Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
– Мама, мама! – кричит Марина. – Это же не кукла, это живая девочка!
– Глупая! – Мама гладит Марину по голове. – Это же еще лучше! Живая девочка будет плакать, пить молочко, научится потом бегать и разговаривать.
– Но я не хочу живую девочку! Я хочу куклу, куклу!
Марина роняет конвертик, топает ногами и плачет. Ксюша в конверте ударяется об пол и тоже ревет. Мама смотрит на них растерянно и огорченно. Вокруг собирается толпа, Ксюша в конверте вопит как резаная. Мама поднимает ее и кладет обратно на полку.
– Хорошо, – произносит мама грустным и бесконечно усталым голосом, – пойдем поищем тебе что-нибудь другое.
В этот момент Марина почему-то всегда начинает просыпаться. Однако, пока она еще в полусне, сон и явь путаются для нее. Марина улыбается, ей вдруг кажется, что она только что совершила невероятно удачную, лучшую в своей жизни, чудовищную по невозможности сделку – каким-то образом обменяла Ксюшу на маму. И там, в полусне, Марине чудится, что теперь всё в порядке – мама жива и навсегда останется с ней, а Ксюши, может быть, никакой никогда и не было!
Потом сознание возвращается к Марине, и она начинает плакать, пока опять не забывается сном, чаще всего тем же самым.
И долго еще, когда Марина пришла уже в себя и боль от происшедшего в ней слегка поутихла, при одном только виде Ксюши Марину начинал вдруг жечь стыд. И как же это она могла, пусть даже во сне и в полувменяемом состоянии, желать смерти невинному дитяти?
7
На третий день Марина наконец встала, пошатываясь, спустилась в кухню и попыталась даже что-то такое съесть, совершенно, между прочим, безрезультатно, потому что ее вырвало прямо сразу, в кухне, и Марине было ужасно неловко и стыдно перед Женей и Валерьяном, которые там сидели. Валерьян сразу побежал за тряпкой, а вернувшись, сказал:
– Ты, пожалуйста, не волнуйся, это пройдет. Со мной тоже поначалу так было.
Марина с трудом вспомнила, что конечно, он ведь тоже был сиротой.
Было раннее утро, часов шесть или около того. Вошел Денис, как всегда в белой рубашке и при галстуке.
– Марина, знаешь, сегодня ведь будут похороны. Ты как, сможешь добраться до Москвы? Мне все-таки кажется, что ты должна там быть.
– Да куда ей, Денис? – начала было Женя.
– Нет, я поеду, – сказала Марина неожиданно даже для самой себя.
– Тогда собирайся, а то опоздаем на электричку.
Электричка шла долго-долго. Марине чудилось – раза в два дольше, чем обычно, так что она успела по крайней мере еще два раза просмотреть тот же самый сон.
А когда они приехали в Москву, было, как ни странно, все еще утро, вокзальные часы показывали всего половину десятого. Снег был мокрый и липкий, улицы были серые и грязные. Что-то дальше-то будет, ведь сейчас еще только самое начало февраля?
Вдвоем с Денисом они доехали до больницы и медленно прошли через всю территорию до морга. Больница показалась Марине отдельным городом.
Чуть-чуть не дойдя до морга, Денис попытался уговорить Марину идти дальше одной – вон, мол, там сколько родственников стоит, а они потом встретятся, после всего, Денис будет ее ждать у ворот крематория, вот прямо сейчас туда и поедет! Однако Марина намертво вцепилась в Денисов рукав. Нет, одна она никуда не пойдет.
– Ну хорошо! – Денис сдался, и они вошли в небольшой одноэтажный дом без окон, напоминающий чей-то чересчур роскошный гараж. На пороге к Марине кинулась одна из теток, низенькая, полная тетя Лиза:
– Ой, Мариночка, ой, деточка моя! Ой, горе-то какое! Ой, она ж молодая совсем была! – И тут же, не в силах сдержать даже ради такого случая неуемное свое любопытство: – А ты, я слыхала, уж замуж выскочила? Быстро ты это, быстро! Надо было хоть школу сперва закончить! Впрочем, у вас ведь там замуж рано выходят, не то что здесь.
«Где это „у вас“?» – удивилась на секунду Марина. Она ведь, честно говоря, и думать давно забыла о том найденном тогда у мамы в бюро загадочном мексиканском паспорте. Тетка вдруг стала Марине чисто физически неприятна, и Марина высвободилась, неловко и поспешно, из ее липких и полных ручек. Лавируя между визгами и причитаниями, все время с трудом избегая чьих-то объятий, Марина протиснулась к гробу. Лица в большинстве своем вокруг были незнакомые. Марина всегда мало общалась с родственниками, да никогда, честно говоря, и не знала, что у нее их такая куча! На секунду Марине показалось, что из всех собравшихся тут лиц мамино было единственным по-настоящему живым. «Мама, я здесь! – мысленно проговорила Марина. – Я пришла к тебе».
Легкая улыбка играла на маминых полных, явно кем-то подкрашенных губах. (Ведь не стала бы она, в самом деле, сама краситься перед операцией?) Выглядела мама точно так же, как когда Марина видела ее в последний раз – красивая, молодая, счастливая, хотя она вряд ли могла быть такой уж счастливой – она ведь так хотела этого ребенка!
Марина смотрела на нее и не верила, что это уже все, что мамы больше не будет, что вот через полчаса они все вместе поедут в крематорий, и не станет даже этого тела, такого родного, любимого. Неожиданно Марина поняла, что никогда больше не услышит маминого голоса.
По комнате пронесся громкий, отчетливый стон. Марина резко подняла голову и увидела папу. Две полузнакомые тетки поддерживали его с двух сторон. Он смотрел на лежащую в гробу маму и рыдал в голос.
– Папа! – бросилась было к нему Марина. Но он даже не посмотрел в ее сторону. Марина осторожно потянула его за рукав, и тогда он все-таки обернулся и брезгливо выдернул рукав у нее из рук.
– Отойди, Мариночка! – прошептала одна из женщин. – Не видишь разве – человек не в себе.
«А я? – с какой-то детской обидой колыхнулось в Марине. – А я разве в себе? Почему… Ну почему мы даже сейчас не вместе?»
Четверо дюжих незнакомых мужчин подхватили с четырех сторон гроб и понесли его на улицу. Все стали садиться в автобус.
В крематории была долгая очередь. Сперва оказалось, что они приехали слишком рано, потом какой-то покойник умудрился пролезть перед ними. Марина все это время не выпускала Денисовой руки из своих точно
