Михаил Борисов - День Шестой
Я снял перчатку, отодвинул ее разметавшиеся из-под шлема волосы, нащупал пульс. Сердце билось слабо и часто. Вариантов было немного, а правильный и вовсе один, и мне надо было его найти. Первым делом я насколько мог осторожно обрезал сучок, торчащий у нее из колена. Она вздрогнула, но глаз не открыла, дышала часто и хрипло.
Потом я вырубил на стволе ступеньки для себя, поминая добрым словом подарок школьного друга - сталь ножа британского ВМФ служила верой и правдой, щепки летели в разные стороны. Теперь, имея опору под ногами, я должен был сделать главное - опустить Татьяну прямо в подвеске на землю. По счастью, она висела рядом со стволом. Я дотянулся до лямки ее запасного парашюта, осторожно выпростал из чехла саму запаску и обвязал ее вокруг ствола, оставив на стропах слабину метра в два с половиной. Расцепил "липучку", освобождая лямку, ведущую к основным карабинам. Обнял ствол покрепче, намотал на руку стропы запаски и, собравшись с духом, полоснул ножом по основным.
Рука едва не вылетела из сустава - рывок был серьезный, хорошо еще, что не все стропы ее крыла удалось обрезать одним взмахом. Подвеску качнуло, я не успел смягчить удар о ствол. Осторожно, по одной, я дорезал основные стропы и едва успел схватиться второй рукой за ствол, когда подвеска повисла на запасных. Нож улетел вниз, я надеялся, что он не воткнулся в сугроб острием вверх.
Теперь я стоял, обняв дерево, и потихоньку вытравливал стропы. Кора впилась в щеку, ныло после рывка плечо. Расчет оказался верен - подвеска опустилась сквозь редкие ветки и повисла на натянувшихся стропах, Татьяна почти касалась ступнями сугроба. Она так и не пришла в себя, это мне не нравилось.
Я сполз со ствола, едва ощущая ладони. Нашарил непослушными руками сигареты и зажигалку, закурил и взялся за рацию:
- Все, кто слышит, Белому ответьте.
Старт молчал - видимо, за склон рация не добивала. Первым отозвался незнакомый голос:
- Слышу Белого, здесь Гном.
- Привет. Сообщи по цепочке на старт: сижу на земле, под желтым крылом, на руках пострадавший пилот - Мельникова Татьяна, без сознания, передай без сознания, травма бедра, переломов не вижу, кровопотеря, группа крови третья, резус положительный (я еще помнил ее данные, даже, кажется, серию и номер паспорта), требуется помощь. Находимся точно... - Я дал ему координаты с "джипиэски"*.
- Вижу желтое крыло, сейчас сяду к вам...
- Я управлюсь. Свяжись со стартом.
- Понял, понял, Белый. Сейчас организуем. Все, кто слышит, Гному ответьте...
Я убавил на рации громкость. Вернулась забытая привычка не реагировать на сообщения в эфире, пока не прозвучит твой позывной. Одним ухом я слушал переговоры Гнома, доставая пока из своей подвески кусок полиэтилена. Вообще, в карманах моей подвески можно много чего найти, хорошо, что я не бросил ее по дороге. Однажды я слышал, как бывалый пилот наставлял "чайника", который ехал в горы в первый раз: "...Кроме куска целлофана, в который можно завернуть рюкзак целиком, у тебя в подвеске должен быть нож, моток веревки метров в двадцать, лучше - тридцать, вода, туалетная бумага и обязательно два - ты понял? - два "сникерса"..."
По рации помянули меня, я прибавил громкость:
- Белый на связи.
- Белый, здесь Гном. На старте приняли, спасатели выезжают. Как у тебя там?
- Пока ничего. Будет минутка - свяжись с Чижом, скажи, чтобы не беспокоился. Да, и найди меня потом у подъемника - с меня причитается.
- Не стоит, Белый, какие проблемы...
- Найди меня. Чистого неба.
- Понял, спасибо. Держись там...
Я расстелил целлофан на снегу, расстегнул замки на подвеске Татьяны и осторожно взял ее на руки. Черт, никогда не думал, что придется нести ее на руках вот так... Дышала она часто и хрипло, ресницы дрожали над бледными щеками. Я уложил ее, расстегнул шлем. Достал из кармана кусок стропы, наскоро соорудил жгут, перетянул бедро. Крови стало заметно меньше.
Оставалось понять, насколько глубоко в ней сидит эта деревяшка. Я попытался ощупать рану сквозь комбинезон, но, видимо, действовал грубо: Татьяна вздрогнула, судорожно вздохнула и открыла глаза.
- Где я? - Глаза, мутные от боли, кажется, не замечали меня, руки в перчатках сжались в кулаки, она попыталась приподняться.
- Лежи-лежи. - я придержал ее, чувствуя, как под руками напрягаются плечи.
Она остановила на мне взгляд:
- Санечка...
