Николай Гарин-Михайловский - Том 2. Студенты. Инженеры
— Мать жива, отец умер.
— Он тоже инженер был?
— Нет, военный генерал.
— А в семье мужа и отец его и дед его инженеры, Януш четвертое поколение инженеров. Матушка ваша где живет постоянно?
— В Одессе. Летом иногда уезжает в имение на границе Херсонской и Киевской, на реке Высе.
— Я слышу по голосу вашему, что вы любите это имение.
— Вообще деревню, хозяйство безумно люблю.
— Отчего же вы в таком случае не сделались агрономом?
Карташев пожал плечами.
— Карьера слишком маленькая. Быть управляющим…
— В своем имении.
— У матери, две тысячи десятин, имение это достанется сестрам.
— Почему сестрам?
— Это наше общее желание.
— Вы любящий брат. Много у вас сестер?
— Живых три.
— А братьев?
— Один.
— Старше вас?
— Нет, в последнем классе гимназии.
— Мизинчик и, следовательно, общий баловень и любимчик. Вы невесту выбрали с ведома родных?
Карташев рассказал и о невесте.
— Как фамилия ее?
Карташев назвал.
— Бывший посланник…
— Это ее отец.
— Он очень богатый, кажется, человек.
— Я не знаю. Я еще только еду к нему знакомиться.
— И большой чудак. Он женат на второй, и жена его ужасный урод, и он всем говорит, что выбрал урода. чтоб не мучиться ревностью. Его первая жена была красавица. Ваша невеста от первого брака?
— Да.
— И тоже красавица?
— Нет, ее нельзя назвать красавицей.
— Вы любите ее?
— Очень.
— Агнеса! — крикнула мать. — Ты знаешь, на ком monsieur Карташев женится?
— Мы с вашим тестем, — обратилась она к Карташеву, — как-то вместе в Ментоне провели зиму.
Когда все общество опять собралось вместе, Валериан Иванович обратился ко всем:
— Господа. Кто меня выручит? Ввиду скорой свадьбы моей невесте надо каждый день ездить в город, а у меня все время занято службой…
— И у меня, — развел руками Гартвиг.
— У нас с ним, — показал Бор-Залесский на студента, — тоже перед отъездом дела выше головы.
— А Артемий Николаевич не хочет, — сказала Агнеса Станиславовна.
— Очень хочу, и я почти свободен теперь.
— А я обещаю с вами говорить постоянно за это о вашей невесте.
— А я буду говорить вам о вашем женихе.
— Вот-то тоска будет, — рассмеялся Короедов.
— Нет, нет. Ни за что! Довольно с меня и времени его присутствия. Я должна отвлекаться, забывать о нем, как и всякий жених, как и всякая невеста.
Она задорно смотрела на всех.
— Совершенно верно, — кивнул разочарованно Бор-Залесский. — Всякий жених и всякая невеста прежде всего врут друг другу и надо время, чтоб придумать, что еще наврать.
— А когда станут мужем и женой? — спросил Короедов.
— Тогда, как поженятся, начинают приучаться опять говорить правду. И так как правда горька, то горечь и в отношения проникает, и тогда единственное средство опять же почаще разлучаться.
— Вы часто разлучаетесь с вашей женой? — спросила Агнеса Станиславовна.
— Постоянно.
— А зачем же вы берете ее с собой на изыскания?
— Чтоб сбросить ее где-нибудь там в пропасть. То есть, конечно, не я ее толкну туда, а она сама полетит. Потому что она у меня говорильная машина, и когда заговорит, то уж ничего не видит ни перед собой, ни под собой. Вот я ее и заведу, а подходя к пропасти, отстану, а когда она уже сорвется туда, подбегу, буду ломать руки и кричать: «Лизочка, Лизочка, куда же ты?»
— Вот я, когда познакомлюсь с вашей женой, — сказала Агнеса Станиславовна, — я передам ей, как вы отзываетесь о ней.
— Не удастся…
— Почему?
— Она у меня только сама говорит: других никогда не слушает. Чтоб заставить ее слушать, надо сделать вид, что секретничаешь от нее. Тогда она подслушивать станет. Раз так ухо себе в дверной щели прищемила.
— Но ведь это ужасно так отзываться о жене! Я думала, что хуже моего жениха по ехидности нет, но вижу, что вы в тысячу раз хуже его…
— Но ведь он же еще не женился на вас, а я уже год и четыре месяца женат. Так что не падайте духом: я по крайней мере уверен, что ваш супруг со временем меня за пояс заткнет.
— О, какой вы ужасный! Какая вы проза…
— Нет, не всегда. Когда выпью бутылку-другую шампанского, тогда и на меня посмотрите.
— Я бы очень хотела.
— А вот на свадьбе.
— А вы не буйны во хмелю?
— Наоборот: буен я в трезвом состоянии, а в пьяном виде я мил, любезен, очарователен! И я еще не встречал дамы, которая в таком моем состоянии не влюбилась бы в меня.
