Кухонный бог и его жена - Эми Тан
Но причины его поступка не имели значения. В глазах других людей его ничто не могло оправдать. Лично я считала, что он совершил худшее из возможного: спасся ценой собственной чести и стал предателем. Но, с другой стороны, как можно винить человека в том, что в испуге он проявил слабость, если сам ты не оказался в схожей ситуации и не поступил иначе? Как можно ожидать от человека превращения в героя, который предпочтет смерть бесчестью, если стремление сохранить свою жизнь заложено в нашей природе?
Я говорю тебе это не для того, чтобы его оправдать. Я прощаю его всем сердцем, ощущая боль, которую чувствует лишенный выбора человек. Потому что если бы я решила обвинить отца, то мне пришлось бы винить и мать за то, как она со мной поступила, бросив, чтобы устроить собственную жизнь. А потом и себя за решения, которые я принимала с теми же целями.
Узнав, что сделал мой отец, Вэнь Фу сначала воспылал гневом. Сотрудничество с японцами! Предательство народа хань! Можно подумать, что сам Вэнь Фу был многим лучше. Разве он не разворачивал самолет, боясь угодить под пули японских истребителей? Разве не спасал свою шкуру, когда вокруг него гибли люди?
Слышала бы ты, как Вэнь Фу орал на отца, молча сидевшего в кресле.
— Да я сам должен сдать тебя в Гоминьдан!
Правый глаз отца расширился от страха. Левый продолжал смотреть вперед без всякого выражения.
Тогда Вэнь Фу сказал:
— Тебе повезло, что твоя дочь вышла замуж за такого доброго человека.
Я взглянула на него с подозрением.
— Теперь твой отец нуждается в моей помощи, — заявил Вэнь Фу мне, — потому что у него проблемы с Гоминьданом. А я — герой Гоминьдана. Я смогу его защитить.
Мне хотелось закричать:
«Отец, нет! Не слушай его! Он все время лжет!»
Но тот уже смотрел на моего мужа с благодарной улыбкой.
К тому времени отец настолько ослаб рассудком, что поверил Вэнь Фу: все его проблемы, дескать, исчезнут, если он поручит зятю управлять своими финансами. Вот что действительно исчезло, так это деньги отца!
Мой муж вмиг поселил в доме отца всю свою семью. Некоторые наши старые слуги вернулись, но тай-тай Вэнь наняла еще и новых. Сань Ма и У Ма не обрадовались этим переменам. Теперь домом управляла мать Вэнь Фу, и она перевернула в нем все вверх дном.
Она заставила садовника выбивать ковры, кухарку — стирать белье, а девушку, выносившую ночные вазы, — нарезать овощи на кухне. Она давала одно распоряжение, затем вторым противоречила первому.
А когда слуги терялись и не знали, что делать, она впадала в такую ярость, что грозилась отрезать нм головы и скормить тела мухам! Так что, похоже, дурной характер мой муж унаследовал от матери. И очень скоро большинство слуг уволились.
По-моему, просаживать деньги Вэнь Фу тоже научился у матери, хотя я никогда не встречала второго настолько же жадного человека, как она. Моя свекровь любила покупать меха и украшения, но ее кулак был сжат так крепко, что ни монеты из него не падало в чужой карман. Однажды она дала сто юаней служанке, отправляя ее на рынок за продуктами. В то время сто юаней были не такой уж большой суммой, всего несколько долларов на современные деньги. Когда служанка вернулась, тай-тай Вэнь заставила ее перечислить все, что она купила:
— Сколько ты заплатила за это? Точно? А за это? Точно?
Она заставляла служанку пересчитывать снова и снова, сколько она потратила, сколько должна вернуть сдачи. И так она мучила ее десять минут из-за того, что ей показалось, что недостает десять фыней[19]. Это даже меньше, чем пенни! Через час служанка, которая прожила в семье отца почти сорок лет, ушла из этого дома навсегда.
Как думаешь, откуда у Вэней взялось столько денег на траты? Из нашего дома! У всей этой семьи была нездоровая тяга к воровству, и чем больше их удавалось украсть, тем лучше. Наш дом превратился в аукцион: через парадный вход к нам приходили люди, которые выносили ковры, мебель, драгоценные вазы и часы. Родне мужа было безразлично, что значили эти вещи для моей семьи. Я увидела, как уносят шкаф моей матери, тот самый, на котором она прятала от меня английское печенье. На следующий день пропал ее стул, на котором она сидела, расчесывая волосы.
А однажды мы с отцом вдвоем смотрели, как из его кабинета выносят письменный стол, длинный и широкий, с резными ножками. Он принадлежал нашей семье несколько поколений, лет двести точно. Стол не хотел уходить, он не пролезал в дверной проем. Носильщики пытались развернуть его то так, то этак. Наконец, человек, купивший его у Вэнь Фу, сказал, что хочет получить деньги назад. На лице отца появилась полуулыбка облегчения. Но потом разгорелся спор. Когда Вэнь Фу отказался возвращать деньги, покупатель сказал:
— Ты же сам видишь, стол не выходит.
— Это твоя проблема, — отрезал мой муж.
— Но ее не решить! — закричал покупатель.
Это продолжалось несколько минут, до тех пор, пока Вэнь Фу не взял стул и не обломал резные ножки стола. Никто не успел попытаться остановить его.
— Все, проблема решена! — заявил он.
Видела бы ты боль на лице отца!
Вэнь Фу вообще никогда не удавалось остановить. Никому — ни отцовским женам, ни моим единокровным сестрам, ни их мужьям. Он продавал и тратил. Перед ним все оказывались беспомощны. Если кто-то пробовал с ним спорить, Вэнь Фу кричал:
— Может, мне вас всех отправить в тюрьму вместе с этим предателем? Вот чего вы добиваетесь?
И после этого никто не решался сказать и слова.
А теперь я раскрою тебе один секрет. Хоть я и не спорила, но у меня были свои способы сопротивляться. Однажды я украла кость маджонга из набора.
В следующий раз, когда Вэнь Фу с матерью и друзьями сели играть, они обнаружили, что им не завершить партию, пока эту кость не найдут. Я слышала, как мать Вэнь Фу кричит:
— Это точно? Ну-ка, сложите их еще раз! Пересчитайте снова!
Мне пришлось втянуть живот, чтобы не рассмеяться.
Как-то я рассердилась на мужа за то, что он не собирался вставлять новые стекла взамен разбитых.
— Сквозь окна в дом попадают насекомые и болезни, — говорила я.
Но ему до этого не было никакого дела. Тогда я взяла маленькую коробочку и поставила ее в саду под камни, а потом пошла в комнату, которую Вэнь Фу отобрал