Она никогда не называла меня так. Никогда. Я дотянулся до своей подвески, достал фляжку с коньяком, отвинтил крышку и приложил ей к губам. Она глотнула, закашлялась, я заставил ее сделать еще пару глотков. Уселся, положив ее голову к себе на колени, закурил.
- Ты почему здесь? - У нее в глазах появилась живинка. - Ногу не чувствую...
- Отлежала.
- Нет. - Она нахмурила брови, вспоминая. - Я садилась в елки...
- Садилась, садилась. Лежи. - Я прижал ее голову к груди. - Будешь еще коньяк? Или шоколадку?
- Не заговаривай мне зубы. - Кажется, она приходила в себя. - Я все помню. Выше было зеленое крыло, и был Никита... А Никита где? Почему нога болит?
Она снова попыталась приподняться, вздрогнула, закусила губу - видимо, рана отозвалась.
Мне нельзя было давать ей смотреть на рану - по крайней мере, до прибытия спасателей. Для женщины лучше головы лишиться, чем увидеть шрам на ноге. А шрам наверняка останется, пусть спасибо скажет, что так отделалась...
- Не брал я твоего Никиту. Не знаю, где он.
- Улетел... - она обмякла. - Улетел, да?
- Не знаю. Не хочешь коньяку - я выпью.
- Пей. - она затихла. - Можно, я посплю немного? Спать очень хочется...
Само собой, ей хотелось спать - после кровопотери.
- Спи, спи. - Я расстегнул комбинезон, стащил через голову свитер и накрыл ее. - Спи.
Пробурчал свой дежурный тост: "Ну, за успех нашего безнадежного предприятия!", допил оставшийся во фляжке глоток коньяку и сел поудобнее, качая ее на руках, как ребенка. Она вздрагивала во сне, и я вздрагивал вместе с ней...
...Спасатели обстоятельно делали свое дело - двое сразу занялись Татьяной, раскрыв медицинский чемоданчик, один помог подняться на ноги мне. Помощь была кстати, ноги совсем затекли.
Еще один, широкоплечий, прошелся вокруг, осматривая место, подобрал что-то и повернулся ко мне:
- Это кто у нас холодным оружием разбрасывается?
В руках у него был мой нож, серебристая рыбка.
- Это мой. - Я сделал пару приседаний, разминая ноги.
Он с интересом посмотрел на меня, качнул нож в пальцах, пробуя баланс, и уважительно хмыкнул.
- Хороший инструмент.
Я протянул ему ножны:
- Возьми.
Он немного поколебался.
- Просто так не могу. Давай меняться. - он снял с пояса свой, достал из ножен, чтоб я видел, что обмен равноценный. Есть определенный ритуал при обмене оружием, мужики уважительно относятся к таким вещам.
Я кивнул и взял его нож. Спасатели, хлопотавшие вокруг Татьяны, уже погрузили ее на носилки. Один что-то тихо говорил ей, она вяло кивала в ответ.
Можно было двигаться в путь.
- А с этим что? - бородатый мужик показал на лохмотья "Релакса", который успели сдернуть с деревьев.
- А ничего. Хотя... - Я подошел к тому, что осталось от крыла, достал подаренный нож и, отхватив кусок хрустящей желтой ткани, протянул ему:- На память.
Взять подвеску мне не дали.
- Иди, иди, тебе сегодня и так досталось. - Двое взяли носилки с Татьяной, один - ее подвеску, один - мою. - По дороге расскажешь, как ты ее снимал.
- Мужики, мне бы еще свое крыло захватить.
- Пошли.
"Консул" лежал в сугробе. Попросив у него прощенья за хамское отношение, я хотел затолкать его в рюкзак комом, но ребята шустро расстелили его и помогли "слистать"*, посмеиваясь: "Ваших тут столько на деревьях развешивается, что мы парапланы лучше вас складываем".
Топая за ними, я сосредоточился только на том, чтобы не отставать. Они шли по горам, как по асфальту, при этом перебрасываясь шуточками. Юмор был тот еще; у людей, много повидавших, вырабатывается характерное отношение к жизни.
Когда мы вышли к стоявшему на дороге "уазику", я уже был почти готов бросить курить. Они сноровисто погрузились, мне досталось откидное сиденье возле двери. Прикрыв глаза, я смотрел, как спасатель, несший носилки, разрезал рукав Татьяниного комбинезона и, что-то ласково приговаривая, поставил ей капельницу. Только теперь я увидел, что у него совсем седые виски.
Татьяна смотрела на меня. Я закрыл глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом. Сцена из бульварного романа - благородный рыцарь и спасенная принцесса. тоже мне...
В поселок мы вернулись, когда уже смеркалось. Народ у подъемника не расходился, ожидая чего-то. "Уазик", скрипнув тормозами, остановился, толпа сгрудилась вокруг машины; пилоты, лыжники, подгулявшие отдыхающие- казалось, все были здесь, не хватало только репортеров с камерами. Болезненное любопытство посторонних и без того мешает жить, а в такие моменты становится просто невыносимым. Я распахнул дверь, взвалил не плечо рюкзак с парапланом (плечо, однако, болело) и рявкнул:
