Один день ясного неба - Леони Росс
И тут группа женщин в перьях и золоте стала скандировать: «Притти-таун, о, Притти-таун!»
— Может, кто-нибудь вытащит свою пусю, чтобы мы ее оценили? — не унимался тот же смутьян.
Смех и шиканье женщин.
— Приятель, ты что, не видишь: тут же дети!
— Гоните его из зала!
Ха погрозила пальцем:
— Дружок, ты пытаешься шутить над серьезными вещами.
Смутьян ощерился:
— Сама ты шутишь. Не расслышал, как тебя зовут? Ха, дочь Луса? Ты пытаешься уговорить взрослого мужика серьезно отнестись к запрету секса, который объявил губернатор Интиасар!
Все снова зашикали.
Ха снисходительно улыбнулась:
— А ты не относишься к этому серьезно? Мужчина, который обращается с промежностью женщины как с забавой, никогда не ублажит женщину ночью. — Она послала смутьяну-крикуну воздушный поцелуй. — Тебя надо кое-чему научить, красавчик! Хочешь стать моим аколитом?
Смутьян одобрительно расхохотался. Она ему нравилась.
— Хватит на сегодня политики! Мы пришли повеселиться! Из одиннадцати девушек мы отберем двух. Пора начать отсев, а для этого нам понадобится жюри. Первым на эту сцену для работы в жюри вызывается бизнесмен, филантроп и столп нашего общества — Джаррет Бартоломью Гарсон!
Анис шумно цыкнула. Это же тот самый ублюдок, который трахал Микси и сбежал; а он заплатил в конце концов?
Гарсон выбежал на сцену, энергично маша рукой, будто был важной персоной. Толпа радостно его приветствовала. Гарсон сел на стул и с важным видом вынул карандаш. На экране за его спиной карандаш казался толстым стволом дерева. Ей захотелось, чтобы он заметил ее свирепый взгляд.
— И у нас есть человек, который знает толк в красоте. — Ха ехидно усмехнулась. — О, о, о, радетель…
Толпа вышла из себя от восторга. Анис сглотнула слюну, сердце бешено забилось, и она икнула.
— Разве у его петушка не сломалась шея? — раздался женский крик.
Анис бросила на нее такой испепеляющий взгляд, что та втянула голову в плечи и исчезла в толпе.
Ха стала ернически обмахиваться, словно вот-вот упадет в обморок, и поманила кого-то из-за кулис на сцену.
— Единственная и неповторимая Дез’ре Де-Бернар-Мас!
О, слава богам!
Да ты чуть не описалась!
Я? Да никогда!
Но ты же перенервничала!
Ну, что правда, то правда. Анис улыбнулась.
Ай-яй-яй, сказал голос. Ну и способ поднять себе настроение.
Дез’ре выбежала на сцену под музыку и пустилась танцевать с Ха. В пунцовом платье без рукавов, с голыми руками, унизанными топазами, она совсем не выглядела на свои пятьдесят.
Бывшая любовница Завьера, который все ей рассказал про Дез’ре.
— Я рада видеть всех красивых девушек за кулисами, дожидающихся, когда можно будет выйти на сцену, — объявила Дез’ре. — С большими попами, темнокожие, с бритыми головами, крупными ступнями — каких там только нет!
— Тьфу ты! — раздался злобный выкрик. — Но ты же сама знаешь: победу одержит светлокожая девчонка с пышной копной волос!
Ха обняла Дез’ре, и женщины начали что-то шептать на ухо друг другу. Дез’ре села на стул. Когда она махала залу, ее руки сияли разноцветными огнями. Она как будто игнорировала Гарсона.
Самая потрясающая женщина из всех, кого он встречал в жизни, — так отзывался о ней Завьер.
— И, наконец, мужчина, которого вы все так хотели видеть и слышать, как говорится, человек часа, если не уик-энда, тот самый, кто сегодня сбежал с моего ток-шоу, оставив меня один на один с микрофоном… — Толпа встретила ее слова смехом и одобрительными возгласами, и Ха усмехнулась: — Я была готова завыть! Но мы простим ему все эти выходки, да, Попишо? Мы его поприветствуем… готовы? Берти, о!
Анис заметила, что появление на сцене губернатора Интиасара зрители встретили со смешанными чувствами: кто-то вскочил на ноги и восторженно засвистел, но многие заулюлюкали и зашикали, были даже такие, кто швырял что-то на сцену. Кто-то стал скандировать: «Козлиный, козлиный, козлиный налог, ох и козел!» — пока широкогрудый здоровяк в тяжелых сандалиях не приблизился к толпе. Но это вызвало новый всплеск шиканья и улюлюканья.
Ха с картинным почтением усадила губернатора на стул. Анис увидела на гигантском экране его сжатые губы и красивую поросль волос на лице. Его родимое пятно выглядело как волосистый островок. Этот электрический экран — дурацкая затея, решила Анис, потому что на нем укрупнялись дефекты внешности.
— Кто бы мог подумать, что только сегодня он ей впаривал что-то про пуси! — заметила какая-то молодая женщина в толпе.
Она уж и забыла, как губернатор всегда держал спину прямо, какая у него выступающая челюсть, как будто ему было известно нечто, что нормальным людям невдомек. Ее мать не раз называла его сильным. Ее мать не одобрила бы Завьера, стоявшего на коленях и растиравшего по щекам мотыльковые слезы.
— И теперь, наконец, Попишо, поприветствуем наших королев красоты!
Фанфары и барабанный бой. На сцену вышли одиннадцать конкурсанток, стреляя глазами и маша рукоплескавшим зрителям. От их вида дыхание захватывало. Анис невольно засмотрелась на крупную женщину: сияющая черная кожа, короткие рыжие волосы, словно приклеенные к голове, как алая железная шапочка. На ней был надет мужской костюм лаймово-зеленого цвета. Женщины Попишо не носили штанов.
— Такие наряды небось шьют халтурщицы на Дукуйайе, — фыркнул кто-то.
— Наверное, в таких штанах ее пуська держится крепче крепкого! — снова подал голос смутьян.
Анис покосилась на него и громко крикнула:
— Леди, все вы выглядите прекрасно!
Смутьян усмехнулся.
— Молодец, девочка! — не унималась Анис. — Тебе идут эти штаны!
Ее поддержали другие женщины:
— Носи что нравится, девочка!
— Не слушай дураков мужиков!
Смутьян прислонился к стене.
И тут начались дебаты.
Ха огласила тему десятиминутного раунда, а конкурсантки выходили вперед по двое — сначала одна, потом другая; им позволялось произнести не более пяти фраз. Талант королевы красоты заключался в скорости. В остроумии. В ясности. Тезис — антитезис. Из любви к спору.
Ну и, конечно, она должна была быть красоткой, да еще какой!
— Эге-гей! — возопили зрители, подняв брови, тряся пальцами от удовольствия, хлопая друг друга по плечам.
Сегодня вечером все смотрели на богов, какое тело! Хм-м-м! Некоторые конкурсантки вышли на сцену, уже чувствуя себя победительницами, другие скромно скользили, тише воды, ниже травы, задумчиво, если не сказать опасливо, вышагивая и демонстрируя роскошные наряды. Другие явно играли: нехотя цедили слова, снимали с себя драгоценности и шляпки, любовались ими и снова надевали, выстреливая залпом едких острот.
Плоть, кожа, дыхание. Речи. Языки. Глаза и животы, вытянутые пальчики ног. Атака и отступление. И
