Донбасский декамерон - Олег Витальевич Измайлов
В каждом из определений было понемногу всего.
Сократ, потому что переходил с места на место и почти все свои вещи написал в виде диалогов. Рационалист? Да, при этом верующий человек, не стеснявшийся говорить о том, что язычество было предчувствием христианства на Руси.
19 ноября 1711 года (по новому летоисчислению) родился Михаил Васильевич Ломоносов – самый великий из русских гениев. Феномен его личности невозможно в полной мере понять, если не учитывать малороссийский период его жизни и рассматривать его развитие в отрыве от культурно-образовательных центров «матери городов русских».
Григорий Сковорода, как нам кажется, был прежде всего сторонником всеобщего человеческого равенства и прогрессистом.
Он ненавидел всей душей крепостничество и верил в возможность исправления отдельно взятой человеческой души. Отдельно взятой. Массовость, мирской шум, алогичность раздражали его. Он не был философом во всем. Напротив – был весьма пристрастным человеком, выше всего ставившем правду и личное достоинство.
По Сковороде, Бог, все создавшая и создающая ежемоментно сила, волен давать жизнь, а судьбу и смерть выбирает человек.
Взгляды его в силу жизненных обстоятельств были изложены несколько эклектично, но XVIII век вообще был воплощением эклектичности, а барокко – пророк его. Сковорода был человеком барокко, сыном своей русской Родины, хотя и отдавал себе отчет в своей малорусской специфичности.
Матерью (русского народа) он вослед за древними летописями называл Киевщину, или, как тогда говорили, «Гетманщину», а родную Слобожанщину (ныне Харьковская, Сумская и часть Воронежской и Белгородской областей) считал теткой. И это тоже верно, потому что на земли Слобожанщины Правобережная Украина пришла всего за 70–80 лет до его рождения.
Как бы там ни было, Григорий Сковорода останется навсегда в нашей памяти как первый оригинальный русский философ, педагог и просветитель.
Все, что он написал, создано при помощи прекрасного русского языка своего времени. Это язык Ломоносова (Архангельск), Тредиаковского (Астрахань), Радищева (Казань) и Сковороды (Харьков).
И это всегда очень бесило украинских националистов, понимавших, что отнять у русской истории великого учителя можно было бы, только приписав ему какой-то отдельный язык. А он, как назло, даже суржика им зацепиться не оставил. Церковнославянского, очень архаичного начала, которое вообще сыграло особую роль в создании украинского языка, в его речи много. Но это все равно русская речь. И полились ушаты грязи на имя философа и поэта.
Грешивший националистическими взглядами в ранней молодости, Николай Гоголь переменил их и прекрасно уживался со Сковородой на одном лингвистическом, ментальном и историческом поле. Весьма уважая предтечу – многие сюжеты гоголевских повестей можно увидеть в «байках» и размышлениях Сковороды.
А вот Тарас Шевченко не удержался. Он обзывал философа «идиотом», «неправильным малороссом», а его философию – «бестолковой». Большой был специалист, что и говорить.
Примерно то же самое можно прочитать у классика украинской литературы Ивана Нечуй-Левицкого, а также у сонма никому не известных их эпигонов в Австро-Венгерской империи, в Польше и в русско-украинской белой эмиграции.
Украинство ловило его, но «нэ впиймало».
В СССР посмертная слава Сковороды тоже сделала своеобразный кульбит.
Сначала в 1944 году Иосиф Виссарионович Сталин лично позаботился об организации празднования 150‑летия «русского и украинского философа Григория Сковороды». Затем, при заигрывавшем с националистами Хрущеве, в Киеве увидел свет двухтомник философа на украинском языке. То-то получили удовольствие переводчики. Но уже во времена Брежнева последовал контрудар – двухтомник переиздали на русском. Но с новой орфографией.
В общем, националисты в борьбе за имя одного из виднейших философов века Просвещения потерпели поражение.
В новейшей Украине попытку приписать Сковороду к украинской шароварной философии с добавками «умных слов» сделала писательница Оксана Забужко. Но кроме меня, написавшего здесь ее имя, наверное, никто из читателей никогда не слышал ни о ней, ни о ее «сковородинской» книге.
На этом и остановимся. Перефразируя самого Сковороду, заметим, что ловил, ловил его мир украинского национализма, да так и не поймал. Не по зубам ему оказался наш общерусский философ.
* * *
– Он мне всегда был скучен. «Дидактика и педагогика» меня не прельщали и не прельщают, – сказал Панас. – А я вот вам вашим Донецком отвечу. Форвертс!
История о том, как Бабель по городу Сталино в трамвае катался
Маяковскому и Драйзеру не повезло. Они приехали в Сталино немного рановато, в 1927 году, и не смогли получить редкого удовольствия от местного трамвая, который запустили 15 июня 1928 года. Первому описать его удалось харьковскому литератору-футуристу Александру Полторацкому, приезжавшему летом 1929 года в Донбасс заниматься его украинизацией.
Ни черта у него с этой затеей, конечно, не вышло. Да и не могло выйти. И если на соляных рудниках под Бахмутом, где обнаружились залежи этнических украинцев, тогдашнюю макулатуру на мове еще с грехом пополам удавалось навязать работягам, то в центральном Донбассе, в Юзовке, украинизаторам кричали из зала: «Да говорите же по-русски, ничего ж не понятно!»
Откуда мы это знаем? Да из очерка самого Полторацкого (написан, кстати, с задором и «горением», нынче так уже не пишут) с тонким названием «Донбасс на полпути», который был опубликован тогда же, 90 лет назад, в харьковском украинском журнале «Новое поколение». В описаниях донецких реалий у автора неизменно сквозит растерянность. Что он увидел в городе Сталино? С одной стороны, полное отсутствие нормальных дорог, потоки глины после дождя, крохотные убогие домишки. С другой – возница, который вез их из Макеевки, предупредил: «Та не, это не Сталино, это Юзовка, Сталино – через квартал». И вот там уже – асфальт, дома из шлакобетона (автор пишет «шлякобетон», равно как и «клюба», «металюргия») и – примета нового города – сталинский городской трамвай.
Надо понимать, что в те времена трамвай был знаменем большой культуры, видного города. Но если в Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Ленинграде тогда трамвай был обычным делом, то в Сталино он стал символом решительных и больших перемен, индустриального рывка.
В конце пятидесятых, в шестидесятых советские художники часто изображали на картинах летящий в небе самолет обычно с инверсионным следом от него. Примерно то же самое в двадцатых – тридцатых происходило с трамваем. Но Александру Полторацкому, уроженцу «аж» губернского, но к тому времени все еще бестрамвайного Чернигова, надо полагать, было дико видеть, что в донецкой степи, где и дороги-то до конца недоделаны, уже бегает трамвай. Правда, ехидничает Полторацкий, трамвай является для отцов города и приметой культуры, и предметом отчаяния. Дескать, едет трамвай по Первой линии,
