Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева
– В конце концов, наши предки, все они – наследники «совка». – Говорила меж тем Карина. – Они ничего не хотят понимать, им бы вернуть мечту о коммунизме, но только – мечту. Они не понимают, что можно не мечтать, а именно – жить хорошо, причем не в будущем, которое несбыточно, а здесь и сейчас, сию минуту… если только Евросоюз возьмет нас к себе на обеспечение. Можно вообще не работать, жить на пособия, потому что там выплаты столь же высокие, как зарплаты. Получай деньги и живи в свое удовольствие. Разве в этой вашей хваленной России такие же пособия? Да на них и недели не протянешь!
Он и не догадывался, что все, что в тот вечер говорила Карина, звучало так радостно, так светло, что зерно сомнения, упав в почву мыслей Парфена, нашло в нем отклик и, незаметно для него самого, стало прорастать, все глубже проникая в его убеждения и укореняясь в них. И хотя он по привычке весь вечер спокойно спорил с ней, но все же так же спокойно выслушивал ее доводы, порой даже в чем-то соглашаясь с женой.
Между тем вести из Киева приходили все тревожнее, и каждое утро, которое прежде принесло бы избавление от тяжести ушедшего дня, теперь было проникнуто едва ощутимым, едва уловимым страхом, стойко поселившемся в умах людей. Что нес в себе грядущий день? Что принесла с собой немая ночь? Какие новые напасти обрушились на их родную страну, да на их край?
Мокрый липкий снег таял в лужах, не успевая плотным покровом осесть на тротуарах, и косые лучи этого белесого дождя, как бесконечный шквал пуль, больно царапали кожу лица. Прохожие то уклонялись от него, то отворачивались и шли вперед спиной, постоянно оглядываясь, чтобы не столкнуться с другими людьми, так же спешащими к киевскому метро после работы.
В вечерней темноте улиц, слабо рассеянной фонарями, особенно бессмысленными казались старания мрачного, налитого тяжестью неба осыпать город мокрым снегом, когда воздух был таким теплым, а помещения – так душны; седой туман лишь преумножал слякоть и грязь, преумножал усталость безликих прохожих, стремящихся спрятаться в своих теплых сухих квартирах.
В этот самый час в одном из уютных киевских ресторанов, настолько дорогих, чтобы быть в полной мере укромными, за одним их столиков курили кальян два человека. Это была привлекательная женщина с необыкновенно насмешливым выражением глаз и спортивного вида мужчина с удивительно простым непримечательным лицом, ширь которого давала понять, что излишества питания и пристрастие к алкоголю и другим запретным веществам уже отображается на его внешности. Будучи одного возраста со своей спутницей, он выглядел старше, что особенно было заметно по еще неглубоким бороздам морщин, въевшимся в маленький для столь большой головы лоб, по намечающимся темным мешкам под глазами.
– Эх, Лиза, Лиза… Что же ты со мной делаешь, Лиза?
Произнося эти слова, Микола не просто пристально глядел на женщину, а буровил ее тяжелым взглядом из-под густых бровей, по-медвежьи, словно готовясь наброситься на нее. Она лишь игриво пожала худыми плечами, отчего широкий вырез ее кофты чуть приспал, обнажив бледное ровное плечо, но Лиза, казалось, не заметила этого, зато заметил Микола.
– Коленька, ты же знаешь, родной, я за тебя… как за себя.
– Я же просил: не называй меня русским именем. Микола – неужели так трудно запомнить?
– Смешной такой. Просишь не называть русским именем, а сам говоришь на русском.
– Не моя вина, что родители были такими несознательными.
– Родители, бабушки, дедушки, прадедушки и, словом, все люди в твоем роду.
Лиза засмеялась, отчего и без того хитрое лицо ее так и залоснилось от удовольствия с налетом странного, притягательного коварства. В такие минуты было особенно ясно, как она была непроста, недобра, непорядочна, как хладнокровна – словом, невозможно было не понимать, что Лиза обладала всеми качествами, необходимыми в политике и грязных играх ее. Но именно это ее надменное выражение лица, всегда полное насмешки, это лукавство, так и застывшее в уголках хоть и узких, но прехорошеньких голубых глаз, сводило мужчин с ума. Она всегда и везде казалась выше других людей, умнее, хитрее, острее на язык.
– Слушай, ну прекрати уже. Не смешно совсем.
Однако говорил Микола весело, и взгляд его маленьких, блеклых серых глаз стал приветливее.
– Так это что ж значит: да?
– Милый мой, я ж говорю: за тебя как за себя всех порву. Но давай останемся друзьями. Зачем тебе это? Мы так давно друг друга знаем. Зачем портить то, что есть?
И хотя было видно, и во всем чувствовалось, что ответ Лизы неприятно кольнул Миколу, но он все же не терял самообладания и продолжал отвечать радушно, даже улыбаясь – вероятно, ему стоило большого труда скрыть то, как она уязвила его самолюбие своим отказом.
– Я не девчонка, чтобы дружбы и хороводы водить. Мне – другое нужно.
– Так этого другого у меня нет и не было. Ты же знаешь, у меня сейчас забот столько, хлопот.
– Да уж знаю. – Микола издал смешок. – Работа ответственная. Как там у тебя, в администрации президента? Все ли хорошо?
– Да все как обычно.
– Так уж и как обычно? Свежо предание, а верится с трудом.
– Да у нас забавно, сам знаешь. Охрана вся – уголовники. Такие здоровые дядечки в татуировках, время от времени спрашивают у меня: «Лиза, тебя никто не обижает? Если обижает, дай только знать.»
Сказав это, Лиза засмеялась, но Микола не смеялся вместе с ней.
– Ты это уже рассказывала.
– А мне больше и рассказать нечего. Ничего нового нет.
– И президент никуда не собирается, в командировку, скажем? У него тут люди ночуют уже который месяц в центре города, людей снайперы постреляли, силовиков схватили и, видимо, уничтожили, каждый день представители радикалов ездят в американское посольство, и ничего нового, говоришь, не беспокоит? В конце концов, я ведь могу помочь. Обеспечить безопасность, так сказать. Радикалы не успокоятся. Я тебе говорю. Ничто их не уймет. У них, по всей видимости, совсем другие указания из Штатов. Плевали они на уступки президента, плевали они на его договоренности с оппозицией.
– Я же говорю: с безопасностью все в порядке. И самого президента охраняют как зеницу ока, и даже меня обещают защитить от любых притеснений.
Последнее Лиза произнесла легкомысленно, в шутку, но казалось, так уверенно,