Гартвиг взял Карташева под руку и, уходя с ним с террасы в парк, весело говорил:
— Идем подальше от этого нахала. Вот врет!
Комментарии
Студенты. Тёма и его друзья*
Впервые — в журнале «Русское богатство», 1895, №№ 1–6, 9-11, с подзаголовком «Из семейной хроники» и примечанием в № 1: «См. „Русское богатство“, 1893» (здесь в 1893 году были опубликованы «Гимназисты»). В части тиража № 11 журнала публикация повести обрывается на XXXIV главе, в конце которой значится: «Окончание следует»; часть выпуска сверстана с окончанием (главы XXXV–XXXVIII), вклеенным после отпечатки тиража, — об этом свидетельствуют повторная нумерация страниц и примечание: «См. № 11 „Русского богатства“, 1895». Из переписки Гарина с редакцией видно, что публикация окончания отложена была вначале в связи с задержкой Гариным корректуры («Надо было выбирать между двумя скандалами, — телеграфирует Иванчин-Писарев Гарину, — выйти без вас или январе. Выбрали первое». ИРЛИ); однако после резких возражений Гарина окончание было подверстано в неразошедшейся части тиража к № 11.
В «Студентах», так же как и в первых двух томах «Семейной хроники», в ряде случаев отражены подлинные факты биографии писателя — об этом мы находим свидетельства как в письмах Гарина, так и в мемуарах. Биографическим, например, является эпизод с провалом на экзамене и переходом Карташева из университета в Институт путей сообщения. В образе профессора, поставившего Карташеву единицу, изображен известный в семидесятые годы профессор П. Г. Редкий, преподававший в Петербургском университете («Материалы для биографии Гарина». ИРЛИ). Подлинным фактом биографии Гарина является увлечение студента Карташева писательством. Н. В. Михайловская рассказывает в своих воспоминаниях: «Будучи студентом, Николай Георгиевич написал как-то рассказ об одном юноше, кончающем самоубийством под звон пасхальных колоколов. Рассказ был очень трогательный, и переписчица, переписывая его, проливала над ним слезы. Николай Георгиевич отнес этот рассказ в редакцию, уж не помню какого журнала, но рукопись не была принята. Николай Георгиевич так огорчился этим отказом, что сжег все, что у него было написано до этого времени, и решил никогда больше не браться за перо, но не всегда держал данное себе слово…» (Н. В. Михайловская. Мои воспоминания о Н. Г. Гарине-Михайловском. ЦГАЛИ).
Рисуя студенческие волнения 70-х годов и сопровождавшие их массовые аресты, писатель использовал личные впечатления студенческих лет в Институте путей сообщения, впечатления от студенческой демонстрации 1891 года на похоронах известного шестидесятника, литератора Н. В. Шелгунова, на которых он присутствовал.
Работа над «Студентами» была начата вскоре после окончания «Гимназистов». 26 сентября 1894 года Гарин сообщает Иванчину-Писареву: «„Студентов“ начал». Однако загруженность писателя (изыскания, доклады, статьи, посвященные железнодорожному строительству) прерывает на некоторое время начатую работу. Через полтора месяца Гарин вторично извещает Иванчина-Писарева: «Принимаюсь за „Студентов“» (телеграмма от 10 ноября 1894 года. ИРЛИ). «Посылаю Вам, — пишет он 25 ноября, — две главы „Студентов“. Остальное не замедлю: пишу день и ночь, и, кажется, в ударе… Если б успели вы и Николай Константинович [Михайловский] прочесть и сделать свои пометки…» (ИРЛИ). Публикация «Студентов» была начата задолго до окончания работы над ними. «И „Студенты“, и „Тема“, — писал позднее Гарин Н. К. Михайловскому, — писались к каждой следующей книжке, и читали Вы их уже в последней корректуре» (письмо от 7 февраля 1897 года. ИРЛИ). О том, как Гарин работал над повестью, рассказывает в своих воспоминаниях А. Воскресенский. «Я помню, как „Русское богатство“ срочными телеграммами просило Николая Георгиевича немедленно прислать продолжение „Студентов“. Он вечером сел писать, а я тут же стал переписывать, и, несмотря на то, что я хорошо разбирал его руку, он буквально забрасывал меня материалом» («Из воспоминаний народного учителя». ЦГАЛИ).
Однако сохранился черновой автограф, свидетельствующий о том, что заготовки для будущей повести делались и ранее. Хранящаяся в ИРЛИ тетрадь с записями Гарина представляет собой, возможно, записную книжку писателя, дневник, о котором Гарин неоднократно, на, протяжении ряда лет, писал жене: в письмах от 19 июля 1891 года («Пишу маленький дневник»), 20 сентября 1892 года («Ах… какой богатый материал накопляется у меня… Пока веду дневник, а там видно будет») и 9 мая 1904 года («Очень интересно услышать твое мнение о моем дневнике». ИРЛИ). Предположение о дневниковом характере автографа подтверждается имеющимися здесь характерными для Гарина размышлениями о писательстве Николая Павловича, от имени которого ведется повествование:
