Евгений Носов - Два сольди
Баб набралось во много крат больше, чем мужиков, что было естественно и привычно в итоге кровопролитной войны. Еще и теперь женщины, Манины сверстницы, сплошь обездоленные, безмужние, мучимые ломью в суставах и поясницах, шамкающие полупустыми ртами, напрочь утратившие следы былой девичьей свежести и стати, составляли основное население послевоенных деревень и главную животворящую силу тогдашней российской земли. Они и поныне не оставляли своего первейшего ремесла - тетешкаться с ребятишками, теперь чаще с городскими заезжими внуками и внучками. С бабьей ватагой шла и Маня, пламенея своим маковым праздничным платьем.
До станции было версты четыре ходу: сперва лугом, берегом реки, а потом долгим песчаным узволоком, где буксовали, рвали моторы даже грузовые дизеля. Пешему человеку эта гиблая верста тоже нелегко давалась, особенно с ношей или с похмелья. Еще пока шли лугом, по ровному, Сашка раз да другой подходил к матери с попыткой отговорить ее не провожать дальше, не месить зыбучий песок после сердечного приступа, а попрощаться тут, на бережку, и поворотить обратно. Но Маня не хотела слушать этого обидного совета при народе, отпихивала от себя Сашку, кобенясь:
- Да что ты меня все гонишь? Чужие люди идут, а я, мать родная, брошу тебя, что ли? Да ни в жисть!
- Тебе полежать надо бы, успокоиться. Ведь только валерьянкой отпаивали...
- Нечево меня укладывать. Еще належусь, успею...
- Не надо бы тебе так-то. - Сашка опять взял Маню под руку. - Пойми, мама, боюсь я за тебя...
- Да чево бояться? Чево страху за зря накликать? - Маня решительно высвободила руку. - Лучше налил бы рюмашечку. Поди спроси у мужиков.
- Нету у них ничего. Все допили.
- Ну тогда гляди!..
Маня отпихнула ничего не подозревавшего Сашку, в два прыжка подскочила к обрыву и со всего маху, взмелькивая красным подолом, ринулась вниз головой. Раздался тяжкий всплеск, будто в реку обрушился многопудовый кусок дернины.
Отшвырнув жалобно взмыкнувшую гармошку, Сашка, в чем был, сковырнув одни только лакированные штиблеты, кинулся следом. Набежавшие двое парней, мгновенно посбросав одежку, тоже ринулись за Маней. Народ испуганно зашумел, запричетывал на обрыве:
- Чево наделала!
- Ополоумела, что ли?
- С такой кручи! Да ишо выпимши... там ить дна нетути...
- Грех-то какой!
- Бабы, бабы! - понеслось по лугу. - Манька утопла.
Бегущая сквозь века, безразличная к человеческому бытию, сомкнувшаяся над Маней и ее спасителями река, за время, пока все остальные онемело вглядывались вниз, вновь обрела свою прежнюю многоструйную зеленоватую устремленность, и даже перепуганная рыбья мелочь снова затемнела, замельтешила на прежних своих местах под зыбкой речной поверхностью.
- Мужики! - метались на берегу женщины. - Да что ж вы глядите, ей-богу!
Несколько молодых ребят принялись стаскивать с себя рубахи, как десятком метров ниже по течению неожиданно показалась Манина голова.
- Да хватайте же ее! Ну что вы все как онемели!
После затяжного, как в былой молодости, нырка, так перепугавшего всех на обрыве, Маня принялась колотить ступнями в клетчатых домашних тапочках, выбрызгивая целые взметы искрящейся воды и подгребая под себя попеременно лапищами, собачьим плавом направилась к береговой осоке.
Тут и налетели на нее Сашка и еще двое ныряльщиков. Они бесцеремонно подхватили Маню и выволокли ее сперва на береговой приступочек, а затем, переведя дыхание, и на сам травяной берег:
Бабы с осуждением насыпались на истекающую водой Маню.
- Ну напугала!
- Рази так можно?
- Снимай платье, давай выжмем. Мы загородим...
- А-а! Ладно. Сама высохну. Красота! - вдруг восторженно оповестила Маня. - Благодать-то какая! Вода - парное молоко!
- Да с чево, с какой досады так-то вот прямо в одежке в реку сигать?
- А чего он домой гонит? - кивнула она на тоже мокрого Сашку с зеленой россыпью ряски по белой рубахе. - "Полежи" да "полежи"... Ну как злу не быть! Чево меня заживо укладывать? Ты дай мне ружжо, дак я заместо Сашки служить готова.
И она, истово взвизгнув, крутнулась вокруг себя, осыпав окружающих щедрой капелью с взлетевшего колоколом кумачового платья.
- А ну-ка, Саня... - пришлепнула она ладошками и сбросила с ног набрякшие водой матерчатые тапочки. - Сольдиков! Сольдиков мне сыграй! Которые за два гроша!
Сашка подобрал с земли гармонь, вздел ремень прямо на мокро проступившие лопатки. Подошли и те двое гармонистов, и они, покивав друг другу в знак готовности, разом распахнули ситцевую цветь дружно вздохнувших мехов:
Эта песня за два сольди, за два гроша.
С нею люди вспоминают о хорошем...
