Николай Гарин-Михайловский - Том 2. Студенты. Инженеры
Он ехал и опять думал и думал.
Ему жаль было Мани. Она стояла чистая и светлая перед ним. Помимо его воли, все существо его проникалось уважением к ней, каким-то особым уважением к существу высшему, чем он, способному на то, о чем он и подумать не мог бы. Через нее и ко всей ее партии было то же бессознательное чувство.
Приложение
Инженеры
XIII (продолжение)
В министерстве Карташев встретился с своим товарищем по институту, Короедовым. В институте они питали друг к другу обоюдную симпатию.
Короедов был всегда с виду тихий, скромный, замкнутый в себе. С виду даже равнодушный ко всему, кроме занятий. Но это было только с виду. В душе Короедов очень сильно реагировал на все явления общественной жизни и очень едко умел подчеркивать смешные и слабые стороны своих выдвигавшихся товарищей.
Так и называли его: «Ядовитый господин».
Он пускал свои ядовитые стрелы всегда тихо, без шуму, в виде замечания вскользь, чуть ли не на ухо соседу.
Чертежный стол Карташева стоял рядом с Короедовым, и Короедов любил делиться с ним в те редкие часы, когда Карташев работал, своими впечатлениями.
Карташев слушал и весело смеялся, следя за игрой умного и тонкого лица Короедова.
Ему особенно нравилась улыбка Короедова, с легким подергиванием лица. Это начинавшееся подергивание всегда было признаком того, что какая-нибудь новая стрела уже опять готова. И, заметив, Карташев бросал свою работу, подходил к столу Короедова, наклонялся с локтями к его чертежу и терпеливо ждал.
И все впечатление от Короедова осталось, как о молодом, ядовитом и симпатичном и умном собеседнике.
Встретившись на лестнице, они радостно и долго трясли друг другу руки.
Потом одновременно, как настоящие институтки, за-закидали друг друга вопросами:
— Ну, что? Как живете? Где вы теперь?
Сперва Карташев рассказал о своем житье-бытье, а потом с обычной своей манерой, как будто нехотя, как о чем-то нестоящем, заговорил о себе Короедов.
Он служил в частном обществе здесь, в Петербурге, и в то же время пристроился к институту в качестве репетитора.
— И я собираюсь жениться, — усмехнулся он. — Помните нашего товарища Ясневского, ну, так вот на его сестре.
— Вы много получаете? — спросил Карташев.
— Да всего тысяч десять в год. Захотел бы, и двадцать было бы: Петербург большой…
«Вот как делают карьеру», — подумал Карташев.
— Да, вы столичные.
Короедов усмехнулся.
— А кто вам мешает такими же столичными сделаться?
— У меня ни связей, ни протекции.
— Пустяки. Застревать в провинции молодому инженеру надолго не следует.
— Да, но, знаете, бросить насиженное место, ничего определенного не имея в виду…
Короедов, тихо усмехаясь, ответил:
— Волка бояться, в лес не ходить.
Речь перешла на товарищей. Стали вспоминать одного за другим. Оказалось, что Володька все еще на Урале.
— Ну, а наши радикалы, — спросил Короедов, — Эрдели, Скальковский?
— Ничего не знаю о них.
— Из ихних ни с кем не соприкасались?
«И даже сегодня», — подумал Карташев, вспомнив о сестре, и сказал:
— Так вскользь приходилось.
— Вы к ним как относитесь?
— Во всяком случае с уважением, — горячо ответил Карташев. — Если они и ошибаются, то сами и платят за это.
— Конечно, конечно, — сочувственно ответил Короедов и весело спросил: — Слушайте: вы долго еще в Петербурге пробудете?
— Несколько дней.
— Видите: в воскресенье моя свадьба, может быть хотите быть моим шафером?
Карташев покраснел и с удовольствием ответил:
— Конечно, хочу.
— Ну, и отлично. Тогда вот что: сегодня вы свободны?
— Совершенно.
— Тогда, может быть, поедем обедать к моему будущему тестю: я вас познакомлю с невестой.
— Прямо к обеду? Ваш тесть кто такой?
— Он председатель правления, тоже наш инженер. Они живут в Царском. С пятичасовым поездом мы бы и поехали.
— Отлично.
«Председатель правления?!» — думал Карташев.
— Тогда, значит, на Царскосельском вокзале в пять часов? А теперь я пойду.
Карташев попрощался и, поднимаясь по лестнице, думал, что как это все хорошо вышло. Шутка сказать — познакомиться с отцом Ясневского, в роли шафера, своего, так сказать, человека. А какой скромный Ясневский: никогда и не заикнулся в институте о своем отце.
