Жених по объявлению - Виталий Яковлевич Кирпиченко
После того как попутчицы в черном позавтракали за столиком яйцами и огурцами, я решительно бросил на освободившееся место гуся с одной съеденной ногой, луковицу и огромный огурец. От буханки отломал краюху, посыпал ее обильно солью. Решительно посмотрел в глаза Яковлевой.
— Садись, — кивнул на место за столиком.
Яковлева облизнулась, проглотила слюну и, тряхнув головкой, сказала:
— В такую рань я пью только кофе. А лук… — тот же презрительный взгляд в мою сторону.
Выстраданный голод освободил меня от всего, что мешало утолять его. Взгляд Яковлевой застрял где-то, запутавшись и растворившись, далеко от стыда и боязни выглядеть некрасиво.
Скоро от гуся мало что и осталось. Пропорционально его уменьшению росло презрение Яковлевой. Запив стаканом чая с лимоном, я почувствовал такую лень и тяжесть во всем теле, что еле-еле забрался на свою полку. Чтобы хоть как-то угодить Яковлевой, мысленно, с томно закрытыми глазами проговаривающей монолог, я раскрыл «Евгения Онегина» и тут же отключился. Долго ли, коротко ли я пребывал в этом благостном состоянии, мне трудно было судить, потому что за окном была темень. На полке Яковлевой не было, а снизу сидели старушка с девочкой, такой упитанной, что, казалось, сделана она из ваты. Хотелось пить. Простой, холодной, колодезной воды хотелось нестерпимо.
Спустился вниз, поздоровался со старушкой. Она посмотрела на меня и ничего не сказала в ответ. Выглянул в коридор. Там Яковлева, глядя в черное стекло, строила рожи своему отражению, заламывала руки, закатывала под лоб глаза… Увидев меня, спросила:
— Скажи, Нина Заречная почему не полюбила Константина, а полюбила Тригорина? Он же старше ее? «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». Здорово!
— Старый и денежный козел. А у этого вошь на аркане, размазня. — Я пожал плечами, соображая, что еще добавить к Чехову. — А Заречная твоя — бестолковая дура! Вбила себе в башку, что она великая актриса, а на самом деле — бездарь! Корову бы ей, поросят да кучу детей, как нашим мамам, тогда бы эта блажь из нее выветрилась бы враз!
— Фу! Какой ерунды ты наговорил! — Уже не плечиком повела Яковлева, а перекрутилась вся в жгут. — Так примитивно судить человека может только тот, кто далек от искусства! Искусство и жизнь, вернее, проза ее, далеки друг от друга. Искусство впереди, оно подсказывает жизни, какая она должна быть.
— И кто же подсказывает, как надо жить? Тригорин, потаскун и юбочник? Мямля Константин? Вбившая в свою тыкву Заречная, что сцена — это все? А об остальных и речи нет. Сидят клушами на своих геморроях, спят, жрут и зевают…
— Ну, знаешь! Не ожидала от тебя! Думала, ты что-то… Отодвинься, луком воняешь!
Перед сном я доел гуся, промасленную бумагу выкинул в мусорный бачок, туда же выкинул и оставшийся лук.
Всю ночь меня преследовали ядовитый Тригорин, пришибленный, слезливый Константин и вздорная самонадеянная Заречная. Особенно доставала Заречная. Она кричала на меня: «Деревенщина, а туда же! В артисты ему! Отойди, от тебя луком воняет! Искусство надо любить, потому что любить больше нечего! На второй тур в старом свитере! Тригорин хоть и козел, но с ним интересно! Возьми меня!»
Тут халатик Заречной распахнулся, и я увидел ее ноги. Они были тонкие, кривые и — о ужас! — лохматые.
Вскинувшись, я больно ударился головой о верхнюю полку. Посмотрел на место Яковлевой. Она сладко спала, безмятежно раскинув руки и ноги. Ноги были ее — стройные, сильные, коричневые. Легко вздохнув, я упал на скомканную подушку. Впялив глаза в потолок, слушал перестук колес, видел блики огней набегавших станций и думал, думал, думал…
Стучали колеса, бесновались адские пляски бликов на стенках купе, а я не мог уснуть и все думал, думал, думал… В свете бликов проявлялась Яковлева с запрокинутой, как для поцелуя, головой. Рот ее был полураскрыт, матово белели зубы. Ноги… Мне вдруг захотелось обнять ее, и не только обнять, а слиться с нею в одно целое, растворить свою маленькую, земную, душу в ее высокой, восторженной.
Мы много раз целовались, но то были поцелуи по законам и велению сцены, они были мне приятны, только не были так мучительно желанны, как сейчас.
Как не трудно догадаться, мы с треском провалились! Первым я, а потом и Яковлева. В этот же день. У меня был еще шанс… А Земнякова, кому мы везли рекомендательное письмо, никто в театре не знал и не помнил.
Комиссия вроде бы и простая, добродушные пожилые люди, обыкновенные, человеческие, лица. Тот, что посередине, в галстуке, похож на нашего физика Павла Ивановича, только у Павла Ивановича один глаз не его, стеклянный. А с левого края — старушка даже. Она вылитая Федорчиха, только без фартука и черной юбки. Самый молодой мне сразу не понравился. Очень уж он был смазливый. Брезгливо смазливый. «Наверное, все девчонки за ним бегают, — подумал я. — Вишь, как губы скривил, посмотрев вскользь на меня».
— Ну-с, молодой человек, что вы нам приготовили? — устало посмотрел на меня «Павел Иванович».
— Это… Гм… «Мцыри». Лермонтова.
— Прошу, — откинулся на спинку стула «Павел Иванович».
Откашлявшись, я начал:
Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят, — кхе-кхе, —
Обнявшись, будто две сестры, — кхе-кхе, —
Струи Арагвы и Куры, — кхе-кхе…
— Дайте ему воды! — распорядился «Павел Иванович», а прозвучало это как: «Гоните его в шею!»
Выпив целый стакан воды, причем последний глоток был похож на плеск упавшего в воду камня с кручи, я не знал, что дальше мне делать.
— Все? Готовы? — Смотрел на меня «Павел Иванович».
Я прочитал в этом взгляде: «Может, хватит? Может, не будем?»
— Возьмите у него стакан.
— Это, — начал я, переминаясь с ноги на ногу. — Готов. Начинать с начала?
— Начните с конца, — разрешил, не меняя выражения лица, «Павел Иванович».
— Достаточно, — остановил меня, дослушав до слов:
Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребенка пленного он вез…
— Что вы еще знаете из произведений Лермонтова?
— Это, как его… «Скажи-ка, дядя!»
— Вы имеете в виду «Бородино»?
В ответ я согласно кивнул и добавил:
— Еще «Герой нашего времени».
— Разрешите мне? — обратился красавчик к скучному «Павлу Ивановичу». Получив разрешение, уставился на меня бычьими насмешливыми глазами. — Как понимать: «Герой нашего времени»?
«Как понимать, так и понимать… Герой, вот и все тут. Не дрейфил. Чеченку, не испугался, увел», —
