Роман Шебалин - Дневник ангела
- А кем ты стал?
- Я?
Он рассмеялся. С пафосом было говорить легко, обличая "их нравы"... И в самом деле, кем?
"А ведь я имею право обвинить общество, время, конкретных людей - в том, что из меня в итоге не по получилось ничего стоящего. Разочарования в любви? разочарование в себе как в художнике? Нет, все не то. Я бы мог стать наркоманом, так ведь не стал же. Погибнуть? покончить с собой? Уехать странствовать, бомжевать, бросить дом, - нет, не смог бы. Кем же? Стал ли я поэтом, писателем, музыкантом? Нет, нет, опять не то. "Это не те слова, Марта..." Поэтом меня могут назвать другие, а то, что я скажу: вот, мол, поэт... Поэтом меня должны назвать читатели, музыкантом - слушатели... Если, конечно, должны. Так кем же я стал? Человеком? Но я и был человеком, а теперь - человеческого все меньше и меньше. Я не азартен, меня не интересует ни мода, ни светская жизнь. "Бегство в религию", как пишет мне "тест Люшера", - но и в "бога" я не очень-то верю. В музыкальном мире у меня не так много знакомых, я ведь не живу в этом мире. Художники, богема? Боюсь "богему". Грязные они. Поскольку я не пью и не курю, я совсем не вписываюсь в подобные кампании. Я не голубой, я не люблю ни "хэви-металл", ни "рейв". Битломан? Но где теперь битломаны? Пропитые рожи веселых тусовщиков меня всегда пугали. С кем я могу жить одной жизнью? У меня очень специфические вкусы в литературе, человек, такого склада ума, как я, казалось бы, должен любить, скажем, французский символизм, а я его терпеть не могу. Потому что он был придуман пьяницами и развратниками. Моим другом мог бы быть Кальвин или Гитлер, вероятно, - я хотел бы воспитать таких людей, как они, воспитать так, чтобы мир - дрогнул. И вместе с тем, я боюсь давить тараканов, я их смываю водой. Я боюсь вида крови, фильмы ужасов меня не развлекают. У меня почти нет желаний. Я никогда не буду делать то, что мне сделать сложно. Но больше всего - я боюсь физической боли, последний раз я порезал себе палец года четыре назад и до сих пор вспоминаю об этом с содроганием. Я не хочу иметь семью, я не желаю размножаться - к чему плодить уродов? а потом, где гарантия того, что однажды я просто не убью своего ребенка? Кем я стал? Я могу существовать..."
- Я стал ангелом.
- Что вдруг?
- Вот видишь, и у тебя в голосе появились иронические интонации, поздравляю.
- Но почему?
Он закрыл глаза.
"Так вот как все просто, но это же надо как-то доказать. Нет, почему, зачем? В том-то все и дело, что доказывать ничего не надо: так просто!"
- Очень просто.
*
/январь 1997г./
Опять новый год. Гадость невероятнейшая.
Дела.
Встречал "праздник" в полуобморочным состоянии. Болел. Очень плохо было с желудком. Читал "Чайку" и "Дядю Ваню". Полураздавленного праздником, Чехов меня добил. Его, на первый взгляд - кажущаяся, простота - нечто иное. Мы все ждем подвоха, истины, тайного смысла, легенды. Там - ничего такого нет.
В жизни в конце концов вообще не оказалось никакого тайного смысла. Все - как на ладони. Ясно и понятно.
Какой-то дикий компот из Чехова, Нового года и больного желудка сделал свое дело. Первые часы января - глубокая ночь - сижу за компьютером, пишу "О шотландском пледе", надеюсь - последнюю, пьесу из цикла "Вивисекция".
Хадин. Нелепый, печальный и умный. Серый клоун. Нет, умный - вряд ли. Ведь как он счастлив! Как счастливы те, кто может себе позволить страдать! Может быть даже - умереть... Я так не смогу.
*
Лена переехала.
Узнал от наших общих знакомых. Бедняги, они до сих пор не подозревают, что мы любили друг друга! Но - к делу. Она теперь живет около метро "Университет". Это великолепно. Я хорошо знаю этот район. Бывал там часто слушал в "Первом Гуме" лекции поэта К.Кедpова. Удивительного человека, "дикого, но симпатичного". Исследователя.
*
/февраль 1997г./
Два весьма приятных кассетных развала, недорогой ксерокс во дворике за аркой, магазины; сталинская застройка - красно-белые дома, уютные, теплые.
Кроме того, ещё удобство - от Нескучного сада почти до "Университета" ходит троллейбус, так что каждый теперь четверг я возвращаюсь домой, давая кренделя через Ломоносовский пpоспект.
*
По не-четвергам ездил как бы на развалы за кассетами. Иногда просто гулял во двориках красно-белых домов. Так бывает только в кино или в литературных историях, но я подобным вывертам сюжета своей жизни не удивляюсь... короче, я все-таки её встретил.
Она вечером возвращалась откуда-то, вероятно с работы. Я тихо пошел за ней, мысленно крича: обернись. Но она не почувствовала моего крика, или почувствовала, но виду не подала. Она шла к подъезду, тут уж я не мог ошибиться - на этой стороне дома подъезд был всего один.
