Молчание Шахерезады - Дефне Суман
А Панайота бежала в самое сердце пожара. Бежала, бежала и бежала.
Сначала медленно. Ее тошнило, от дыма спирало дыхание, она останавливалась, чтобы откашляться, и снова бежала. В босую ступню впивались осколки стекла и гвозди. А потом вдруг она задышала свободно, и вот она бежала все быстрее и быстрее, летела, став одним целым со светом, со звуком, с ветром. Ноги ее, свинцово-тяжелые, когда были укрыты толстым одеялом земли, теперь снова сделались легкими как перышко и стремительно несли ее вперед и вперед. Улицы справа и слева были залиты ярким оранжевым заревом, небо напоминало медное блюдо. Когда она бежала по улице Терджуман, занялся огнем подол ее платья. Языки пламени лизнули ноги. Но она уже не чувствовала. Ни запахов, ни жара, ни ужаса. Ничего не чувствовала. И не слышала. Ее ждала смерть. Она приняла это, и ей сразу сделалось так легко! Ах, Пресвятая Дева Мария, если бы только она узнала это раньше! До некоторых улиц справа от нее, уставленных складами, огонь еще не добрался, но ей и в голову не пришло свернуть туда. К чему ей это? Она ведь стала ветром. Тем самым озорным ветерком родной Смирны, пахнущим розами, морской солью и водорослями, уносящим с собой любые печали и дарующим облегчение.
Ах, какое успокоение принесла ей мысль о скорой неминуемой смерти! Если бы только ей хватило времени, чтобы сказать тем людям на набережной: «Эй, к чему вам весь этот страх и ужас? Сдайтесь поскорее на милость смерти». Смерть и есть свобода!
Слева, выбрасывая столпы искр в небо, рухнуло здание. Не сбавляя шага, Панайота краем глаза взглянула на валявшуюся у стены вывеску. Это был один из модных магазинчиков. Что ж, прощайте, кроличьи воротники и муфты, прощайте, кружевное белье и шляпки из Парижа! Пусть все эти штучки, манившие обещаниями счастливой жизни, сгорят в этом адском пламени! Была лишь одна-единственная счастливая жизнь, но теперь она осталась в прошлом. Эта счастливая жизнь осталась в маленьком доме с голубой дверью на улице Менекше. Она осталась в том котле, из которого они все вместе ели вареную фасоль, макая в горячую жижу кусочки хлеба; на том балконе, где любила сидеть Катина; в пропахших пряностями руках бакалейщика Акиса, гладивших ее по щеке; в легком прикосновении колена Ставроса к ее ноге. А раз нет больше этой жизни, так пусть исчезнут, сгорят дотла и все эти шляпки, корсеты, муфты, кафешантаны, отели с их бальными залами…
Пусть все, что когда-то привлекало ее иллюзией счастья, превратится в пепел!
Вдруг из какого-то проулка выскочил вороной конь. С охваченными огнем ногами, он напоминал мифическое существо. Он тоже, как и Панайота, несся во весь опор в самое сердце пожара. Увидев девушку, конь печально заржал и поднялся на дыбы. Вместе они помчались вниз по Белла-Висте, превратившейся в огненный проход. Панайота не отставала. Ах, чудеса! Ну конечно, вевеа, она же королева Смирна! Прекрасная одногрудая амазонка, основавшая четыре тысячелетия назад этот город. А это не кто иной, как ее конь, на котором Смирна ездила без седла. Спустя тысячи лет они снова встретились.
Не замедляя бега, Панайота повернулась к коню и улыбнулась. Конь заржал. Они стали единым целым. Сядь она на него, она не чувствовала бы этого единства.
Она рассмеялась.
Конь – и не конь даже, а наполовину пламя – и богиня с пылающей юбкой одновременно выскочили из оранжевого зарева Белла-Висты на набережную. Лицо девушки и морда полуогненного создания окрасились в цвет вишни. Над их головами сиял ореол. Люди с воплями льнули друг к другу. Бежать было некуда. У края темных волн девушка и конь остановились и переглянулись.
Девушка улыбнулась.
Конь заржал.
Решение принято. Они одновременно бросились к черной воде.
Хильми Рахми потянул поводья. Лошадь под ним недовольно фыркала, но полковник не замечал этого. Как зачарованный, он смотрел на вышедшую из легенд пару. За всю свою жизнь он не видел подобной красоты. Невозможно в это поверить, но с появлением этого огненного коня и этой девушки с пылающей юбкой резкий трупный смрад сменился вдруг ароматом жасмина из Борновы. Так значит, даже средь этого огня, пожирающего его родной, ненаглядный город, оставались еще красота и надежда. Слава Всевышнему! Душа его наполнилась глубокой благодарностью, а сердце – любовью. Отбери у него Аллах все, что он имел, и дай Он ему взамен жизнь, в которой он смог бы вечно лицезреть этот вид, он бы без сожалений эту жизнь принял.
Этот огненный конь и эта девушка с пылающей юбкой, должно быть, явились сюда из какого-то другого мира. Может, они, как птица феникс, возродились из собственного пепла. Может, это ангелы, посланные Аллахом на землю, чтобы положить конец творящемуся безумию. В их глазах не было ни тени страха или боли. Неземной красоты девушка, над головой которой сверкала корона из искр, улыбалась коню, и конь – как такое возможно? – улыбался в ответ.
То мгновение, продлившееся секунду, а то и меньше, показалось тем не менее Хильми Рахми бесконечно долгим.
А затем, разбрасывая языки пламени, конь понесся к темному морю. Столпившиеся на набережной люди замахали руками и как один закричали. Следом за конем побежала и девушка. Огонь перекинулся с юбки на руки, но она ничего не замечала. Пламя весело лизало ее накинутый на плечи платок, подбираясь к волосам.
Хильми Рахми пришпорил коня.
Все обернулись и смотрели на нагоняющего девушку всадника.
Вот девушка перепрыгнула через тело какого-то старика и подобрала руками, с которых уже слезала кожа, пылающую юбку. На ее ногах не осталось живого места. Глаза всадника горели, как электрические огоньки. Люди отступили. Она подняла босую, опаленную ногу, чтобы оттолкнуться и броситься в черные волны, поглотившие ее коня и теперь обещавшие скорую с ним встречу.
Затаив дыхание, все смотрели, как девушка парит над смердящими смертью водами, точно огненная птица.
Неожиданно появилась рука и поймала огненную птицу. Хильми Рахми схватил девушку за талию и, не обращая внимания на опаливший его кожу жар, усадил ее на круп своей лошади. Бедное животное, почувствовав пламя, заржало и попыталось сбросить девушку. А та что есть силы закричала:
– ОХИ!
Все вокруг зажмурились.
– Не бойся,