Маленький, белобрысый Ясневский, с большими голубыми глазами, всегда молчаливый, задумчивый встал в памяти Карташева.
В пять часов вечера Карташев приехал на вокзал, где уже ждал его Короедов.
Ясневские занимали в Царском большую, хорошо устроенную дачу, с большим парком.
Пройдя чрез этот парк, Карташев с Короедовым поднялись по ступенькам террасы, где нашли все общество, кроме главы дома, Карташева Короедов прежде всего представил хозяйке дома, представительной, полной, высокого роста, прекрасно сохранившейся еще даме. Рядом же с ней сидела и дочь ее, Агнеса Станиславовна, невеста Короедова. Очень красивая, похожая на мать, с массой тонких, золотистых волос, с голубыми глазами, дочь, как бы воочию подтверждала, какая красавица была ее мать.
И мать и дочь остались довольны впечатлением, произведенным на Карташева, и впечатлением, какое застенчивый Карташев произвел на них.
Пока Карташев знакомился и здоровался с мужчинами, мать вполголоса сказала дочери:
— Il est beau.[43]
— Oui, tres beau.[44]
Приветливо пожимая руку товарищу своему Ясневскому, Карташев слышал эти слова, но и виду не подал. За Ясневским стоял другой его товарищ по выпуску, маленький, с молоденькой фигуркой гимназиста, вечно веселый, вечно довольный немчик Гартвиг, с которым Карташев на одном из институтских вечеров сошелся на «ты».
И теперь Гартвиг уже беззвучно смеялся, разведя руки.
— Ты какими судьбами? — спросил он, здороваясь дружески с Карташевым и по своей обычной манере надвигаясь на него. — Постой, постой, я хорошенько посмотрю на тебя… Поправился… Нет, ничего, молодец. Правда, молодец? — обратился он к Агнесе Станиславовне и, тряхнув густыми, прямыми, каждый врозь, волосами, весело рассмеялся.
Следующий был тоже только что выпущенный инженер по фамилии Бор-Залесский.
Это был сильный, немного гнувшийся, блондин, с бледным лицом, маленькими, напряженными глазами. Его молодая фигура была в странном противоречии с его манерами пожившего уже военного в отставке. Он щурил глаза, немного топырил губы, курил из большого янтарного мундштука, держа в другой руке серебряный портсигар с фитилем. Знакомясь с Карташевым, он сунул портсигар в карман панталон таким образом, что длинный фитиль остался висеть наружу.
— Бор-Залесский, — угрюмо повторил он и более покровительственно прибавил: — Встречались в институте.
— Да, да, — ответил приветливо Карташев, хотя вся фигура Бор-Залесского пришлась ему не по душе.
Последний на террасе был студент в введенной в этом году форме с вензелями на плечах, в куртке в обтяжку и в синих таких же в обтяжку на кавалерийский манер панталонах.
Студент был рослый гвардеец, с аккуратно расчесанной надвое светлой бородкой, с прилизанной гладко прической, молчаливый, сосредоточенный и важный.
Знакомясь, он сдвинул ноги, одновременно наклонил голову и буркнул:
— Пресняков.
Затем сейчас же важно провел рукой под бородой, не тронув ее и слегка откашлялся.
Когда знакомство кончилось, Короедов обратился к невесте и с своей обычной, добродушно-ехидной улыбкой и ласковым голоском сказал:
— Ну-с, вот, Агнеса, и наш четвертый шафер. Если угодно, могу вам его уступить, нет — себе возьму.
— Мне угодно, — ответила, слегка краснея, капризно подняв слегка верхнюю губку, невеста.
Короедов молча поклонился, хотя лицо его подергивалось, и Карташев не сомневался, что он сдерживал какую-нибудь уже готовую веселую, но ядовитую стрелу.
Не сомневалась в этом, очевидно, и невеста и вызывающе бросила:
— Ну, говорите же, что хотите сказать…
— Интересно? — спросил Короедов.
— Нет, но я боюсь, что, оставляя приготовленный яд в себе, вы можете заболеть.
Гартвиг залился веселым смехом.
— Послушай, — объяснял он Карташеву, — это я ему оказал товарищескую услугу, сообщив Агнесе Станиславовне, как мы его называли в институте.
— Ну, ну, говорите же, — что вы хотели сказать?
Короедов весело подернул плечами.
— Право же, ничего, кроме того, что не сомневался в вашем ответе.
— Надеюсь, — усмехнулась мать, откинувшись и смотря, прищурившись, в парк.
— Я бы не удивилась, если бы даже мой любезный жених ждал бы от меня какого-нибудь невежливого ответа.
— Вот уже это, ах, оставьте.