"Вот я дурак, вот сейчас будет смешно..."
- Лена!
- Ты? Как ты здесь?..
- Я шел за тобой.
Тут я понял, что после этой реплики мне необходимо быстро повернуться и убежать - я не знал, что говорить дальше.
Пусть она что-нибудь сама скажет, не можем же мы так молчать!
- Как ты живешь?
Уф, ну наконец-то!
- Жив пока.
Дальше что?
"Ну ни дурак ли я? Вот она, любимая, милая, та самая... Возьми себя в руки, кретин и скажи что-то умное!.."
- А мы концерт тут недалеко скоро играем, в "Форпосте", придешь?
- Ладно.
"Она удивлена, она подавлена? Она не знает, что мне ответить, надо её чем-то ошеломить, напугать, надо сказать, что я до сих пор люблю её, интересно, - что она мне на это ответит?.."
- Я здесь у вас тут кассеты покупал, вот, сборничек Олдфилда, ты слышала Олдфилда, Майка Олдфилда?
- Нет... Извини, мне с утра на работу, а ещё очень много дел, у тебя телефон не изменился?
- Нет.
- Я позвоню.
- Когда?
- Ну... когда у тебя концерт?
- Двадцать девятого, приходи...
- Ладно, я пойду, да?
"Сейчас она уйдет навсегда. Я потеряю её навсегда. О чем она сейчас думает? Она уходит."
- Лена!
- Что?
- Постой, не уходи.
Она обернулась:
- А ты думаешь, я сейчас попрошу у тебя прощения, скажу, что вернусь к тебе, что люблю...
- Нет! Нет, не надо так.
- А как?
Она издевалась.
Ей хотелось плакать.
- Я не знаю как. Прости.
Они помолчали.
- Ну, я пойду?
- Да.
Они опять помолчали.
- Ты не можешь так уйти! Мы же любили друг друга!
- "Но жить на краешке жизни..."
- "...Невыносимо." А Кашин новый клип снял, очень смешной, про подсолнух... Я люблю тебя.
- Я знаю.
- Да?
- Я пойду?
- Постой. Я так много хотел тебе рассказать, я думал: когда тебя встречу, все объясню... Неужели тебе все равно?
- Нет.
- Ты отпускаешь меня?
- Можно я пойду?
- И ты никогда больше обо мне не вспомнишь?
- Ты же знаешь...
- Иногда я вспоминаю запах твоей кожи, у меня всегда была хорошая память...
- Перестань.
- А помнишь, когда хотел тебя развеселить и прыгнул в болото?..
- Я пойду?
Снег с дождем.
Наверно, я не понимал, что говорю. Я просто смотрел на неё и только говорил, говорил, говорил, - и мне уже было все равно, что говорить, я лишь хотел её удержать, рядом с собой - ещё на минуту, на две, на три... Она не сможет оборвать меня на полуслове, она выслушает; пока она слушает меня она рядом.
Понимал, что безвозвратно гублю тех последних "нас", которые когда-то любили друг друга.
Но что-то вспоминал вновь - и она опять кивала головою; казалось, она сейчас потеряет сознание... Она устала, она торопилось домой. Но я все говорил. Я вспоминал какие-то глупости и несуразности; я просто смотрел на нее.
Гублю. Все гублю.
- Уже поздно. Я пойду.
Я тяжело рассмеялся.
- А можно, я сам позвоню?
- Но ведь...
- Просто услышать твой голос.
Все.
Конец. Потеряна навсегда.
Но она что-то ответила. Я не разобрал. Мне пришла в голову безумная мысль - обнять её. Я шагнул.
Она отшатнулась.
- Я люблю тебя.
Повторил опять.
- Это невозможно...
- Почему?
- Пойми...
- Я потерял тебя? да?
- ...Ты очень хороший человек, но ты...
- Ты полюбила другого?
- Да...
- Ну и... будьте счастливы.
- Он женат.
- А!
- Прости.
- И что, он тоже любит "Битлз"?
- Что?
Нет, про "Битлз" я тогда не спросил, я спросил что-то другое. Не помню. Разговор с Леной ускользал куда-то, я терял его...
Возвращался домой, в метро, доборматывал - сам с собой: вспоминал.
"Он любит "Битлз"?"
"Нет."
"А, должно быть, джадай..."
"Какой ты глупый..."
"Нет, просто верный. Верный себе, тебе, наших, да, конечно, глупым, идеалам. Мы слушали вместе музыку, мы смеялись над "Звирьмариллионом", мы обсуждали возможные родственные отношения Люка и Императора..."
"Сколько можно играть в игры!"
"Не знаю... Вы отняли у меня все. Остались только игры."
"Полюби кого-то."
Так называлась одна из песен "Би Джиз", я чуть не задохнулся от внезапного ощущения собственного уродства.
"Я уже полюбил. И что из этого вышло?"
"Полюби кого-то еще."
"Нет. Я не смогу. Помнишь, у меня была песня: "однажды и навсегда" - я не смогу предать то, чем жил..."
