шопоты это, о, страны, бегут перед вами, проходят под глубью морей?Все народы беседу ведут? создается ли это у шара земного единое сердце?Человечество хочет ли слиться в сплошное одно?Ибо, видишь, тираны трепещут, короны тускнеют,Упорствуя в духе своем,Земля – лицом к лицу с новой эрой,Пред всеобщею, быть может, войною божественной,Не знает никто, что случится вот-вот, дни и ночи такими наполнены знаменьями;Вещие годы! пространство, пока я иду и тщетно стараюсь его проницать,Наполнено призраками,Те вещи, что скоро свершатся, деянья еще не свершенныеБросают вокруг меня тени свои.Этот натиск, стремленье и пыл, в которые трудно поверить,Лихорадочность снов исступленных, их странность, о, годы,Сновидения ваши, о, годы, как они проникают в меня,(Наяву ли я или во сне, я не знаю)!Америка, вместе с Европой, завершенные, смутно темнеют,Уходят за мной они в тень,Несвершенное, столь исполинское, как никогда не бывало,Идет и идет на меня!

Другие строки, сказанные тем же вещим, в далекие дни Франко-Прусской войны, и Коммуны, кажутся положительно написанными для нас, Русских, переживающих 1905–1906 годы.

Внезапно из ветхой и сонной берлоги, из душной берлоги рабов,Как будто бы вспыхнула яркая молния, сама на себя удивляясь,Ногой придавивши лохмотья и пепел, и стиснувши руки на горле владык.О, надежда и вера!О, боль завершения жизней всех тех,Кто был изгнан за то, что любил свою родину!О, сколько, порвавшихся в пытке, сердец!Вернитесь назад в этот день и забейтесь для жизни свободной!

А вы, которым платят за услугуГрязнить Народ, заметьте вы, лжецы.Хотя несчетны были истязанья,Убийства, и бесчестность воровстваВ извилистых и самых низких формах,Хотя из тех, кто беден, выжималиДостаток весь, грызя его как черви,Хоть обещанья с королевских устНарушены, и тот, кто обещался,Отметил подлым смехом свой обет,И хоть во власти тех, кто был обижен,Владыки были, все ж свои ударыНа них еще не устремила месть,И головы не срезаны у знати:Народ презрел свирепости владык.

Но мягкость милосердия былаКак дрожжи для погибели горчайшей,И струсившие деспоты вернулись,С своей приходит каждый с полной свитой,При нем – палач, святоша, вымогатель,Солдат, законник, барин, и тюремщик,И сикофант.

А сзади всех, ползет, глядите, призракКак бы туман, в покрове бесконечном,Лоб, голова, и весь – в багряных складках,Лица и глаз никто не видит,Из всех одежд, из красных одеянийПриподнятых рукой, лишь палец видно,Изогнутый, кривой, во всем подобныйЗмеиной голове.

Меж тем тела лежат в могилах свежих,Кровавые тела погибших юных,Веревка тяжко с виселицы пала,Летают пули, принцы их послали,Приспешники властей хохочут,И это все должно явить свой плод.

Тела погибших юношей, телаЗамученных, повешенных, сердцаПронзенные свинцом жестоко-серым,Теперь как будто холодны, недвижны,Но невозможно их убить.

Они вознесены святою смертью,Они живут в других, таких же юных,Внемлите, короли,Они живут в других, опять готовыхНа вызов вам.

Над каждым, кто убит был за свободу,Над каждою подобною могилойРостет трава, которой имя – вольность,И в свой черед посеет семена,

И ветры разнесут их для посевов,Дожди, снега – кормильцы им.Да, каждый дух, которого от телаОсвободит оружие тирана,Здесь будет, от земли он не уйдет,Он будет проходить по ней незримо,Шептать, предупреждать, и торопить.

Свобода, пусть отчаются другие,Я никогда в тебе не усомнюсь.

Дом заперт? и хозяина нет дома?Пусть, все равно, готовы будьте, ждите,Он будет скоро, вестники егоПриходят вдруг.

Кто он, этот провидец, так говорящий? Не один ли из тех, которые вскормлены бурей, и умеют говорить только гневные мятежные слова, полные однозвучного красноречия военных труб и барабана?

Нет, он всеобъемлющий.

Ему доступны были все тона. Слышал он рев Океана, слышал и журчанье ручейка. И, знавший раскаты военных орудий, он несколькими словами умел вводить душу в тишину, нежную, как легкий шелест кустов цветущей сирени, над которой начали виться, в хороводе, ночные бабочки. Сумерки он понимал.

Истомность усыпительных теней,Чуть скрылось солнце, сильный свет рассеян,(И я рассеюсь скоро, отойду),Туман – нирвана – ночь – покой – забвенье.

Светлый, как дневной свет, любивший все четкое, что закончено в своих очертаниях, как закончены под Солнцем все краски и черты, этот поэт действия, бард пересоздания, преображался порою как бы в лунатика, который твердо идет по обрывным путям с закрытыми глазами. Он видит сквозь веки, он входит в пещеры ночных сновидений и сливается с душами спящих, читает в них, тайно вникает в закрытые таинства душ.